Опричнина

Старицкие князья как единственная реальная сила, могущая противостоять московскому самодержавию, являлись естественными союзниками новгородских помещиков, а также купцов, выражавших недовольство сокращением своих «прибытков» после ликвидации самостоятельности Господина Великого Новгорода. Выступления этих новгородцев в 1537 г. в поддержку князя Андрея, а в 1539 г. Шуйских были не случайными эпизодами, а серьезным напоминанием московскому правительству, которое впоследствии не забыл Иван Грозный. Если старицкий князь выступал наиболее серьезным кандидатом в преемники Ивана IV, то Новгород являлся самым крупным экономическим соперником Москвы. Еще в 1549 г. Иван IV ликвидировал новгородские рядные грамоты, т. е. привилегии торгово-ремесленного населения Новгорода. Однако новгородские помещики сохраняли свою корпоративную обособленность от служилых людей основных русских территорий. В своей массе они происходили из числа боярских послужильцев, испомещенных в землях Великого Новгорода Иваном III. Даже в середине XVI в. они продолжали считаться «помещиками» в отличие от московских, владимирских, переяславских и других детей боярских, владевших своими землями на вотчинном праве. Первая и вторая статьи новгородских помещиков приравнивались соответственно ко второй и третьей статьям детей боярских. В состав государева двора, судя по Дворовой тетради 1551–1560 гг., они не входили вовсе. Служилая и поземельная неполноправность должна была являться источником постоянного недовольства новгородского дворянства в XVI в.

Да и в своем управлении Новгород сохранял отдельные черты былой самостоятельности. Их хорошо показал в своей последней книге М.Н. Тихомиров[392]. Новгородские наместники вели полусамостоятельные сношения с Ливонией и Швецией. Большую роль в управлении играл новгородский владыка. Сохранялись еще пятикончанские старосты и другие старые органы новгородской администрации. В Новгороде существовал собственный монетный двор, а выпускавшаяся им «новгородка» была наряду с «московкой» основной денежной единицей Русского государства. События начала XVII в., когда Новгород на время перешел под власть шведов, показали правильность настороженного отношения московского правительства к новгородским вольностям.

Интенсивный рост торгово-денежных связей в стране, приводивший к складыванию предпосылок всероссийского рынка, наталкивался на бесконечное множество феодальных перегородок, являвшихся прямым следствием неизжитости экономической и политической раздробленности. Русские горожане уже в восстаниях середины XVI в. заявили о своих требованиях, с которыми вынуждено было считаться правительство Адашева и Сильвестра. Дело шло в дальнейшем о создании более благоприятных условий для развития городов и торговли. Да и сами гости и другие торговые люди начинают принимать деятельное участие в государственном аппарате, входя в состав дьячества как наиболее осведомленные эксперты по финансовым вопросам. Им поручались ответственные миссии по торговым связям со странами Запада и Востока. Сидя в финансово-административных приказах и беря на откуп сбор податей в отдельных русских землях, они изыскивали способы для пополнения государевой казны. Однако это было лишь только началом — в Боярской думе и Земском соборе почти не слышался голос даже наиболее именитых представителей третьего сословия, которых попросту третировала московская аристократия.

Накануне введения опричнины на положении народных масс начинало уже сказываться перенапряжение сил, вызванное дорогостоящими войнами и перестройкой государственного аппарата. Однако в грядущей схватке с последышами феодальной раздробленности правительство Грозного могло рассчитывать на сочувствие крестьянства: крестьяне люто ненавидели своих господ, как вотчинников, так и помещиков; но, задавленные нуждой, они не могли еще отрешиться от своих наивно-монархических иллюзий. Экономический подъем страны давал в руки московской власти, казалось бы, достаточно ресурсов для проведения активных внешне- и внутриполитических акций. Однако первые признаки спада сказались уже в 50-е годы, когда в северных и центральных уездах появились сначала спорадически, а затем как грозное предзнаменование запустелые дворы и починки.

Сможет ли новое правительство преодолеть эти первые трудности и осуществить надежды, которые возлагали на него разные социальные слои русского общества? Последующие события дали ответ на этот вопрос.

Конец 1560 г. был ознаменован крупными успехами русской внешней политики. В сентябре 1560 г. в Москву пришли радостные вести о взятии в Ливонии воеводами князьями Иваном Федоровичем Мстиславским и Петром Ивановичем Шуйским городов Полчева и Тарваста[393]. Эти победы облегчались продолжавшимися крестьянскими восстаниями в Прибалтике. Восставшие против ливонско-немецких поработителей эстонцы и латыши получали от русских серьезную помощь в борьбе с Орденом и ливонскими помещиками[394]. Развал Ливонского ордена завершился подписанием 28 ноября 1561 г. акта в Вильне о подчинении орденских владений Сигизмунду II Августу, вассалом которого стал последний магистр Ордена Г. Кеттлер. Еще ранее, летом 1561 г., немецкое рыцарство Северной Эстонии присягнуло на верность шведскому королю Эрику XIV. Отдельные набеги литовских войск не были успешными. Лишь в сентябре 1561 г. после шестинедельной осады литовцы во главе с гетманом Николаем Радзивиллом смогли захватить город Тарваст[395]. Не рассчитывая на собственные силы в борьбе с крестьянской войной и русскими войсками, немецко-балтийские феодалы пошли на раздел Ливонии между соседними государствами, стремясь использовать их против грозного Московита[396].

Летом 1561 г. новый шведский король Эрик XIV заключает перемирие на двадцать лет с московским правительством[397]. Русско-шведское соглашение должно было явиться ступенью в установлении союзнических отношений в борьбе с общим врагом — польским королем.

К началу 60-х годов происходит дальнейшее развитие дружественных связей России с народами Северного Кавказа. В 1560–1561 гг. русские и черкасские войска совершают совместные налеты на Крым, вызвавшие тревогу как в Турции, так и в Польше. Виднейший кабардинский князь Темрюк, присягнувший на верность Русскому государству, уже в 1558 г. прислал в Москву своего сына Салнука (после крещения — Михаила), который уже вскоре стал одним из наиболее близких к Ивану Грозному лиц. Летом 1561 г. Иван IV вступает в брак с дочерью Темрюка Марией[398].

Только с Польшей и Литвой отношения остались враждебными после безрезультатных переговоров в Москве с послами Сигизмунда II Августа (в феврале 1561 г.)[399].

1561 год принес с собой первые предвестники будущей опричнины. Когда в сентябре Иван Грозный отправился в двухмесячную поездку («объезд») «по селам», оставив в Москве царевича Ивана, то он велел последнему «о всяких делах, о воинских и о земских, во все свое государство… писати грамоты от себя»[400]. В этом распоряжении можно увидеть и опасение за судьбы престола в случае всяких неожиданностей с царем, и начало пристального изучения дворцового хозяйства, сделавшегося позднее основой опричнины, и хотя временный, но все-таки отход Ивана IV от общегосударственных дел.

Около 1562 г. Иван Грозный написал новую духовную грамоту, в которой определяет порядок престолонаследия и состав регентского совета при его сыне Иване[401]. Регенты И.Ф. Мстиславский, В.М. Юрьев, И.П. Яковлев, Ф.И. Умный-Колычев, Д.Р. Юрьев, А. Телятевский, П.И. Горенский и дьяк Андрей Васильев приняли присягу на верность царю[402]. Все это наиболее доверенные лица царя. Двое из них возглавляли государев дворец: это дворецкий Д.Р. Юрьев и кравчий П.И. Горенский[403]. Последний вместе с Иваном Петровичем Яковлевым во время Полоцкого похода конца 1562 — начала 1563 г. был дворовым воеводой[404]. Очень примечательны имена двух будущих опричников — А.П.Телятевского и Ф.И. Умного-Колычева[405]. Первый сравнительно недавно появился при дворе (он служил рындой в походе 1557 г.[406]). Но уже в 1561 г. он выполнял ответственные поручения царя, производя розыск о смерти Адашева в Юрьеве[407]. Ф.И. Умный-Колычев начал службу свою сравнительно рано, в июне 1558 г. он уже окольничий, а в июле 1561 г. — боярин[408].

392

Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962. С. 279–283.

393

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 230: ПЛ. Вып. II. М., 1955. С. 241.

394

См.: Зутис Я.Я. К вопросу о ливонской политике Ивана IV // Изв. АН СССР. Серия истории и философии. 1952 Т. IX, № 2. С. 140–141.

395

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 339: ПЛ. Вып. II. С. 241. Царь организовал тщательное расследование причин сдачи Тарваста. В его архиве хранилось: «Дело тарваское, про Тарваское взятье, как приходил под Тарвас тротцкой (в издании описка: «троетцкой» — А.З.) воевода, и сыск детей боярских родства, которые были в Тарвасе во взятье» (ОЦААПП. С. 41 [ГАР. С. 92]).

396

См.: Королюк В.Д. Ливонская война. Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в. М., 1954. С. 48–49.

397

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 333, Э. Л. 276 об. — 277 [РК 1475–1605. Т. II. С. 93]; Сб. РИО. Т. 129. С. 83–105. Перемирие было подтверждено в 1562 г. (Сб. РИО. Т. 129. С. 106–123).

398

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 333; подробнее см.: Кушева Е.Н. Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг. // ИЗ. 1950. Кн. 34. С. 272–273.

399

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 331; Сб. РИО. Т. 71. С. 23–46.

400

ПСРЛ. Т. XIII, 2-я пол. С. 339.

401

Этот тезис повторен Р.Г. Скрынниковым без какой-либо историографической ссылки (Скрынников Р.Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 147).

402

СГГД. Ч. 1, № 174. С. 474–475. Крестоцеловальная запись составлена не ранее июля 1561 г. (женитьба Ивана IV на Марье Темрюковне) и не позднее 27 ноября 1564 г., когда умер Д.Р. Юрьев. Издатели датировали запись «около 1561 года». Мы склонны относить ее ко времени после 18 августа 1562 г., когда Андрей Васильев из-за отъезда в Данию Висковатого сделался думным дьяком, главой Посольского приказа (ср.: Белокуров С. А. О Посольском приказе. М., 1906. С. 29). В 1562 г. бояре В.М. Юрьев и Ф.И. Умный как доверенные лица царя принимали присягу поручников по И.Д. Бельскому (СГГД. Ч. 1. № 176. С. 483). Возможно, запись составлена в связи с предстоящим походом Ивана IV на Полоцк.

403

Упомянут как кравчий осенью 1564 г. (Э. Л. 313 [РК 1475–1605. Т. II. С. 165]). В марте 1564 — феврале 1565 г. — думный дворянин. Царь его держал «близко себя» (Сб. РИО. Т. 71. С. 322). См.: Веселовский С.Б. Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник // Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 375.

404

РКПП. С. 38. В записи фамилия «Ивана Петрова», т. е. Ивана Петровича, отсутствует. В 1561–1562 гг. при дворе Ивана Грозного двое бояр носили это имя и отчество: Федоров и Яковлев. Фамилия интересующего нас Ивана Петровича устанавливается путем сличения подписей в крестоцеловальной записи (ЦГАДА. Гос. древл. Отд. 3. Рубр. II. № 22) с подписями на обороте приговора земского собора 1565 г., где помещено рукоприкладство и Яковлева, и Федорова. Оказывается, что крестоцеловальную запись подписал И.П. Яковлев. Кстати, в обеих грамотах подряд идут три подписи: И.Ф. Мстиславского, В.М. Юрьева и И.П. Яковлева. К тому же в 1561–1562 гг. И.П. Яковлев был дворовым воеводой, т. е. близким лицом к царю, а И.П. Федоров находился в отдалении (об этом см. гл. V).

405

О них подробнее см.: Кобрин В.Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // АЕ за 1959 г. М., 1960. С. 76.

406

ДРК. С. 189 [РК 1475–1598 гг. С. 163].

407

ОЦААПП. С. 43.

408

ЦГАДА. Ф. ГКЭ. Владимир. № 37/1819.