Мятежник

Старбак с бешеной скоростью несся вниз по длинному склону в сторону дальнего леса, где он свернул с проселочной дороги в тень деревьев. Он дернул поводья слишком резко, и Покахонтас, протестуя от боли, замедлила бег и остановилась.

- Мне плевать, будь ты проклята, - рявкнул Старбак на лошадь, выдернул правую ногу из стремени и соскользнул с седла. Из чащи крикнула птица.

Он не знал, что это за птица. Он умел распознавать кардиналов, голубых соек, синиц и чаек. И всё. Раньше он считал, что знает, как выглядят орлы, но когда увидел одного из них в Фалконере, солдаты из третьей роты подняли его на смех.

По их словам, это был не орел, а полосатый ястреб. Любой дурак это знал, но только не младший лейтенант Старбак. Боже, подумал он, во всём его ждал провал.

Он привязал поводья к низкой ветке и опустился на высокую траву, облокотившись о ствол. Когда он вынул из кармана смятые бумаги, застрекотал сверчок.

Встающее солнце озарило верхушки деревьев своим светом, просачиваясь сквозь летнюю листву. Старбак боялся открыть письмо, но знал, что рано или поздно ему придется встретиться лицом к лицу с отцовской яростью, и лучше уж на бумаге, чем в затхлом бостонском кабинете с рядами книг, на стенах которого преподобный Элиял развешивал свои палки для битья, как другие вешали удочки или шпаги.

"И испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас [16]", - то была любимая цитата преподобного Элияла, погребальный плач над детством Старбака и постоянный девиз для частых побоев крючковатыми палками. Старбак развернул сложенные листы.

"От преподобного Элияла Старбака полковнику Вашингтону Фалконеру, округ Фалконер, Виргиния.

Дорогой сэр,

Я получил ваше послание от 14 числа, и моя жена присоединилась ко мне в христианском понимании выраженных ниже чувств. Не могу скрыть от кого бы то ни было, как и от себя самого, мое глубочайшее разочарование Натаниэлем. Он является молодым человеком, обладающим неоценимыми преимуществами, выращенным в христианской семье, воспитанным в почитающем Господа обществе и получившим лучшее образование, каковое только мог получить. Господь одарил его тонким умом и привязанностью любящей семьи, и я с давнего времени наполнял свои молитвы надеждами на то, что Натаниэль пойдет по моей стезе, проповедуя слово Божие, но увы, вместо этого он избрал путь греха.

Я не противился бы высоким чувствам, свойственным юности, но бросить учебу ради женщины! И встать на путь воровства! Этого уже достаточно, чтобы разбить сердце родителям, и боль, доставленная Натаниэлем его матери, как я убежден, уже превышает все мыслимые пределы той печали, в которую он вверг Господа нашего.

Однако мы не можем позабыть о своем христианском долге по отношению к кающемуся грешнику, и если, как вы предполагаете, Натаниэль действительно признался в своих грехах в духе подлинного и смиренного покаяния, мы не будем стоять на его пути к искуплению.

Тем не менее, он больше не может рассчитывать с нашей стороны на те же теплые чувства, что мы к нему испытывали, ни на то, что он заслуживает поста священника.

Я выплатил указанному Трейбеллу украденные деньги, но должен настоять на том, чтобы Натаниэль возместил их мне в полном размере, с каковой целью ему придется зарабатывать на хлеб насущный потом и кровью. Мы обеспечили ему место в юридической конторе кузена моей жены в Салеме, где трудится старший брат Натаниэля Джеймс, добрый христианин, который ныне выполняет скорбный долг в рядах нашей армии и по воле Божьей предпринял все шаги, чтобы обеспечить безопасную доставку этого послания.

Сомневаюсь, что мы с Вами когда-либо придем к согласию относительно трагических событий, которые в настоящее время разрывают нашу страну, но уверен, что Вы поддержите меня, вверяя наши надежды в руки Господа нашего Всеблагого, и во Имя Его, как я молюсь, мы сможем предотвратить этот братоубийственный конфликт и принести нашей несчастной нации справедливость и заслуженный мир.

Отдаю Вам дань уважения за Вашу великодушную доброту к моему сыну и пылко молюсь за что, чтобы Вы оказались правы, описывая его готовность вымолить у Господа прощение. Я также молюсь за всех наших сыновей, за то, чтобы Господь сберег их жизни в эти несчастные времена.

С уважением, преподобный Элиял Джозеф Старбак.

Бостон, Масс., среда, 20 июня 1861 года.

P.S. Мой сын, капитан армии Соединенных Штатов Джеймс Старбак, заверил меня, что прилагает пропуск, позволяющий Натаниэлю пройти через ряды нашей армии".

Старбак развернул прилагавшийся пропуск, который гласил:

"Предъявителю сего разрешается свободный проход через фронт армии Соединенных Штатов, что удостоверяется нижеподписавшимся капитаном Джеймсом Элиялом Макфейлом Старбаком, су-адъютантом бригадного генерала Ирвина Макдауэлла".

Старбак улыбнулся тому, как помпезно подписался его брат. Значит, Джеймс стал офицером штаба армии северян?

Неплохо для Джеймса, подумал Старбак, а потом заключил, что не стоит особо этому удивляться, потому что его старший брат был амбициозным и исполнительным, хорошим адвокатом и добрым христианином, Джеймс и впрямь обладал всеми теми качествами, которые его отец хотел видеть в своих сыновьях, а кем был Старбак? Мятежником, которого выпроводили из армии мятежников. Человеком, который влюбляется в шлюх. Неудачником.

Он оставил два листка бумаги на траве. Где-то вдали раздался ружейный выстрел, но звук был приглушенным и в надвигающемся теплом деньке казался бывшему младшему лейтенанту Старбаку невероятно далеким.

Он гадал, что теперь готовила ему жизнь. Похоже, он не станет ни священником, распевающим гимны, ни военным, а превратится в ученика адвоката в конторе кузена Харрисона Макфейла в Салеме, штат Массачусетс.

Боже мой, размышлял Старбак, неужели ему придется учиться у этого скупого и безжалостного человека, иссохшего от моральных добродетелей? Такая мрачная судьба уготована человеку, которого поманил шелест нижних юбок?

Он встал, отвязал Покахонтас и медленно пошел на север, обмахивая лицо шляпой. Лошадь мирно последовала за ним, ее копыта глубоко погружались в грязную дорогу, бегущую вниз по холму между небольшими неогороженными пастбищами и лесом. На выгоревшем лугу тянулись длинные тени от деревьев.

Чуть справа от Старбака находился фермерский дом и огромный стог сена. Ферма выглядела покинутой. Звук выстрела из винтовки затих в тяжелом воздухе, как заканчиваются все мелкие стычки, и Старбак подумал, что ему повезло участвовать во всём этом несколько последних недель. Это были благотворные недели, проведенные на открытом воздухе за игрой в солдатики, но теперь всё закончилось.

Его накрыла волна жалости к самому себе. У него не было друзей, он был бесполезен и никому не нужен, он был такой же жертвой, как и Салли, и Старбак вспомнил об обещании отомстить за нее, убив Ридли. Столько глупых мечтаний, подумал он, столько глупых мечтаний.

Дорога поднялась к еще одному леску, а потом пошла вниз, к недостроенной железнодорожной насыпи, за которой находились два брода под названием Садли. Он сел на Покахонтас и пересек речушку, бросив взгляд на церковь за белой оградой на вершине холма, а потом повернул на восток, через более глубокую и широкую Булл-Ран.

Он позволил лошади напиться. Вода быстро бежала по округлой гальке. Солнце било ему в глаза, огромное, сияющее и ослепляющее, как огонь Иезекииля, плавящий металл в горниле.

Он пришпорил лошадь на выезде из реки и поскакал по лугу к манящей тени еще одной рощи, где замедлил темп, инстинктивно сопротивляясь той праведной жизни, которую описал в своем послании его отец.

Он этого не сделает! Не сделает! Вместо этого, как решил Старбак, он присоединится к армии северян. Запишется рядовым в какой-нибудь полк, где его никто не узнает.

Он вспомнил о данном Салли обещании убить Итана и пожалел о том, что не сможет его сдержать, а потом вообразил, как встречается с Ридли на поле боя и бросается вперед со штыком, пригвождая своего врага к земле. Представляя себя солдатом армии северян, сражающимся за своих, он поскакал медленнее.