Опричнина

Не лучшими красками рисует Н.И. Костомаров и самих опричников: «Новые землевладельцы, опираясь на особенную милость царя, дозволяли себе всякие наглости и произвол над крестьянами, жившими на их землях, и вскоре привели их в такое нищенское положение, что казалось, как будто неприятель посетил эти земли»[128].

Таким образом, политика Ивана IV оказалась целиком сведенной к проявлениям характера Ивана Грозного, который представлен как человек, одаренный «в высшей степени нервным темпераментом и с детства нравственно испорченный»[129]. Однако, несмотря на идеалистическую ограниченность исторических взглядов Костомарова, нам понятно его отрицательное отношение к царствованию Ивана IV как выражение оппозиционности либерально-буржуазного историка, оценивавшего русское самодержавие с позиций буржуазного национализма.

С отрицательной оценкой деятельности Ивана Грозного и опричнины выступил и один из крупнейших буржуазных историков — В.О. Ключевский. В условиях нараставших экономических и социальных противоречий пореформенной России Ключевский сделал попытку пересмотра исторической концепции своего учителя С.М. Соловьева, внеся в нее новое экономическое и социальное содержание.

Опричнина в концепции Ключевского не получила значения закономерного этапа в развитии Русского централизованного государства. Он отказался видеть в ней какое-либо проявление здравого смысла, а видел лишь плод «чересчур пугливого воображения царя»[130]. «Учреждение это, — писал Ключевский, — всегда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал… Если все это (т. е. утверждение или введение опричнины. — A3.) не простое сумасбродство, то очень похоже на политический маскарад, где всем государственным силам нарочно даны несвойственные им роли и поддельные физиономии»[131].

Ключевский рассматривал борьбу Ивана Грозного с боярством как разрешение «несообразности», которая возникла между государем и боярством. Несообразность эта заключалась в том, что Московское государство в XVI в. было абсолютной монархией, «но с аристократическим управлением, т. е. правительственным персоналом». Одновременно с государственной властью, продолжает историк, росла и другая политическая сила, которая стесняла государственную власть, аристократическая организация, «которую признавала сама власть»[132]. «Обе стороны не могли ни ужиться одна с другой, ни обойтись друг без друга. Не умея ни поладить, ни расстаться, они попытались разделиться — жить рядом, но не вместе. Таким выходом из затруднения и была опричнина»[133]. Ключевский совсем не склонен называть эти затруднения борьбой на том основании, что притязания бояр не были так решительны и радикальны, чтоб не оставалось никакой возможности примирения, да и «разлад обеих сторон имел собственно не политический, а династический источник. Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править»[134]. Опричнина на основании такого объяснения ее генезиса оказывалась для Ключевского учреждением, политический смысл которого «все-таки довольно трудно понять», ибо затруднений между государем и аристократией она не разрешила[135]. Не лучше обстояло у Ключевского дело и с объяснением «назначения» опричнины. Он писал, что Иван IV, «не имея возможности сокрушить неудобный для него правительственный строй… стал истреблять отдельных подозрительных или ненавистных ему лиц. Опричники ставились не на место бояр, а против бояр, они могли быть по самому назначению своему не правителями, а только палачами земли». Опричнина получала, таким образом, значение орудия борьбы, направленного исключительно «против лиц, а не против порядка»[136].

Попытка В.О. Ключевского найти в опричнине экономическое содержание привела его к пониманию опричнины как «пародии удела». «Опричнина царя Ивана была дворцовое хозяйственно-административное учреждение, заведовавшее землями, отведенными на содержание царского двора… Сам царь Иван смотрел на учрежденную им опричнину, как на свое частное владение, на особый двор или удел, который он выделил из состава государства; он предназначал после себя земщину старшему своему сыну как царю, а опричнину — младшему как удельному князю»[137].

Отрицая классовое содержание общественного развития, не одобряя каких бы то ни было резких выступлений против основ самодержавного строя, либерально-буржуазный историк Ключевский считал, что «опричнина, выводя крамолу, вводила анархию, оберегая государя, колебала самые основы государства»[138].

Подводя итог царствованию Ивана Грозного, Ключевский писал: «Жизнь Московского государства и без Ивана устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее, чем оно шло при нем и после него: важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены»[139]. В этих итогах видны политические убеждения типичного либерала пореформенной России с его боязнью социальных потрясений, с его желанием затушевать всякие противоречия и разрешить все животрепещущие вопросы мирным путем.

Исторические воззрения представителя либерального народничества 80-90-х годов Н.К. Михайловского (1842–1904) отражали его субъективно-идеалистические, народнические взгляды. Не понимая роли личности в историческом процессе, он отрывал деятельность Ивана IV от той обстановки, которая ее породила. Это вело к чисто психологической оценке грозного царя, тогда как деятельность его лишалась абсолютно всякого содержания. Михайловского интересует только «личная трагедия» Ивана Грозного, которого «посещали муки совести за совершенные им злодейства и безумства»[140]. Шатаясь «из стороны в сторону, от греха к покаянию»[141], Иван Грозный, по мнению Михайловского, не мог сделать ничего хорошего. Поэтому опричнина не имела ни необходимости, ни целесообразности.

В 90-е годы XIX в. начинается переход к периоду империализма — эпохе загнивающего капитализма и борьбы за пролетарскую революцию. Поднимающийся пролетариат все настойчивее заявлял о том, что он является единственной прогрессивной силой общественного развития, способной сбросить иго ненавистного самодержавия и ликвидировать экономическую и культурную отсталость страны. В страхе перед нарастающим революционным движением буржуазия искала сделки с самодержавием, пытаясь найти в нем защиту от революции, т. е. переходила все более и более на реакционные позиции, превращаясь в открыто консервативную силу. Эта позиция буржуазии определила реакционность общественно-политических и исторических взглядов буржуазных историков, борьбу с которыми вели представители передовой подлинно научной мысли России.

Наиболее продуманную и развернутую оценку опричнины с буржуазных позиций мы находим в трудах С.Ф. Платонова. Но, по существу говоря, Платонов лишь дальше развивает точку зрения Бестужева-Рюмина и других историков, считая, что «опричнина направлялась против потомства удельных князей и имела целью сломить их традиционные права и преимущества»[142].

Под политическое значение опричнины как орудия борьбы с «потомками владетельных князей», возбуждавшими «гнев и подозрение Грозного», Платонов пытался подвести социально-экономическую базу. Опричнина, по его мнению, «подвергла систематической ломке вотчинное землевладение служилых княжат вообще, на всем его пространстве»[143]. Но социальные моменты подчинялись у Платонова политическим целям, не выступали как проявление классовых противоречий и классовой борьбы. Если в первой специальной статье об опричнине Платонов еще мало говорил о последствиях опричной политики Ивана, то позднее ее трактовка тесно связывалась с социально-политической обстановкой в России конца XVI — начала XVII в., приведшей Русское государство к Смуте. Время царствования Ивана Грозного, падающее на вторую половину XVI в., т. е. включая и годы опричнины, получило у Платонова значение государственного кризиса, «последним выражением которого и было так называемое Смутное время»[144]. Этот государственный кризис, который С.Ф. Платонов понимал прежде всего как политический, вытекал из заложенных «в основании московского государственного и общественного порядка» двух внутренних противоречий — противоречия политического и противоречия социального. Первое противоречие выражалось в столкновении «московской власти с родовитым боярством», а второе — в систематическом подчинении «интересов рабочей массы интересам служилых землевладельцев, живших насчет этой массы»[145]. Опричнина «сокрушила землевладение знати в том его виде, как оно существовало из старины», «в опричнине… произошел полный разгром удельной аристократии»[146].

128

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Отд. I. Вып. 2. СПб., 1874. С. 470.

129

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Отд. I. Вып. 2. СПб., 1874. С. 457.

130

Ключевский В.О. Соч. Т. II. М., 1957. С. 183.

131

Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М., 1882. С. 347.

132

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 180.

133

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 181.

134

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 171.

135

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 180.

136

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 183.

137

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 177–178.

138

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 185.

139

Ключевский В.О. Соч. Т. II. С. 198.

140

Михайловский Н.К. Иван Грозный в русской литературе // Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. Изд. 2. Т. 6. СПб., 1909. С. 220.

141

Михайловский Н.К. Иван Грозный в русской литературе // Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. Изд. 2. Т. 6. СПб., 1909. С. 220.

142

Платонов С.Ф. К истории опричнины XVI века // ЖМПНр. 1897. № 10. С. 261.

143

Платонов С.Ф. К истории опричнины XVI века // ЖМПНр. 1897. № 10. С. 266.

144

Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). Переиздание. М., 1937. С. 95.

145

Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). Переиздание. М., 1937. С. 121.

146

Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). Переиздание. М., 1937. С. 119.