Страница 80 из 94
Еще Василий I (1389–1425 гг.) купил некоего татарина Мисюря у своего тестя Витовта. Внук этого татарина Кирей (Гирей) Амуратов бежал к польскому королю от Ивана III (до 1471 г.)[1397].
По А. А. Шахматову, «Григорий», отец Мунехина, мог быть сыном Гирея, а Мисюрь мог именоваться Михаилом Гиреевым по деду. Все это построение весьма сомнительно. Уже прозвище Мисюрь могло не связываться с путешествием его обладателя в Египет. Мисюрь — шапка с железною маковкою на темени[1398]. Прозвище Мисюрь было распространено на Руси и в Литве в XV–XVI вв.[1399]
Таким образом, прозвище Мисюрь М. Г. Мунехина не может быть надежным свидетельством его путешествия в Египет. К тому же нет никаких данных о том, что Мисюрь Мунехин был когда-либо великокняжеским казначеем. А название его «Гиреев» по деду уже совсем сомнительно[1400].
А. А. Шахматов предполагал, что Мисюрь сообщил некоторые сведения о Ближнем Востоке Филофею, который использовал их при составлении Хронографа редакции 1512 г. (заметки о Египте по списку БАН помещены в составе дополнительных статей к Хронографу). Поскольку авторство Филофея для Хронографа 1512 г. новейшими исследователями (Н. Н. Масленникова, Я. С. Лурье и др.)[1401] отрицается, то и это предположение в настоящее время не может считаться доказанным.
Если вопрос о причастности Мисюря к составлению рассказа о Египте и Хронографа 1512 г. остается в лучшем случае открытым, то его деятельность рисует нам верного сторонника Василия III и защитника представлений о сильном централизованном государстве. Мисюрь живо интересовался идеей о России как о преемнице Византии. Он был Знаком с Николаем Булевым. Вопросы естественнонаучные волновали также псковского дьяка. В послании к Мисюрю дьяк Дмитрий Герасимов называл себя его «вскормленником»[1402].
Н. Н. Масленникова обратила внимание на то, что в Псковской летописи Корнилия, враждебной по отношению к Москве, почти не говорится о деятельности Мисюря (в отличие от предшествовавшего ей свода 1547 г.). «Замалчивая деятельность Мисюря, имя которого было олицетворением московской власти во Пскове, — пишет Н. Н. Масленникова, — летописец стремится принизить престиж великого князя во Пскове»[1403].
В дьяческой среде при дворе Василия III было много вдумчивых и образованных людей. К ним принадлежал, в частности, русский посол в Риме Еремей Трусов, который в 1528 г. составил повесть о храме богородицы[1404]. Хорошо известен также дьяк Яков Васильевич Шишкин, посылавшийся в 1531 г. со специальным поручением Василия III в Новгород[1405]. Из послания, адресованного ему Зиновием Отенским, ясно, что Шишкин живо интересовался проблемой «правого» суда, соотношением буквы и духа закона[1406]. Его размышления перекликались со взглядами другого современника новгородского дьяка — Ф. И. Карпова.
Поколение русских гуманистов первой трети XVI в. состояло еще из отдельных передовых людей, охваченных жаждой знания и просвещения, наследников вольнодумцев конца XV в. Эти гуманисты поняли преобразующую роль знаний и сыграли выдающуюся роль в истории русского самосознания. Они не стали активными борцами за переустройство жизни, но им суждено было сделаться учителями тех, кто в середине XVI в. снова поднимает свой голос протеста против церкви и иссушающих душу условий крепостнического государства. Кабинетный ученый-гуманист Эразм Роттердамский фактически подготовил выступление пламенного Томаса Мюнцера — вождя крестьянской войны в Германии. В России же вслед за вполне благонадежными Федором Карповым, Мисюрем Мунехиным и резонером Максимом Греком пришли смелый мечтатель Иван Пересветов, еретик Матвей Башкин и борец за счастье угнетенного люда холоп Феодосий Косой.
Глава 15. Последние годы правления Василия III
Начавшиеся успешно переговоры с Казанью неожиданно оборвались весной 1530 г. Как сообщают русские летописи, Сафа-Гирей не выполнил условия присяги (шерти) и «срамоту учинил велику» русскому послу Андрею Пильемову. Поэтому отправленный с новой дипломатической миссией в Казань князь И. Ф. Палецкий был временно задержан в Нижнем Новгороде. На повестку дня снова встал вопрос об окончательном присоединении к России Казанского ханства. В апреле (по Продолжению Хронографа 1512 г. и Софийской II летописи) или в мае (по разрядам) начался третий большой поход русских войск на Казань. И на этот раз сам великий князь в нем не участвовал. Посланы были, как и во время прежних походов, две рати. Судовую рать возглавили князья И. Ф. Бельский и М. В. Горбатый (последний с войсками из Новгорода), конную — князь М. Л. Глинский.
Момент для начала похода был выбран удачно. Ни Турция, занятая своими европейскими делами, ни Крым, раздиравшийся междоусобиями, не могли прийти на помощь казанскому хану. Однако некоторые меры казанцы все же приняли. Они добились помощи ногайцев (отряд мурзы Мамая) и астраханцев (отряд князя Аглыша). Около реки Булака, под Казанью, сооружен был деревянный острог, окруженный рвами. Он должен был прикрывать Казань от московских войск. 10 июля (по разрядам — 12 июля) рати Бельского и Глинского соединились близ Казани.
Основные силы татар и черемисы находились внутри острога. Однако войскам князя И. Ф. Овчины Оболенского (сначала командовал полком правой руки, затем передовым полком конной рати) в ночь на 14 июля удалось овладеть острогом. При этом погибло, по преувеличенным данным Казанского летописца, до 60 тыс. казанцев и ногайцев[1407]. Погиб и командовавший казанскими войсками мурза Аталык, участник обороны Казани в 1524 г.
О ходе дальнейших событий источники сообщают глухо[1408]. После взятия Булакского острога Сафа-Гирей «утече в город». Начался обстрел казанской крепости. Тогда навстречу русским войскам выехали представители казанской знати князья Булат, Аппай и Табай с изъявлением покорности московскому государю. Во всяком случае двое из них известны были промосковскими симпатиями (Аппай участвовал еще в мирном посольстве 1525 г., а Табай — в посольстве 1529 г.). Воеводы привели казанских представителей к присяге, получив заверения, что казанцы пошлют послов в Москву «добивати челом за свою вину», впредь будут «неотступными» от государя, «и царя им на Казань ни отколе не имати, оприче государя»[1409]. После этого русские воеводы вернулись восвояси. Такова официальная версия.
Однако Софийская II и Вологодско-Пермская летописи, а также «Казанская история» вносят в эту картину существенные коррективы. Оказывается, Сафа-Гирей бежал к Арскому полю, за ним в погоню отправился князь И. Ф. Оболенский с передовым полком. Но крымскому хану, судя по Казанской истории, удалось добраться до Астрахани. Казань осталась без хана. Мало того, «город (т. е. Казань. —А. 3.) стоял часы с три без людей, люди все из города выбежали, а ворота городные все отворены стояли»[1410]. И вот вместо того, чтобы войти в Казань, воеводы М. Глинский и И. Бельский не только этого не сделали (перессорились, кому первому войти в крепость)[1411], но даже не озаботились об охране своих тылов: «обозу города гуляя не сомкнута»[1412]. Воспользовавшись этим, черемиса захватила гуляй-город и 70 пищалей (по Казанской истории — 7 пушек). При этом погибли видные воеводы: князь Федор Лопата Васильевич Оболенский (возглавлял передовой полк судовой рати), князь И. И. Дорогобужский и еще несколько военачальников. Взятый в плен еще на Свияге И. М. Клепиков был отвезен в Казань, где его умертвили. Только после этого воевода И. Ф. Бельский приступил к интенсивному обстрелу Казани. Но было уже поздно — взять крепость не удалось, хотя казанцы и «добиша челом воеводам». Всего под Казанью русские войска находились 20 дней, 30 июля они отошли от нее, на следующий день переправились через Волгу, а из-за Волги пошли «на украины муромские и на темниковские места» 15 августа[1413].
1397
ПСРЛ, т. VIII, стр. 158.
1398
А. А. Шахматов. Путешествие М. Г. Мисюря, стр. 210–211; И. И. Срезневский. Материалы для словаря, т. II. СПб., 1898, стб. 153–154.
1399
Так, в 1518 г воеводами литовскими были Черкас Хрептов и его брат Мисюрь (ПСРЛ, т. VIII, стр. 262). В 1550 г. тысячником по Суздалю был Мисюрь Зюзин (Тысячная книга, стр. 641). В 1627 г. духовную грамоту составил некий Пентелеймон Мисюрь Соловцев (АЮБ, т. I, № 86-I, стр. 555). В поручных записях 1563 и 1565 гг. упоминаются Мисюрь Иванов сын Дроздов и его сын Федор (СГГД, ч. I, № 179, стр. 489). Дмитрий Мисюрь Левашов жил где-то во второй половине XV в. С. Б. Веселовскому («Оно-мастикон» (рукопись)) были известны также Иван Михайлович сын Мисюрев (1568 г.) и Мисюрь Бестужев (середина XVI в.). В 1553 г. ясак собирал Мисюрь Лихарев (ПСРЛ, т. XIII, стр. 230). Под 1576 г. упоминается Мисюрь Трофимов (ЛОИИ, собр. рукои. № 1028, л. 105 об.).
1400
Известно, однако, что в 80-х годах XV в. некий дьяк Михаил Гиреев подписал докладную купчую на землю (АСЭИ, т. II, № 483, стр. 524). У этого же дьяка где-то до марта 1482 г. был свой двор в Москве или на Волоке (АФЗХ, ч. II, № 15, стр. 18). Возможно, именно он и ездил в Египет в 1492/93 г.
1401
См. Я. С. Лурье. Идеологическая борьба, стр. 488–491.
1402
«Прибавления к творениям святых отцов», ч. XVIII. М., 1859, стр. 190–192.
1403
Н. Н. Масленникова. К истории создания теории… стр. 171.
1404
К. Калайдович и П. Строев. Обстоятельное описание славяно-российских рукописей… графа Ф. А. Толстова. М., 1825, отд. II, № 68, л. 308, стр. 260.
1405
ПСРЛ, т. VI, стр. 288.
1406
А. И. Клибанов и В. И. Корецкий. Послание Зиновия Отен-ского дьяку Я. В. Шишкину. — ТОДРЛ, т. XVII, стр. 201–224.
1407
КИ, стр. 69–70.
1408
ПСРЛ, т. IV, стр. 548; т. VI, стр. 265; Э, л. 97–97 об.: ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 29–29 об.
1409
ПСРЛ, т. VIII, стр. 273.
1410
ПСРЛ, т. VI, стр. 265. По «Казанской истории», в крепости оставалось всего «бойцев 12 000 черемисы» (КИ, стр. 71).
1411
«Не взяли города, потому что воеводы меж себя Белской с Глинским спор учинили о местех, которому ехати в город наперед» (ПСРЛ, т. VI, стр. 265). По Вологодско-Пермской летописи, «промеж воеводами пришла брань, а люди в розстрое» (ПСРЛ, т. XXVI, стр. 314).
1412
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 314.
1413
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 314; КИ, стр. 71–72; ЦГАДА, ф. Оболенского, № 42, л. 25 об.