Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 46



Со временем, тоже на Рождество, традиция получила дальнейшее развитие. Отныне всем воспитанницам школы полагалось посылать Мертвой Обезьяне рождественские открытки с какиминибудь короткими, незамысловатыми пожеланиями или же более длинными юмористическими стишками. Староста школы выбирала лучшее, по ее мнению, стихотворение, и его вывешивали для всеобщего обозрения на доске объявлений в Главном Корпусе, а по прошествии месяца убирали в «хранилище» — огромный металлический ящик, стоящий в школьной библиотеке на втором этаже Главного Корпуса. Ключ от ящика находился в кармане на спине у Мертвой Обезьяны, по всей видимости предназначавшемся для ночной пижамы ее обладательницы. На протяжении всех этих долгих лет одежда Мертвой Обезьяны претерпевала изменения в соответствии с требованиями моды, причем исключительно мужской. Сейчас, по словам Нэнси, Обезьяна была одета в джинсы, бело-голубую — цвета школьной спортивной формы — рубашку и изрядно потрепанную желтую шляпу.

Итак, внешне все это выглядит вполне невинно, но! Опять же в соответствии с традицией, хранение Мертвой Обезьяны считается священной обязанностью, а потому малейшая оплошность, допущенная хранительницей, расценивается чуть ли не как посягательство на честь школы. Потеря Обезьяны или какие-либо причиненные ей повреждения влекут за собой бесчестье и суровое наказание виновной. Провинившаяся хранительница Мертвой Обезьяны должна неизбежно предстать перед тайным сборищем старшеклассниц, где ей придется раздеться до трусов, а то и догола и отвечать на самые невероятные вопросы, вплоть до сугубо интимных. Но это еще не все. Бедняжку заставляют бегать на четвереньках, лаять по-собачьи и молить о сомнительном удовольствии отведать кусочек сырой печени.

Для чувствительной четырнадцатилетней девочки, возможно, никогда прежде не покидавшей родительский дом и, вероятно, побаивающейся старшеклассниц, которые в ее глазах выглядят взрослыми тетями, подобная Инквизиция оборачивается тяжелым психологическим испытанием, но это, видимо, никого не волнует. Мне довелось присутствовать на одной такой Инквизиции, и я была просто потрясена. Я не стала скрывать, чему была свидетельницей на этом безобразном действе, и открыто выступила за отмену жестокой традиции, но меня никто не поддержал, и половина учащихся школы сделались моими врагами.

— Мэри не виновата в исчезновении Мертвой Обезьяны, Маргарет, но ей никто не поверил. — Теперь вместо горестной тоски ее лицо выражало гневную решимость. — Кто-то вошел в комнату Мэри, когда ее не было, и украл Мертвую Обезьяну. Это же все знали, но продолжали злорадствовать. Ты не можешь себе представить, как все это было отвратительно!

Я прекрасно понимала, что должна была чувствовать Мэри, потому что когда-то сама прошла через это. Я знала и то, что старшеклассницы скорее всего не опасались гневной реакции родителей Мэри. Отцам же пансионерок, обучающихся здесь за плату, вряд ли пришлось бы жаловаться на дурное обращение с их дочерьми, поэтому Инквизиция над Мэри могла продолжаться гораздо дольше, чем обычно.

— Больше всех зверствовала Сисси Браун, — сказала Нэнси. — Потому что однажды Сисси забыла в гимнастическом зале сумку, а Мэри нашла ее и отнесла в канцелярию. Она же не знала, чья это сумка, а заглядывать внутрь не хотела. Я на ее месте поступила бы точно так же. Но в канцелярии открыли сумку и обнаружили в ней наркотик. Самую малость, но этого оказалось достаточно, чтобы Сисси на два месяца исключили из школы.

По-видимому, капитан «Королевы Мэриленда» воспользовалась случаем, чтобы отомстить Мэри.

— После Инквизиции, — продолжала Нэнси, — Мэри все время плакала, а от сырой печени ее постоянно тошнило. На следующий день она сказала мне, что не останется здесь и, может быть, даже покончит с собой. Наверно, я была ее единственной подругой, ну, и еще Герти.

Я спросила у Нэнси, кто такая эта Герти. Оказалось — Гертруда Эйбрамз, кастелянша. В последний год моего пребывания в пансионе она состояла горничной при новичках. Некрасивая, угрюмая девица, отчаянно завидовавшая девочкам, за которыми ей приходилось убирать.

— По-моему, Герти жалела ее, — пояснила Нэнси. — Она часто приглашала Мэри и угощала какао с печеньем.

Считала ее такой же несчастной, как и она сама, — подумала я, когда мы, сойдя на берег, шли мимо постепенно пустеющих кортов. Последние стайки девочек спешили в раздевалки, чтобы переодеться и вовремя успеть в зал для занятий.

— Держу пари, Маргарет, Мертвую Обезьяну украла Сисси. И только для того, чтобы досадить Мэри.



Я согласилась с Нэнси — возможно, так и было на самом деле, однако, сказала я, ей никогда не удалось бы это доказать, и добавила:

— Одна из страшных сторон жизни состоит в том, Нэнси, что порой человек не в силах что-либо изменить и потому вынужден смириться.

— Ты ведь никому не скажешь о том, что я тебе рассказала, Маргарет?

— Нет, конечно, дорогая.

— Если старшеклассницы догадаются, что я рассказала тебе все это, страшно подумать, что они со мной сделают.

Я проводила Нэнси до Главного Корпуса и вернулась к себе в номер. Выпила соку, посмотрела телевизионную сводку новостей, потом переоделась и снова отправилась в Главный Корпус. Меня не покидало какое-то недоброе предчувствие.

Столовая вместе с кухней располагалась в невысокой одноэтажной пристройке к Главному Корпусу, обращенной фасадом к парадным воротам школы. Пристройка была возведена в 1904 году и предназначалась для размещения учебных классов, которые впоследствии были перенесены в бывшие конюшни по другую сторону газона. Ответвляющаяся от парадной подъездной аллеи дорога, используемая для хозяйственных нужд и почти на всем протяжении скрытая густыми зарослями боярышника, не нарушала величественной красоты Главного Корпуса.

Школьная столовая действовала по принципу самообслуживания. За каждым из приблизительно тридцати столов сидели десять-двенадцать учениц во главе с преподавательницей. За столом Эллен ко мне все относились подчеркнуто вежливо, как к «родительнице, приехавшей навестить свое чадо».

По-видимому, специально ради меня Эллен пригласила за свой стол главным образом преподавателей и только нескольких лучших учениц, в том числе школьную старосту Констанс Берджесс, а также Гейл Сандерс, на редкость красивую, с приятным голосом кареглазую брюнетку из Филадельфии, которая к тому же является первым помощником капитана и главным штурманом «Королевы Мэриленда», и, как я позже узнала, именно она обнаружила повисшее на балконе церкви тело Мэри Хьюз.

Мое место оказалось рядом с Онзлоу Уикесом, директором спортивного комплекса, и Артуром Перселлом, главным бухгалтером школы, худощавым мужчиной лет пятидесяти, с жестким, суровым взглядом, — именно такое выражение придавали его лицу плотно сжатые губы и бесцветные прищуренные глаза, которые бесстрастно глядели из-за очков без оправы, почти никогда не останавливаясь на собеседнике.

Уикес — молодой человек, которого я охарактеризовала бы как красавчика с непомерным самомнением, особенно по части бицепсов и грудных мышц, старательно наращиваемых путем постоянных тренировок со штангой, дабы произвести впечатление на девиц. Он сравнительно невысок и явно из числа тех тренеров, которые больше красуются, чем занимаются делом. Я слышала, что у него молодая жена и двое маленьких детей, что не мешало ему, однако, бросать откровенно похотливые взгляды в сторону Гейл Сандерс и Констанс Берджесс. Я не могла понять, зачем Эллен пригласила его за наш стол. Разве что затем, чтобы он просветил меня относительно шансов «Королевы Мэриленда» на победу в предстоящих состязаниях с командой школы Святого Хьюберта. В этом году Уикес исполняет обязанности главного тренера и контролирующего капитана в последний раз. Дело в том, что команда «Чесапика» заявила решительный протест по поводу.«смешанной команды» на «Королеве Мэриленда» и потребовала, чтобы в команде девушек не было мужчин. Однако потом пошла на уступку, и, таким образом, в этом году команда «Брайдз Холла» будет выступать в прежнем составе.