Страница 11 из 70
Включение в состав «удельного» Двора, очевидно, сопровождалось принесением присяги и составлением крестоцеловальной записи на верность «князю московскому».
В Государственном архиве хранилась наказная память А. Ф. Нагому, когда он был послан из Александровской слободы в Москву с «проклятой целовальной записью», по которой он должен был привести к целованию князей Ф. М., Н. Р. и А. В. Трубецких, входивших в «удельный» Двор[156].
В целом же «удельный» Двор Ивана Московского был худороднее земского[157]. Во время осенних казней 1575 г, в опалу на время попал дворецкий Н. Р. Юрьев. В 1576 г. он был заменен бывшим опричником кн. Ф. И. Хворостининым[158]. Существовал ли особый дворовый («удельный») дворецкий после кн. Ю. И. Токмакова,[159]. сказать трудно. Скорее всего нет. Зато дворовый разряд был. Им и дворовой Двинской четвертью ведал дьяк Андрей Шерефединов (декабрь 1574–1576 гг.). Тезис Р. Г. Скрынникова о том, что «подлинное… руководство осуществляли… в удельной думе думные дворяне», источники не подкрепляют[160]. Под подозрением осенью 1575 г. оказался и кн. И. Ф. Мстиславский. Его сын Федор Иванович через некоторое время был лишен звания кравчего (осенью 1576 г. он еще носил этот чин), хотя вскоре стал боярином (с осени 1577 г.). На его место назначен был Борис Годунов[161].
Шурин царевича Федора удостоился пока не боярского, а дворцового чина, но уже такого, который носили представители знатнейших фамилий. Медленно, но уверенно двигался вперед по «лестнице славы» молодой честолюбец. Первый шаг он сделал в конце 60-х годов, поступив в опричнину; второй — в начале 70-х, став зятем Малюты; третий — в 1575 г., выдав сестру за царевича Федора, и вот в 1576 г. взошел уже на четвертую ступеньку.
Земская дума пополнялась медленно. К сентябрю — октябрю 1576 г. окольничими стали Ф. В. Шереметев и В. Ф. Воронцов[162].
Обеспечивался «удел» не только за счет земель, ему непосредственно подведомственных, но и путем поборов из казны Симеона. В мае 1576 г., отправляясь в поход «на берег» (в Калугу), Иван Московский написал «великому князю всея Руси» очередную челобитную. В ней говорилось, что князю Ивану предписана «твоя государева служба на берегу». В связи с его просьбой дать «на подъем» ему была пожалована огромная сумма денег (40 тыс. руб.)[163].
По словам Горсея, Грозный «заставил своих подданных обращаться со своими делами, прошениями и тяжбами к Симеону, под его именем выходили все указы, пожалования, заявления». Царь сам приходил «бить ему челом и приказывал митрополитам, знати и чиновникам делать то же, что и он, а всем послам обращаться к Симеону с теми же почестями». Это позволило царю «отвергнуть все долги, сделанные за его царствование, — патентные письма, пожалования городам, монастырям — все аннулировать». Симеону «собирались подати, налоги и другие доходы на содержание его двора, стражи и слуг, он был ответственен также за все долги и дела, касавшиеся казны». В описи дел Посольского приказа 1626 г. упоминается «столпик 7084-го году, а в нем наказы приказным людем по городом при великом князе Семионе Бекбулатовиче всеа Русии». Права Симеона были сильно ограничены. С. М. Каштанов показал, что он был лишен даже права выдачи жалованных грамот монастырям (несмотря на то что, по Горсею, получается вроде не так). В январе 1576 г. Грозный говорил английскому гонцу Сильвестру: «Мы не настолько отказались от царства, чтобы нам нельзя было, когда будет угодно, вновь принять сан». Ведь Симеон «еще не утвержден обрядом венчания и назначен не по народному избранию, а по нашему соизволению»[164].
После того как сказаны были эти слова, прошло всего несколько месяцев, и Симеон в августе 1576 г. был сведен с великокняжеского престола, получив в удел Тверь и Торжок[165]. Государем «всея Руси» пробыл он всего около года[166]. При ликвидации «удела» Ивана Московского личный состав его вошел в государев Двор, который сохранял связи с землями, составлявшими материальную базу «удела».
Согласно Д. Горсею, деление страны на «великое княжество» Симеона и владения Грозного было уничтожено по просьбе «чинов» страны; «духовенство, знать и простое сословие (common) должны были теперь идти к Ивану Васильевичу с прошением смилостивиться и вновь принять венец и управление; он согласился на многочисленных условиях и с утверждением указом парламента (by act of parliament), с торжественным посвящением его на царство. Чтобы его умилостивить, все подданные любого положения изыскивали средства на дары и подношения ему, это принесло ему огромное богатство. Он был освобожден от всех старых долгов и всех прошлых обязательств». Мало того, «вновь составленные грамоты, судебные законы, пожалования монастырям, городам, отдельным лицам и купцам давали ему еще большие суммы и доходы». Этот рассказ в своей основе считается достоверным[167]. Но никаких подтверждений ему в других источниках нет. Изучение тарханной политики в 1576–1577 гг., проведенное С. М. Каштановым, как будто свидетельствует о недостоверности сведений Горсея, во всяком случае в части о монастырских привилегиях. С. О. Шмидт полагал, ссылаясь на Горсея, что осенью 1576 г. имел место Земский собор (в связи с концом «маскарада»), но, на наш взгляд, прав Л. В. Черепнин, считавший его доводы шаткими[168].
Эксперимент с Симеоном оказался кратковременным и нежизнеспособным. Борясь с опричным наследием, Грозный как бы провозглашал возврат к удельным порядкам, но использовал уже скомпрометировавшие себя опричные приемы властвования (выделение особой территории и «удельного» Двора, система устрашающих казней, «перебор людишек»). Слепая ненависть Грозного к опальным временщикам ничего не меняла в существе управления страной. Казня Б. Д. Тулупова и передав его вотчину Борису Годунову, Грозный не подозревал, что своими руками готовит нового фаворита. Путь к власти тернист и долог. В 1575–1576 гг. при дворе Грозного никто не занял место единственного фаворита, напоминавшее скорее плаху, чем призрак трона. Участь А. Адашева, Ф. Басманова, Б. Тулупова сдерживала честолюбивые страсти молодых искателей монарших милостей.
Но тем не менее постепенно росло влияние Б. Я. Бельского, А. Ф. Нагого, молодых Шуйских. Сплоченной когортой двигались Годуновы. Лидерами земщины оставались престарелые кн. И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев. Между ними и предстояла борьба за власть у трона стареющего монарха. Но тогда никому и в голову не приходило, что пройдет менее десяти лет и власть в стране захватят Годуновы. Брак Федора и Ирины скорее говорил против подобной возможности. Ведь, казалось бы, царевичу уготована была скромная судьба — быть удельным князем при государе всея Руси, которым должен был сделаться его старший брат Иван. В таком случае Годуновы, как члены окружения Федора Ивановича, переходили на положение удельных бояр и исключались из игры в борьбу за власть в Москве. Поэтому возвышение Годуновых на первых порах не должно было вызывать тревогу у их соперников. На самом же деле вышло так, что 1575–1576 годы, когда Ирина Годунова стала женой будущего царя Федора, а Борис — кравчим, оказались трамплином, который привел шурина слабоумного царевича к трону.
Конец Ливонской войны
Внешняя политика России периода «удела» 1575–1576 гг. продолжала традиции предшествующего времени. Грозный всячески старался упрочить отношения с Англией, одержимый мыслью об окружавших его изменах, которые могут вынудить его бежать из России и искать покровительства английской королевы. 29 ноября 1575 г. на приеме английского гонца Сильвестра он доверительно объяснял ему причины передачи власти Симеону Бекбулатовичу. На второй встрече, 29 января 1576 г., Иван IV угрожал, что в случае несогласия англичан на его просьбу о «предоставлении убежища» отнимет у них торговые привилегии и передаст их голландцам и венецианцам[169].
156
ОАПП, ч. I, с. 256.
157
Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 159.
158
Ф. И. Хворостинин был дворецким восемь лет (Зимин. О составе, с. 199, 203); см. о нем: АГР, т. I, № 81. 82, с. 222 (октябрь — ноябрь 1576 г.); Архив ЛОИИ, акты до 1600 г. (1576/77 г.); АФЗХ, ч. II, № 369, с. 411 (июль 1579 г.); ПРИ РК, № 83, с. 116 (июль 1577 г.); РК 1475–1598 гг., с. 278, 292, 295; Садиков. Очерки, с. 82. В январе 1576 г. на приеме имперских послов Н. Р. Юрьев еще именуется «московским дворецким» (ПДС, т. I, стлб. 533–544).
159
Ю. И. Токмаков последний раз упомянут в разрядах в конце 1575 г. (РК 1475–1598 гг., с. 259). Вклад по нем сделан в мае 1576 г. (ЛОИИ, собр. рукоп. кн., № 1028, л. 47).
160
Лихачев. Дьяки, с. 466–467; Мордовина, Станиславский. Состав двора, с. 189–190; Веселовский. Дьяки, с. 578; Скрынников. Россия, с. 29.
161
Поскольку есть сведения, что Борис стал боярином осенью 1580 г., а кравчим был четыре года (Сахаров, с. 66; Зимин. О составе, с. 204), то он должен был стать кравчим в 1576 г., хотя впервые упомянут в этом чине лишь в декабре 1578 г. (Зимин. О составе, с. 200). О службах Ф. И. Мстиславского см.: РК 1475–1598 гг., с. 273–274, 278, 285 и сл. Ср. РК 1559–1605 гг., с. 137, 140, где он, видимо, ошибочно назван вместо своего отца — И. Ф. Мстиславского (Боярские списки, ч. 1, с. 85).
162
РК 1475–1598 гг., с. 273; РК 1559–1605 гг., с. 137 (Шереметев); Савва, с. 116; Боярские списки, ч. 1, с. 84.
163
РК 1559–1605 гг., с. 121; ПСРЛ, т. 34, с. 226.
164
Севастьянова, с. 97; ОАПП, ч. I, с. 258; Толстой, № 40, с. 188.
165
Дата ликвидации «великого княжения» Симеона не вполне ясна. Как великий князь всея Руси Симеон упоминается еще 27 июня 1576 г. (Самоквасов, т. II, с. 444), но уже 2 сентября в подведомственную ему ранее Обонежскую пятину грамоты посылал Иван IV (РИБ, т. 32. Пг., 1925, стлб. 539–540). Однако в грамоте Грозного в Обонежскую пятину от 30 марта 1577 г. упоминается, что туда 13 сентября 1576 г. писал еще Симеон (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43). По В. И. Корецкому, до середины сентября 1576 г. Симеон продолжал находиться на «великом княжении». Но его объяснение факта посылки Грозным грамоты Вяжицкому монастырю 2 сентября (привезена в Новгород 10 октября 1576 г.) весьма неопределенно: речь якобы должна идти или об особенностях «политики Грозного по отношению к монастырям», или о подготовке к ликвидации «великого княжения» Симеона (Корецкий. Собор и возрождение, с. 43).
166
В разрядах говорится, что на «великом княжении» Симеон «сидел год один» (Щ, л. 507 об.; ср. РК 1559–1605 гг., с. 142). По Пискаревскому летописцу, «жития его было 3 год и больши» (ПСРЛ, т. 34, с. 192). И только в начале XVII в. Маржерет ошибочно писал, что Симеон «правил целых два года» (Маржерет, с. 149).
167
Севастьянова, с. 97; Скрынников. Россия, с. 36, 38.
168
Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики, с. 150–217; Шмидт, с. 255; Черепнин, с. 118–119.
169
См. донесения Сильвестра от 29 декабря 1575 и 29 января 1576 г. (Толстой, № 39, с. 181–182; № 40, с. 186–188).