Страница 6 из 25
— Обязательно встретимся на далеком меридиане, — прошептала я себе под нос и пожала в последний раз ее безжизненные, холодные пальцы. Медсестры пытались меня увести, дать валерьянки, но я не могла оторвать взгляд от ее лица, которое казалось таким успокоенным и полным какой-то гордости, словно она с честью выполнила очень важную миссию.
Бабушку увезли, закрыв ее лицо простыней. Просто как кулек, обычный кулек. Ее увезли от меня совершенно одну. И я тоже осталась одна. Нет, не одна. В коридоре плакал дедушка, и его слезы катились в седые усы. Он выглядел маленьким, худым и жалким. Мы обняли друг друга так яростно, как будто вцепившись в последнюю доску, утопая в бушующем море.
Я не знаю, как можно было пережить эту боль. На какое-то время я просто отупела и превратилась в робота. По-прежнему я не могла плакать. Только пила воду и ела соль, и от этого все внутри горело огнем, и эта боль в животе на несколько секунд уменьшала невыносимую боль в груди.
Как ни странно, я не убивалась. У меня осталось чувство легкой печали, а когда мы возвращались с кладбища, то я совершенно явственно услышала в своей голове бабушкин голос, как будто где-то близко-близко включили радио. Она словно тихонечко напевала внутри меня такие слова:
А может быть, мне все это приснилось, потому что я уже не понимала, где явь, а где сон, где живые, а где мертвые. И я не понимала, жива ли я сама или уже нет…
После этого ничего подобного не случалось, только иногда во сне я видела бабушку вместе с мамой, как они пьют чай из огромного пузатого самовара, сидя за столом на зеленом лугу среди ромашек и клевера, и весело смеются, а потом уходят в лес за грибами с огромными плетеными корзинами. Обе были одеты в яркие летние сарафаны и радостно махали мне рукой на прощание, уходя по извилистой тропке среди берез, через косогор…
Я не знаю, что дало мне силы выжить в тот период. Наверное, мозг стал защищаться и превратил меня в робота. Я чисто механически вставала, шла в школу, отсиживала положенные уроки, почти ничего не понимая на них, возвращалась, делала все необходимое по хозяйству, падала замертво в кровать и спала без сновидений.
Несколько раз меня вызывали к себе на разговор завуч и директор школы, они, видимо, жалели меня, добивались, чтобы я как-то влилась в коллектив, развеялась, но любое общение со сверстниками заканчивалось для меня болью, в той или иной форме. Каждый день находился кто-нибудь из ребят, кто безобидно подшучивал или, напротив, злобно издевался надо мной. Я все время вспоминала фильм «Чучело» и, сжав зубы, молилась про себя за обидчика: «Не ведают они, что творят».
Дедушка настаивал, чтобы я продолжила обучение в школе, переехав в Москву, но я твердо решила дотерпеть с горем пополам до выпускного вечера, уйти из ненавистной школы и поступить в медицинское училище.
Я старалась ни с кем не общаться, не ходила на дискотеки, вечеринки и даже на выпускной вечер не пошла.
После смерти бабушки дедушка пришел в себя не скоро, но у него было слишком много неотложных дел, чтобы позволить себе долго печалиться и убиваться. Он для меня остался единственным родным человеком и понимал меру своей нелегкой ответственности.
Через полгода нас постигла другая печаль: наш дом стоял в том месте, где планировали проложить стратегическую дорогу, и его должны были снести. Это было тяжело. Но за последнее время мы с дедушкой так привыкли к потерям, что просто приняли смиренно этот факт. Нам дали большую компенсацию, целых девять тысяч рублей. Мы отремонтировали квартиру в Бирюлеве, дедушка купил мне новую одежду, цветной телевизор «Темп», холодильник и стиральную машину «Вятка». Все остальные деньги он положил на книжку и торжественно объявил, что может нанять мне репетиторов для подготовки в институт. Однако судьба и здесь зло посмеялась над нами — пришел 92-й год, и все наши сбережения превратились в дым.
Дедушка почти обезумел, он не спал ночами, вскакивал и проклинал новое правительство. Я давала ему валерьянку, и он пил ее жадными глотками. На ночь я читала ему книгу Иова Многострадального и умоляла успокоиться и надеяться на лучшее. Дедушка немного успокаивался, а потом снова, всклокоченный, вскакивал и кричал:
— Ельцин, гад, обокрал, рыжий обокрал! Гады, гады! Мишка-меченый предатель! Всю Россию Америке предал! Тоже мне нобелевский лауреат мира! А сколько из-за него крови и слез пролилось, что сосед на соседа войной пошел! Армяне с азербайджанцами, грузины с абхазцами! Всего лишился, воры поганые, сами жируют, а простой народ обирают! Лягу на Красной площади и буду голодать, пока мне деньги не компенсируют. Ельцин, китайский лазутчик. Мало он с мостов падал, зараза! Вор и пьяница!
Я гладила его по голове, а он плакал горькими стариковскими слезами. Потом он устроился вахтером на крупный завод и немножко успокоился. У него появилось важное и ответственное дело, которое он старался выполнять как можно лучше.
Я поступила в медицинское училище после восьмого класса. Училась только на одни пятерки и пятерки с плюсом. Лучше всего у меня получался массаж. Я с жаром бросилась изучать это ремесло, прочитала все книги, ходила на специальные дополнительные занятия. Преподаватели меня хвалили. Все говорили, что у меня волшебные руки. Я и сама это знала. У меня появились подружки из училища, но все-таки все считали меня странной и жалели. Дело в том, что я не умела ни плакать, ни смеяться. Даже улыбка мне давалась с большим трудом. Казалось, все мои эмоции застыли. Раньше я чувствовала, что они бурлят во мне, как свободная вода в быстрой горной реке, а теперь вместо чувств внутри меня был неподвижный немой студень, который еле шевелился. Я понимала, что общаться со мной не очень интересно, потому что я бедная и печальная. Люди предпочитают общество богатых и веселых.