Другой

— Ну, будешь помогать, или мне самому?..

Игорь взял пакет, смахнул осколки обратно:

— Не буду… — говорит. Думаю, вспомнил вчерашнее. А может, и не забывал… — Сергей — ты меня встретил с поезда, да? И что?..

— И что? — Сергей рассердился. — Что, ты хочешь услышать?

— Ну, мы приехали сюда, и я лег спать… да?

— Конечно лег, а что, ты еще мог делать?

— Не знаю. У меня пост алкогольная депрессия, заниженная самооценка, чувство вины и… очень все как-то гадко.

— Кризис среднего возраста, — сказал я. — Это от того, что в грудном возрасте, руки мальчикам, заматывают в пеленки.

— Хорошо, что сразу домой, да? — обратился ко мне белорус. — Или нет? У меня одежда грязная, спина вся в ссадинах… Я сейчас покажу. — Ушел в комнату.

Сергей пожаловался: — Очень правильная позиция: главное делать вид, что ничего не помнишь. Эту комедию, будет ломать весь день… Знаю я его.

Я слил воду из кастрюли, высыпал пельмени на тарелки.

— А, кто сядет за руль? — меня вдруг осенило. — Мы с тобой с утра уже добряче дали. У Антона есть права?

— Антон водит, но… Игорь за руль сядет, — ответил он. — Игорь хорошо водит. Как-то мы с ним трое суток, без сна…

— Ладно, с этим определились. Как зовут то хоть ее?..

— Кого? Ааа… — Улыбнулся, набрал полную грудь воздуха, мечтательно выдохнул. — Викуся. Для тебя — Виктория Сергеевна. Она не отсюда. Мы ее в Петрозаводске подберем, там тетя ее…

— Влюбился значит.

— Когда ты ее увидишь… ну, в общем, сам все увидишь… Она совсем как ребенок. Очень чистый, очень наивный человечек. Такой светлой души я еще не встречал. Я стихи пишу…

— Ты?

— Ну.

— Я заинтригован.

Сергей, совсем замечтался, взор помутнел — уплыл куда-то в верх.

— А у тебя как? — спросил, по возвращению.

— Про Машку, ты знаешь, — говорю. — Пять лет вместе, а тут… Замуж вышла, слышал…

— Во как?

— Да.

— И больше никого?

— Да, в общем никого, и не тянет, знаешь… и слава богу — думаю…

— А!.. Нашел, — послышался голос из комнаты. — Игорь вернулся радостный, возбужденный: брезгливо, двумя пальцами, держал джинсы.

— Что я говорил, — видите?! Они грязные! — Протянул мне: — Видишь? Я не врал. Сергей, вспоминай, где я падал?

— Легче вспомнить, где ты вставал.

— Не доглядели. Ээх, — укоризненно сказал Сергею. — А я бы тебя не уронил, на руках бы нес.

— Так, ладно… мыться и вперед.

Сергей встал с дивана: — Завтракать не буду, и так на работу опаздываю. Не скучайте… буду в пять, потом быстренько собираемся, едем к тебе — Глеб, там тоже быренько… Забираем Антона и… В восемь должны быть уже на трассе.

Перед уходом, заглянул на кухню: — Сходите, куда-нибудь, — сказал улыбаясь, показал глазами на Игоря. — Своди… в зоопарк или цирк… Да еще — пиво Шарикову не предлагать…

4

— Я не поеду, — говорю, — подожду здесь. Итак тошнит… Вестибулярный аппарат у меня… поэтому и космонавтом не стал.

— Хорошо, — говорит Игорь. Наконец, отстал от меня. — Но — на "тарзанке" прыгнешь — ты обещал! Да, совсем забыл. — Снял с себя шляпу, дал мне: — Береги ее. Эту шляпу носил первый кубинский космонавт.

— Давай…

Подтолкнул белоруса к вертушке: — Беги, а-то без тебя уедут!

Игорь катался на горках, крутился в "тарелках", летал на "резинках". При одном только взгляде на эти аттракционы, к горлу подступал тошнотворный комок.

Рослый, мускулистый белорус заметно выделялся среди гогочущих и кричащих подростков, но этим не смущался: орал, гоготал наравне со всеми.

Я рано радовался, пиво, что называется: легло на старые дрожжи. После обеда, выражаясь научным языком, меня начало "плющить" и "колбасить". Игорь вернулся в хорошем настроении: улыбался, пританцовывал.

— Блин, ну чего ты такой кислый? — говорит. — Это же так здорово! Смотри, какие цыпы!.. — Мимо нас продефилировали, цокая каблучками, две девушки в мини юбках. Игорь чмокнул губами. Девушки переглянулись. Пошли дальше, не оглядываясь.

— Вот… вот — ты видел?! Вот, как жить дальше?

Купил себе и мне по пломбиру, сказал громко: — Мне "человеку мира", трудно, но, вынужден признать — славянки самые красивые! — Снова поцеловал воздух в след симпатичной девушке в облегающем сарафане.

— Ты, всегда такой? — спрашиваю.

— Какой?

— Знаешь — я всегда боялся привлекать к себе внимание. Не люблю быть в центре — теряюсь, краснею… Это еще со школы. Бывало, очередь в магазине отстою, а потом ухожу: только представлю, как начну заикаться, когда попрошу у продавщицы хлеба или яиц… А ты молодец. Бабы таких любят…

— Ты заикаешься? Не заметил.

— Когда волнуюсь.

— Придумал каламбур: "короткое заикание" — смешно?

Я неуверенно пожал плечами.

— А "фигурально вырождаясь"?

Идем через парк. Людей сегодня много. Они сидят на скамейках, обнимаются у фонтана, томятся в очередях касс на аттракционы.

Вдруг белорус сделал бешеное лицо, схватил меня за кисть, громко крикнул:

— Врешь!!

Мир замер в недоумении. Старики, парочки, дети, мужчины и женщины с интересом и ожиданием смотрели на нас. Я отшатнулся, рука непроизвольно дернулась, но Игорь держал крепко.

— Есть хочешь? — тихо спросил он. Я не понял вопроса, щеки покраснели, мокрыми ладошками, вытер выступивший на лбу пот. Игорь отпустил руку, пошел, как ни в чем не бывало. — А я голодный как предатель. — Оглянулся: — Ну, чего встал? Пошли…

Разочаровали "парковчан"; они быстро про нас забыли, но меня трясло еще долго. Странная выходка, нового знакомого, вывела из равновесия, появилось неприятное предчувствие.

Прошли мимо киоска с хот-догами.

— Ты хотел есть?! — крикнул в спину Игорю.

— Это, есть нельзя, — через плече бросил белорус. — Сосиска в булке — это "пищевой трансвестит". Есть закон: нельзя ходить под музыку, говорить в рифму и есть лишенную гастрономического самолюбия — пищу.

— Почему, нельзя ходить под музыку?

— Есть правила, которым нужно следовать, чтобы выжить. Сейчас уже не помню, почему мама сказала: "не играй со спичками"? — но в этом, точно был смысл.

— Ладно, — говорю устало, — поехали домой, там пиво… Хотя, тебе за руль… Все равно, тут больше ничего интересного не будет.

— Как так?

— Да вот так, — сказал зевая. — Дорога скуки: аттракционы кончились, дальше только датые студенты, отдыхающие от жен толстяки и их грустные любовницы.

— Все так плохо? Чего же они такие грустные?

— Идем, парк кончается, больше ничего потрясающего не произойдет. Поехали?!

Игорь с грустью посмотрел в небо, сказал:

— Грустненький, бездарненький, серенький денек.

Он с утра все кашлял, а к обеду слег.

Еще что-то обещал, еще в чем-то клялся.

Морщился, пищал, тощал, к вечеру скончался!

Дорожка парка расширяется, переходит в большую многолюдную площадь, посреди которой — большой фонтан.

Струи воды бьют высоко в небо, через невысокие гранитные ограждения перепрыгивают сверкающие брызги; освежающая влага поглощает разогретых, жаждущих прохлады, людей.

Игорь повернулся ко мне, подмигнул, странная улыбка обнажила белые блестящие зубы.

— Не скучай друг, — говорит. — Сейчас мы тебя растормошим.

Несколько раз крутанулся вокруг оси; взгляд побежал по головам прохожих, кронам невысоких деревьев, столбцам кованого забора. Не предал значения его словам, — отвлекся на двух милых, но подозрительных девушек, что стояли у фонтана. Сначала просто держались за руки, потом, та, что ко мне спиной, нежно смахнула со щеки подруги кудрявую челку, поцеловала в губы. И без того испорченное настроение покатилось по…