Страница 102 из 108
Миятович кивнул:
-Да.
— Вы обдумали последствия?
— У меня будет время обдумать их дополнительно, прежде чем мы начнем атаку. Но... если мы правильно выберем цель, я не думаю, что Мерсейя отважится на что-то большее, чем протест. Кажется, сейчас они не готовы к войне с Террой. Они рассчитывают на гражданскую войну внутри Империи. Если вместо этого они получат удар, потрясение должно сделать их более осторожными по отношению к Империи в целом.
— И какую цель вы имеете в виду?
Миятович нахмурился и стал раскуривать трубку. Наконец он сказал:
— Я еще не знаю. Наша цель — не вызвать войну, а наказать за то, что они чуть не спровоцировали ее. Ройдхунат не может оставить без последствий уничтожение густонаселенной планеты. Тем более я не желаю заниматься геноцидом. Но нечто ценное, может быть, промышленный центр на пустынном, богатом металлами шарике... Я прикажу Военной Коллегии подобрать подходящий объект.
— Если вы преуспеете, — предостерег Флэндри, — вам скажут, что вы превысили полномочия.
— Об этом еще можно поспорить. Эти полномочия не слишком хорошо определены, верно? Хотелось бы думать, что Ханс Молитор отнесется к ситуации с пониманием. А если нет, то мне безразлично, что будет со мной. Я ведь думаю о внуках и правнуках.
— Угу. Итак, вы подтверждаете, что... Подождите.
Зазвонил телефон. Флэндри потянулся к клавише приема. Ему пришлось дважды повторить попытку.
На экране появилось почти такое же застывшее лицо, как и его собственное.
— Докладывает лейтенант Митчелл, сэр. Гипнозондирование пленного Доминика Хэзелтайна закончено.
— Результаты?
— Как вы и предвидели, сэр. У него было глубокое кодирование. — Митчелл поморщился при неприятных воспоминаниях. — Я никогда не видел и не слышал о таком полном и жестоком блоке. Он почти сразу же впал в шоковое состояние. На последующих стадиях стимулирование неизбежно привело... ну, можно сказать, что от переднего мозга ничего не осталось.
— Я хочу получить полную запись, — сказал Флэндри. — Кроме того, запечатайте запись, поставьте гриф «совершенно секретно», и чтобы вся ваша команда молчала. Я дам вам соответствующий письменный приказ, подкрепленный подписью губернатора Миятовича.
— Есть, сэр. — Митчелл выглядел озадаченным. Он не мог понять, к чему все это. Разведка не имела обыкновения разбалтывать то, что узнала. Разве что... — Сэр, вы понимаете, что это все сырой материал? Более несвязный, чем обычно, из-за повреждений мозга. Мы отсортировали его основную биографию, подробности его наиболее значительных заданий и все такое. Остальное — это то, что показалось нам многообещающим. Но чтобы восстановить разорванные и перепутанные ассоциативные цепочки, истолковать символы и найти их значение...
— Об этом я позабочусь. Ваша роль выполнена.
— Да, сэр, — потупился Митчелл. — Я... прошу прощения... насчет личных отношений. Он на самом деле обожал вас. Что нам с ним теперь делать?
Флэндри молчал. Миятович испускал облака табачного дыма. Из-за стен доносился колокольный звон.
— Сэр?
— Позвольте мне увидеть его, — сказал Флэндри.
Экран моргнул. На экране возникло изображение молодого человека — раздетого, на койке, руки распростерты в стороны, к венам подсоединены какие-то трубки, грудь и живот вскрыты, чтобы можно было подключить приборы, поддерживающие жизнь. Его немигающий неподвижный взгляд был устремлен в потолок, изо рта текла струйка слюны. И что-то там тикало — клик-клак, клик-клак.
У Флэндри вырвался невнятный возглас. Миятович сжал его руку.
— Спасибо, — сказал Флэндри немного погодя. — Выключите это.
Тело Козары Вимезал лежало в холодильнике до отлета имперцев — по приказу господаря, и народ одобрял это, считая, что Козара принадлежит исключительно Деннице и никому больше. На ее похороны намеревались прийти все, кто только сможет.
Накануне ее перенесли в собор святого Клемента, хотя быть рядом с ней не позволили никому, кроме родственников. Когда в собор пришел Доминик Флэндри, там было только четыре человека — почетный караул.
Солдаты в форме Народного Войска, опустив головы, держа оружие прикладом вверх, стояли рядом с катафалком. Флэндри обращал на них внимания не больше, чем на горящие в высоких подсвечниках свечи, на лилии, розы и вьенцы, на их аромат или на приглушенное бормотание священника за иконостасом. Он шел к ней в одиночестве. Вечерний свет лился через окна, освещал купол, выхватывая из сумерек смутные золотые и синие тона изображений двенадцати апостолов и Господа нашего Иисуса Христа.
Сначала он боялся посмотреть, страшась увидеть не столько отвратительное зрелище, как в прошлый раз — естественное следствие насильственной смерти, — сколько раскрашенную куклу, во что было принято превращать тела умерших на Терре. Пересилив себя, он взглянул и обнаружил, что ее всего лишь обмыли, закрыли глаза, подвязали подбородок, обрядили и украсили венком. Двойная крышка гроба позволяла видеть тело до груди. Лицо, которое Флэндри видел, было ее лицом, ее собственным, хотя краски жизни сошли с него и оно сделалось нечеловечески умиротворенным.
«Это делает меня чуть-чуть счастливей, дорогая моя, — подумал он. — Мне не кажется, что тебе подобает насыпать курган на Холме Основателей, как они собираются. Я хотел бы, чтобы твой пепел развеяли над землей и морем, отдали солнцу и ветру. И тогда, если я вернусь еще сюда, я мог бы представлять себе, что любой проблеск света — это ты. Но они знают, что делают, они — твой народ. Это я — сентиментальный старый дурак. Если бы ты могла знать, ты бы посмеялась?»
Он подошел поближе.
Ты верила, что будешь знать, Козара. И если так, то разве не поможешь ты мне тоже поверить — поверить в то, что ты по-прежнему есть?
Единственным ответом ему был голос священника, произносивший древние слова. Флэндри кивнул. Большего он и не ожидал. Он не мог удержаться и не сказать ей: Прости меня, милая.
Я не могу целовать то, что осталось — я ведь целовал тебя. Он пытался отыскать самые лучшие слова для прощания на всех языках, которые знал. Сайонара. Потому что так и должно быть. Отступив на шаг, он трижды низко поклонился, повернулся и вышел.
Бодин Миятович с женой ждали его снаружи. Погода улучшилась, как будто в преддверии зимы их посетил призрак весны. Прохожие оглядывались на трех человек, стоявших на лестнице, говорили что-то спутникам, но не останавливались — на Деннице учили хорошим манерам.
Драга Миятович взяла Флэндри под руку.
— Что с вами, Доминик? — встревоженно спросила она. — Вы так побледнели.
— Нет, ничего. Я быстро поправляюсь — благодаря вашей доброте.
— Вам нужно отдохнуть. Я заметила, что вы час за часом проводите над тем отчетом... — Выражение его лица заставило ее умолкнуть.
Чуть погодя он вздохнул, разжал кулаки и заставил мысли о том, что предстоит сделать, вытеснить то, другое воспоминание.
— У меня не было выбора, — сказал он. И повернулся к ее мужу: — Бодин, я готов к работе. С вами. Видите ли, я нашел вам цель.
Господарь огляделся по сторонам.
— Что? Подождите с этим, — предостерег он.
— Верно, мы не можем обсуждать это прямо здесь, — согласился Флэндри. — Тем более на святой земле... хотя она и не возражала бы.
Она никогда не была злопамятна. Но она понимала, как это важно для ее мира, чтобы в бессвязном бормотании моего сына я нашел то, что, как я надеялся, можно было там найти — координаты Херейона, родной планеты Айхарайха.
Глава 19
Рейдеры деннициан встретили стражей красного солнца, и засверкали молнии.
В командной рубке «Ватре Звезды» Бодин Миятович не отрывался от дисплея. Цветные мотыльки вокруг звезды показывали, где находится каждый из кораблей его флота, и отображали всю информацию, которую могли добыть разведчики и приборы. Но их огненный танец, много говорящий взгляду профессионала, смущал непривычных к нему — это была всего лишь картинка, созданная компьютером. Миятович выругался и огляделся в поисках более вещественных данных.