Страница 36 из 38
Они разделились, и Брайант пошел в мою сторону. И опять, спасая собственную жизнь, я обязана была куда-то бежать. Но куда? Где дверь в винохранилище? Она должна быть где-то тут поблизости. А там мне поможет тьма и дюжины дюжин бочек, за которыми можно спрятаться. Я прокралась ощупью немного дальше, и наконец пальцы мои коснулись двери. Оказывается, она была так близко от меня, что я едва не проскочила мимо.
Дверь была прочно, наглухо заперта.
Время остановилось, я онемела. Думать, думать, напряженно думать и искать путь к спасению. Должны быть двери и в другие цехи. В разливочный, например. Я стояла в почти полной темноте, напряженно размышляя, как попасть в разливочный цех, когда на стене подвала, где брезжил слабый свет, мелькнула тень. Это Брайант осторожно приближался ко мне.
Я бросилась в другой коридор. Он вывел меня обратно в центральный подвал. Я решила пересечь его, чтобы поискать спасения в коридоре, пролегающем, по моим подсчетам, под лоджией. Но добежать туда не успела. В подвале появилась Лурина.
Она остановилась, посветила фонарем, и я увидела прямо за ней ржавые решетчатые ворота усыпальницы для монахов-иезуитов.
Лурина осветила фонарем решетку, а затем распахнула ворота, чтобы убедиться, не притаилась ли я в усыпальнице, и шагнула внутрь. Луч фонаря скользнул по кучам костей и черепов, скользнул вверх по стене до сводчатого потолка. Я оглянулась. Брайант был в дальнем конце каменного коридора. Он заметил меня и крикнул.
Лурина обернулась на крик. Я рванулась вперед, грохнула по Лурине створкой ворот, и она полетела на кучу костей. Фонарь выпал у нее из рук и откатился в сторону. Я побежала, ничего не видя перед собой, обратно к часовне. Я знала, что мне их не перегнать. Поэтому я остановилась у гигантской «этажерки», полки которой были уставлены бутылками до потолка. Протиснувшись в пространство между «этажеркой» и стеной подвала, я уперлась ногами в «этажерку», а спиной — в стену. И когда Брайант поравнялся со мной, я изо всех сил напрягла ноги. «Этажерка» закачалась, бутылки посыпались вниз. Они кувыркались в воздухе, бились вдребезги или катились по полу. Брайант оказался наполовину погребенным под бутылками. Но когда я вышла из своего укрытия, он успел ухватить меня за ступню. Я дернулась, высвобождая ногу, но он вцепился в другую, и я упала. Он стал подниматься, а я изловчилась и ударила его по лицу «розочкой» — бутылкой с отбитым дном и острыми зубчатыми краями.
Мужчины визжат не так, как женщины. От их визга стынет в жилах кровь. Брайант Сэлдридж выл, закрывая лицо руками. Поэтому я смогла встать. Но, выпрямляясь, увидела рядом подоспевшую Лурину. Тем не менее я нашла в себе силы бежать, спасаясь от их преследования, и первой достигла часовни. Теперь оставалось добраться до маленькой боковой дверки с английским замком. Ах, если бы только проскользнуть через нее в лес за дорогой. Но я забыла о скамейках и, споткнувшись, упала ничком на одну из них. И тут они настигли меня. Все трое мы рухнули на пол, и наши тела сплелись в плотный клубок, исторгающий вопли отчаяния и ненависть. Фонарик Лурины укатился под лавку и светил оттуда. В какой-то момент я увидела сверкнувший в его свете нож. Ослепленный болью Брайант размахнулся и ударил…
— Нет, Брайант! Нет… — отчаянно закричала Лурина.
А он вонзал и вонзал в нее нож, исторгая при этом гнусные ругательства. Крик Лурины становился все тише и тише, напоминая теперь бульканье тонущего в воде человека.
Я ударила ногой в дверку и выскочила в прохладу ночи. Бежать я не могла, разве только брести, шатаясь на полусогнутых от безмерной усталости ногах.
Вспомнив про «феррари» Брайанта, я молила Бога, чтобы в машине оказались ключи от зажигания. В замке ключей не было. Я нашла их за верхним щитком, на том самом месте, где они находились, когда мы с ним садились в машину после похорон Хестер. Все в этой машине было непривычно для меня, и я мучительно долго искала ручной тормоз. Едва я включила фары, как из часовни вышел Брайант, весь с головы до ног в крови — своей и Лурины. Я не могла найти кнопку дверного замка, и как раз когда я пыталась стронуть машину с места, Брайант резко дернул дверцу, явно намереваясь вытащить меня из машины. Но я вцепилась в руль и дала газу. Машина рванулась вперед. Брайант повис на мне всей своей тяжестью, и казалось, вот-вот оторвет меня от руля. Мы вылетели на дорогу, и я отчаянно ударила его по голове, чтобы он отпустил меня.
И — ослепительный свет в глаза, адский грохот… Я врезалась в другую машину. Потом — тьма и бензиновая вонь. Я сижу, притиснутая рулем к спинке сиденья, а вздыбившийся пол зажал мои ноги так, что я не могу сдвинуться ни на миллиметр. И — никакого Брайанта…
Эпилог
Люди, свет фар, голос:
— Вы ранены?
Это спрашивал Богнор. Рядом с ним — Клаудсмит. За старика можно порадоваться — он раздобыл самый сенсационный материал в жизни. Так вот, значит, с кем я столкнулась — с машиной ненавистного мне главного детектива округа. Хотя теоретически я должна была оказаться раздавленной в лепешку, на самом деле я отделалась легким испугом — растяжением связок голени, нервным потрясением и все еще не развеявшимся страхом.
Когда мне помогли выбраться из «феррари», подъехали Лиз и Джон. Не зная еще, что здесь произошло, они были возбуждены и взволнованы оттого, что информация о катастрофе с машиной Брайанта в Сан-Франциско оказалась «липой». Клаудсмит деловито фотографировал все подряд — две искореженные машины, лежащего на асфальте раненого Брайанта, безжизненную Лурину в луже крови в часовне. Снял он также Богнора, царившего над всей этой сценой. К моему неудовольствию, этот антипатичный полицейский, а не я первым заподозрил Брайанта, хотя и проворонил Лурину, а также Роланда Груннигена.
Услышав от Клаудсмита, что старый Сэлдридж изменил перед смертью завещание, Богнор отдал на экспертизу подпись Саймона под завещанием. Графологи установили не только то, что подделана подпись, но и то, что весь документ подделан, и весьма искусно, самим Брайантом. Решение отца оставить «Аббатство» Джону он посчитал вопиющей несправедливостью и не пожелал с этим смириться. Позднее, когда серия неудачных коммерческих операций стоила ему большей части его личных доходов и сбережений, он оказался на пороге полного банкротства и решил, что единственный способ спасения — продать «Аббатство» и разделить вырученные деньги между членами семьи.
Неожиданное вредительство в последнее время, причинившее огромный ущерб хозяйству «Аббатства», сыграло на руку Брайанту, послужив прекрасным поводом настаивать на продаже поместья. Брайант давно уже знал, что вредит не кто другой, как Грунниген. Так же как и я, он догадался, что странный французский акцент Груннигена был на самом деле швейцарским, и затем, обратившись в Бюро иммиграции, получил подтверждение, что Грунниген — племянник Джаконелло. Однако Брайант счел выгодным для себя до поры до времени помалкивать об этом.
Боже, а ведь я еще два часа назад симпатизировала Брайанту, человеку, который, оказывается, из зависти и жадности уничтожил двух женщин и пытался убить Гарри Чарвуда. Я стала очередной его жертвой.
Я провела в «Аббатстве» еще десять дней, наслаждаясь кулинарным искусством Хозе и постепенно сбрасывая напряжение. Я была глубоко растрогана, узнав, что Клаудсмит обратился к своим читателям с взволнованной, проникновенной передовицей и таким образом сумел собрать значительную сумму для семейства Хулио Гарсиа-Санчеса.
Мы с Клаудсмитом совершили прогулку по виноградникам. Чудесный солнечный день никак не соответствовал теме нашей беседы.
Брайант уже начал давать первые, еще бессвязные, показания. Анализируя их, мы с Клаудсмитом установили в конце концов подоплеку всех трех мрачных, хладнокровно обдуманных убийств.
— Итак, Грунниген убил бедного мексиканца, — сказала я, — о чем Брайант узнал от Лурины. Теперь эксперты подтвердили это — найдены волосы мексиканца на прикладе автомата Груннигена.