Порочный круг

— Все соответствует стандартам, — продолжала свой монолог госпожа Занкль. — Здесь вся документация. — Она протянула мне дискету.

На центральном посту кто-то мурлыкал песенку без слов. Я заглянул поверх шкафчика вычислительной системы. За компьютером сидел Козер. Он оторвался от монитора и, увидев нашу компанию, расцвел в улыбке:

— Я уже по вас соскучился. Фобос, смотри, что я приобрел. — Козер вскочил и потянул меня к монитору, тыкая пальцем в какую-то точку на электронной схеме. — Вот это синхронизатор орудийных башен последней модели. Быстрота действия несколько пикосекунд!

Башни нашего линкора должны следить за всеми передвижениями противника и менять свою позицию сотни раз в секунду. Естественно, никакое механическое сочленение не может обеспечить такую быстроту и суперточность, поэтому орудия лепились к линкору на магните, малейшее изменение полярности которого мгновенно разворачивало их.

— Ваш бригадир ремонтников — это шарлатан от электроники! — прервала мои мысли госпожа Занкль. — Наши электронные цепи только чудом совместились с этим прибором. Вам грозит катастрофа!

Козер хотел было возразить, но она решительно повысила голос:

— Не стоит, мистер Козер! Господин Фобос должен знать мое мнение! Мой девиз: чем больше сложность, тем меньше надежность!

Я пожал плечами:

— У меня пока нет оснований не доверять своему ремонтнику.

Госпожа Занкль слегка обиделась, но не стала пререкаться. Козер же шепнул мне на ухо:

— Благодарю, мой командир. Эта старушенция пилила меня две недели. Она закатывала глаза и кудахтала надо мной: «Что вы творите! Это неслыханно! Прекратите нарушения проекта!» Но я был неприступен...

— Ты лучше мне вот что скажи. На этот блок ушли все выделенные мною средства?

Козер сделал вид, что его привлекло нечто в мешанине световодов основной шины. Я похлопал его сзади по плечу:

— Может быть, мы соизволим ответить?

Он сделал паузу, а потом вздохнул:

— Откровенно говоря — да.

— Я же вам говорила — он авантюрист! — опять встряла госпожа Занкль, которая, конечно же, подслушивала весь диалог, сохраняя при этом, однако, отсутствующий вид.

Не говоря ни слова в ответ, я усмехнулся, слегка качнув головой, и повел всю компанию дальше.

Через одну переборку я споткнулся о ящик бластерных зарядов. Госпожа Занкль предложила убрать «эту пустую коробку». Я усомнился, что она действительно пустая. Услышав это, госпожа Занкль побледнела и поспешно ретировалась за наши спины.

Грозным голосом я осведомился, мол, откуда это, ведь боеприпасы мы должны были получить только на Хароне. Не дожидаясь ответа, я посмотрел на инвентарный номер, а затем поднял глаза на Рысь:

— Ну и как ты собираешься объяснить вот это?

— А что? Неужели мой? — Канонерщик был внешне крайне удивлен.

— Представь себе...

Подал голос Скорпион:

— Бардак у вас тут!

Но я его осек и опять посмотрел на Рысь. Он принялся юлить:

— Непостижимо... Нет, правда, как на духу, командир. Ну, осталось у меня кое-что в заначке... Но откуда он здесь? Черт побери, я ведь и раньше видел этот ящик, но думал, что он, так сказать, рэс нуллиус, то есть ничейный.

— И тебе в голову не приходило... — начал я, но не закончил, поскольку и так было видно, что не приходило.

Рысь казался совсем обескураженным и пролепетал:

— .

— Вот тебе и кво, вот тебе и ква! — сказал я уже полушутя. — Забирай скорее эти обоймы и не попадайся мне на глаза до конца дня.

Когда ушел Рысь, а за ним Скорпион, сославшись на неотложные дела, и я остался наедине с госпожой Занкль, она предъявила мне очередные претензии:

— Ваш экипаж безответственен.

— Ну и что? Это просто .

Госпожа Занкль не знала латыни, поэтому обиделась вконец и покинула меня на пороге командирской рубки.

В этом святилище собрались все мои операторы, кроме, конечно, Жана. Я оглядел сборище. Мне, как старому знакомому, кивнул Пак. Здесь, по сравнению со своими коллегами, он выглядел еще более значительным. Прямо-таки патриарх операторского дела, и было видно, что он изо всех сил пытается

держать свой имидж. Рядом с Паком, прямо на клавиатуре дисплея восседал худой мальчишка. Он тоже смахивал на китайца и имел несколько дурашливый вид. Заметив, что мой тяжелый взор замер на нем, мальчишка вскочил, вытянулся и выпалил скороговоркой:

— Оператор Ким, мистер!

— Очень хорошо, оператор Ким, но, надеюсь, ты не будешь сидеть попой на клавиатуре во время полета.

Уши Кима покраснели. Видно, он знал об этой своей дурной привычке, с которой он, может быть, даже и пытался бороться, но, скорее всего, безуспешно:

— Ну что вы, мистер! Это сейчас эта кастрюля не булькает, а когда мы поплывем, я буду курсировать в фарватере устава.

«Так, — отметил я про себя, — паренек к тому же любит жаргон. Придется серьезно воспитывать».

По левую руку от Пака стоял высокий, хрупкого телосложения мальчишка. Весь вид этого существа наводил на мысль, что он не жилец на этом мире. Существо представилось как Дев. Я побеседовал с ним и понял, что, несмотря на внешнюю миловидность и беззащитность, по его манере держаться, можно сделать вывод, что он вовсе не из робкого десятка. Его ответы были взвешены и лаконичны, а голос неожиданно строгим. В нем чувствовалась внутренняя дисциплина.

Следующим, с кем я познакомился, был Змей. Угрюмый взгляд недоверчивых глаз из-под выступающих бровей, остро очерченные скулы, кудрявые белокурые волосы и широкий лоб не оставляли сомнений, что перед вами упрямец. На мои вопросы слышалось только: «Да... Нет... Понятно, мистер».

Последним в компании оказался обыкновенный кареглазый и темноволосый мальчишка. Он был настолько обыкновенным, что, закрой я глаза, не смог бы представить себе четко его лица — оно было лишено какой-нибудь особенной черты. Звали его Рак.

— Ты хорошо водишь вездеход? — обратился я к нему.

— Умею, мистер... А, вот почему вы взяли меня в экипаж. Видели гонки на Луне? Теперь понятно, а то я не мог сообразить, с какой стати мною заинтересовался незнакомый офицер.

Покинув рубку, я отправился осматривать свою каюту. Она располагалась в . Как и следовало ожидать, мои вещи были свалены небрежной кучей около порога. Ругаясь про себя на неаккуратных почтовых служак, я потратил уйму времени на растаскивание и распаковку контейнеров. Мне нравился уют, который создается изобилием мелких безделушек и вещей отнюдь не первой необходимости, к которым относились старые книжонки, всякого рода статуэтки божков и, самое главное, красивые голограммы природы. Этими реалистичными пейзажами я обклеивал голые стены каюты, облицованные болотно-зеленым пластиком в мелкий пупырышек. Расставив все, как мне хочется, я отошел к двери и оглядел свое будущее жилище.

— Неплохо, — произнес я вслух и набрал на селекторе код Козера. — Здесь Фобос!

— Как дела, командир?

— О'кей. Слушай! Я дам тебе сто долларов, на которые постарайся купить семян быстрорастущего хмеля...

Козер издал сдавленный звук, вероятно, изумленный моими словами, а потом переспросил:

— Хмеля?

— Да-да. Быстрорастущего хмеля, который мы посадим на аэропонику. Для этого используем отходы и вентиляционные поры.

— Но... Мы рискуем превратить нутро корабля в джунгли!

— Отлично! Я люблю зелень, и мы получаем много кислорода.

— Но... При разгерметизации они же все сдохнут. Или мы не будем воевать?

— Хватит пререканий. Сделай, что я сказал.

— Хорошо, мистер.

Теперь все ценные указания были розданы, и я мог с умиротворением прилечь на мягкую койку, застеленную цветастым шерстяным покрывалом. Некоторое время просто не двигался, закрыв глаза. Передо мной проплывали видения прошлого. Они были туманны и казались далекими-далекими, словно из другой жизни. Молчаливая, израненная громада крепости Вольфа. Отдельные группки оставшихся в живых, отупело бредущие по последнему рубежу, еще не веря в свое существование. И мой эсминец, агонизирующий калека, набитый ранеными, вернее, бывшими ранеными, а теперь уже мертвыми. Мы не успели их вывезти тогда, попав под огонь доброй половины эскадры. Но как мы сражались! Какое остервенение овладело моими мальчишками. И мы победили, пусть даже Пирровой победой. Был идиотский приказ «ни шагу назад». Нельзя было ни перегруппироваться, ни подтянуть резервы. Даже самый последний стрелок понимал неизбежность катастрофы... Я же видел эти детские лица, полные отчаянья и страха. Но они шли под плазму, поскольку в их, мозгу еще не атрофировался центр послушания... Неужели мне еще раз придется пережить это?