Страница 57 из 69
В Новгороде в 1494 г. протекала деятельность любекского первопечатника Бартоломея Готана. В 80-х годах он работал в Магдебурге, Любеке и Стокгольме. Летом 1492 г., в бытность у императора Максимилиана, Юрий Траханиот и Иван Волк Курицын договорились с ним о переезде в Россию. Прибыл Готан в Новгород, очевидно, в июле 1493 г., когда посольство Ю. Траханиота вернулось на Русь. В письме Иоганна фон Никеля от 29 мая 1494 г. сообщалось, что Готан в то время находился в Новгороде. Любекский хронист Реймар Кок (середина XVI в.) писал, что Готан прибыл на Русь после победы над татарами (1487 г.) и был «щедро одарен великим князем», но позднее «русские у него все отобрали, бросили его в воду и утопили». Готан погиб, скорее всего, после разгрома Ганзейского двора в конце 1494 г. Готан привез в Новгород немецкие первопечатные книги (в частности, Библию и Псалтырь), с которых геннадиевские писцы и толмачи делали переводы. В Любеке он напечатал «Диалог жизни со смертью». Интерес к этой теме обострился в связи с ожидавшимся в 1492 г. «концом света». Вопросы жизни и смерти оживленно обсуждались еретиками и их противниками. Диалог был переведен в геннадиевском кружке и стал одним из наиболее читаемых произведений («Двоесловие живота со смертью»).[654] Очевидно, вместе с Готаном приехал в Новгород любекский доктор и астроном Николай Булев. Ему принадлежит выполненный в 1495 г. перевод астрономического трактата 1486 г.[655]
В Новгороде работал и доминиканец Вениамин — «родом словенянин, а верою латынянин». По поручению Геннадия он около 1497 г. составил трактат в защиту церковного землевладения — «Слово кратко противу тех, иже в вещи священныя… вступаются», где развивал мысль о превосходстве духовной власти над светской. Всякая власть, правда, «изболится от власти божественыа, и сице толко мирьскаа власть есть под духовною. Елико от бога духовное достоинство предположено есть, сего ради больши достоит мирьской». Царская власть должна подчиняться духовной. Всякие покушения на земельные богатства церкви недопустимы. Церкви в защиту даны два меча: «Един меч есть вещественый… той меч достоит пастырем церковным иметь, защищение церкви своеа, даже и до своего кровопролитна»; второй меч «есть духовный».[656] Но теория доминиканца Вениамина не помогла — в 1499 г. церковно-монастырские земли в Новгороде были отписаны на государя.
В борьбе с митрополитом Зосимой за господство в церкви идеологи геннадиевского кружка создали «Повесть о белом клобуке», в которой развивалась мысль о новгородском епископе как фактическом главе русской церкви. В «Повести», как и в «Изложении пасхалии» Зосимы, проводилась идея о Руси как наследнице Рима времен Константина. Однако ее авторы постарались придать этой идее реакционно-клерикальный характер: власть новгородского архиепископа возвышалась над властью московского государя, а знак архиепископского достоинства — белый клобук, перешедший якобы от папы Сильвестра, становился «честнее» царского венца («понеже архангельского чина есть царьский венец, есть и духовнаго суть»). Составителем «Повести» был или Дмитрий Траханиот (что вероятнее), или Дмитрий Герасимов.[657] Ответом на «Повесть» было создание «Сказания о князьях владимирских» (в его первоначальной основе) и чина коронации Дмитрия-внука «царским венцом» — главным атрибутом власти.
Многообразная литературно-публицистическая деятельность кружка Геннадия отражала складывание идеологии воинствующих церковников. Она питалась не только особым положением церкви как государства в государстве, но и традициями новгородской обособленности, уходящей корнями во времена феодальной раздробленности.
Ударной силой воинствующих церковников в начале 90-х годов стал игумен Волоколамского монастыря Иосиф Санин. Около 1488 г. Геннадий, в епархии которого находился Волоколамский монастырь, обратился к Иосифу — наряду с другими иерархами — за помощью в борьбе с ересью. Следуя примеру Геннадия, Иосиф стремился подвигнуть виднейших церковных иерархов на борьбу с еретическим вольномыслием. При этом главный удар он наносит по митрополиту Зосиме, которого резко и бескомпромиссно обвиняет в ереси. Примерно в 1492–1494 гг. он написал послание епископу суздальскому Нифонту. В нем прямо говорилось, что на митрополичьем «престоле ныне седит скверный злобесный волк, оболкийся в пастырьскую одежу, иже чином святитель, а произволением Июда предатель и причястник бесом, иже оскверни и святительский великий престол, овех убо жидовству учя, инех же содомскыими сквернами скверня». Иосиф просил Нифонта встать на защиту православия, ибо «ныне, господине, о том стати накрепко некому, опроче тебя, государя нашего». Порицал Иосиф и тех, кто говорил, что «грех еретиков осужати».[658] Сходное послание Иосиф написал и архимандриту Евфимию (очевидно, владимирского Рождественского монастыря). В нем волоцкий игумен скорбел, что «люта зима жидовства богоненавистнаго постизает церковь…». Все послание направлено против «лукавого змия», который «упився некогда от второго Ария — протопопа, глаголю, диявола». Как и в послании Нифонту, в послании Евфимию Зосима по имени не назван, но из текста явствует, что речь идет именно о нем. Пишет Иосиф Волоцкий и своему брату Вассиану, призывая его «подвигнуться» пострадать за правую веру. В 1495 г. Иосиф пишет «Сказание о скончании седьмой тысячи» (лет. — А. З.), позднее вошедшее в 8-10-е Слова его «Книги на еретики» («Просветителя»). Исходя из утвердившегося тогда богословского тезиса, что «всемирный конец и второе его (Христа. — А. З.) пришествие никто же не весть», он считает всякое мудрствование (и в первую очередь еретическое) на эту тему богопротивным.[659]
Таковы были основные мотивы обличительной полемики Иосифа Волоцкого. Позитивная программа его напоминала ту, которую развивали в кружке Геннадия. Иосифу только в большей мере присущи были темпераментность и настойчивость в изложении идей, крайность суждений и широкое знакомство с богословской литературой.
В послании иконописцу Иосиф Волоцкий твердо отстаивал позиции воинствующей церкви, и в частности тезис о превосходстве власти духовной над светской. Он заявлял, что царь «божий слуга есть… Аще ли же есть царь, над человеки царьствуа, над собою же имат царствующа страсти и грехи… злейши же всех — неверие и хулу, таковый царь не божий слуга, но диаволь, и не царь, но мучитель… И ты убо таковаго царя или князя да не послушавши, на нечестие и лукавьство приводяща тя, аще мучит, аще смертию претить!» Иосиф, как и Вениамин, внушал мысль о необходимости сопротивляться «неправедному царю». Но даже праведным царям подобает «покланятися и служити телесне, а не душевне и въздавати им царьскую честь, а не божественую». Грозные речи волоцкого игумена по адресу «царя-мучителя» понятны не только в условиях внутрицерковной борьбы, но и в обстановке недовольства Иваном III со стороны волоцкого князя Бориса Васильевича, придворной обителью которого был монастырь Иосифа. Но вот в 1494 г. Борис умирает. Для Иосифа это была тяжелая утрата. Угас «четверосветлый и чюдный, он светилник весь до конца, и тмы, и дыма, и горести исполни всю Росию», — писал он какому-то вельможе Иоанну.[660] Так как речь шла, скорее всего, о четырех удельных братьях Ивана III (Юрии, двух Андреях и Борисе), то скорбь Иосифа имела ярко выраженное проудельное звучание.
Атака на митрополита Зосиму в конце концов возымела действие. 17 мая 1494 г., воспользовавшись отсутствием в Москве князей В. И. Патрикеева и С. И. Ряполовского и Ф. В. Курицына (отправившихся ратифицировать мирный договор с Литовским княжеством), высшие церковные иерархи сумели свести Зосиму с престола. Он оставил митрополию и ушел на покой сначала на Симоново, затем в Троицу и в конце концов на Белоозеро,[661] т. е. в цитадель нестяжательства. Геннадий в 1495 г. объяснял отставку Зосимы «немощью». Владимирский летописец писал, что Зосима ушел с престола «по своей воли».[662] В своде 1518 г. (основанном на своде 1508 г.) указано, что Зосима ушел «не своею волею, но непомерно пития держашеся и о церкви божий не рядяше».[663] В своде 1497 г. и в Типографской летописи только отмечено, что Зосима ушел «не по своей воле». По Вологодско-Пермской летописи, Иван III «сослал» Зосиму с митрополии.[664]
654
ПДС, т. I, стлб. 88, 104–106; Немировский Е. Указ. соч., с. 60–61; Повести о споре Жизни и Смерти (Исследование и подготовка текста Р. П. Дмитриевой). М.-Л., 1964, с. 14–19.
655
Через Любек (морским путем) шла дорога в Новгород. Этим путем ездили послы из Рима. В 1472 г. через Любек ехала Софья Палеолог. О Б. Готане и Н. Булеве см.: Raab Н. Über die Beziehungen Bartholomäus Ghotans und Nicolaus Buelow zum Ge
656
ЧОИДР, 1902, кн. 2, с. 1–68; Седельников А. Д. К изучению «Слова кратка» и деятельности доминиканца Вениамина. — Известия ОРЯС, т. XXX. Л., 1926, с. 207, 212–213 и др.; Лурье. Борьба, с. 225–229; Зимин. А. А. Крупная феодальная вотчина…, с. 234–236.
657
Памятники старинной русской литературы, вып. I. СПб., 1860, с. 296. Заголовок вступления к «Повести» связывает ее с Д. Траханиотом («Посыльная грамота Дмитрия Грека Толмача»), а в тексте автор называет себя «Митей Малым», т. е. Д. Герасимовым. Время сложения «Повести» устанавливается на том основании, что в ней главой православной церкви изображен Геннадий. Я. С. Лурье на основании наличия заимствования из «Сказания о Максиме Греке» и отсутствия ранних списков (до второй половины XVI в.) считает «Повесть» поздним памятником (Борьба, с. 229–230). Н. Н. Розов, датирующий «Повесть» 90-ми годами, заблуждается, считая ее памятником не специфически новгородской, а общерусской публицистики (Розов Н. Н. Повесть о новгородском белом клобуке как памятник общерусской публицистики XV в. — ТОДРЛ, т. IX. М.-Л., 1953, с. 178–219; его же. Повесть о новгородском белом клобуке. — УЗ ЛГУ, 1954, № 173, с. 307–327).
658
ВМЧ, сентябрь, дни 1-13. СПб., 1868, стлб. 472; АЕД, с. 428, 432. Послание Нифонту сохранилось в двух редакциях: Пространная содержала прямые выпады против Зосимы, а Краткая направлена была против новгородских еретиков. Краткая редакция мне представлялась ранее первоначальной (АЕД, с. 421–423). После находки В. Б. Кобриным послания Иосифа архимандриту Евфимию, близкого к тексту послания к Нифонту, спор решается в пользу гипотезы Я. С. Лурье о первоначальности Пространной редакции.
659
Кобрин В. Б. Послание Иосифа Волоцкого архимандриту Евфимию. — ЗОР, вып. 28. М., 1966, с. 227–239; АЕД, с. 433–435, 391–414.
660
АЕД, с. 346; ПИВ, с. 155.
661
ПСРЛ, т. 30, с. 138. Вероятно, около декабря 1495 г. Зосима причащался «во всемь святительском чину» в Троице (ПСРЛ, т. 15, стлб. 503; т. 28, с. 160), т. е. еретиком его тогда не считали.
662
РИБ, т. VI, № 121, стлб. 834–835; ПСРЛ, т. 30, с. 138 (возможно, описка вместо: «не по своей воли»).
663
ПСРЛ, т. 28, с. 325. Ср.: т. 4. СПб., 1848, с. 164; т. 6, с. 39, 240; т. 8, с. 228 и др. Я. С. Лурье склонен это сведение связывать со сводом Геннадия (Борьба, с. 153) или во всяком случае считать поздним (Летописи, с. 251).
664
ПСРЛ, т. 24, с. 213; т. 28, с. 159; т. 26, с. 289.