Книга Страшного суда

— Отнесите это отцу Рошу к утренней службе. — Имейн отвернула уголок, показывая лежащие внутри восковые свечи. — Пусть поставит на алтарь, — подчеркнула она, — и ни в коем случае не снимает нагар пальцами — от этого ломается фитиль. Пусть как следует уберет церковь для епископского посланника, чтобы тот мог отслужить рождественскую заутреню. Церкви должно походить на храм божий, а не на хлев. И пусть наденет чистое.

«Значит, ты все-таки обеспечила себе полноценную службу, — подумала Киврин, спеша через двор и по тропинке к церкви. — И меня сплавила. Теперь осталось только отца Роша извести — убедить посланника лишить его сана или отправить в Бистерское аббатство».

На лугу никого не было. В серых сумерках догорал бледный костер, а лужи растаявшего снега затягивало коркой льда. Сельчане разошлись по кроватям — отец Рош, должно быть, тоже. Но дым из его лачуги не шел, и на стук в дверь никто не отозвался. Киврин зашла в церковь через боковую дверь. Внутри царила темнота и стужа — сильнее, чем в полночь.

— Отец Рош! — негромко позвала Киврин, пробираясь на ощупь к статуе святой Катерины.

До Киврин донеслось бормотание. Священник стоял на коленях перед алтарем, за алтарной преградой.

— Приведи тех, кто сейчас вдали от родных мест, домой во здравии, огради их от бедствий и хворей в пути, — молился он.

Киврин вспомнила, как лежала больная и как этот же ласковый голос успокаивал и утешал, пробиваясь сквозь треск пламени. И еще она вспомнила мистера Дануорти. Больше она звать не стала, прислонилась к ледяной статуе, вслушиваясь в голос из темноты.

— К всенощной прибыл из Курси сэр Блуэт с домочадцами да слугами. И Теодульф Фриман из Хенефельда. Снег намедни перестал, небеса расчистились к светлому празднику Рождества... — Он продолжал отчитываться тем же будничным голосом, каким Киврин «молилась» в диктофон. Список присутствующих на службе и прогноз погоды.

В окнах забрезжил свет, и за ажурной решеткой алтарной преграды Киврин разглядела отца Роша отчетливее — потертый подризник с запачканным подолом, лицо грубое и жесткое, особенно по сравнению с тонкими аристократическими чертами посланника и клирика.

— Нынешней светлой ночью, когда закончилась всенощная, явился к нам посланец от епископа, а с ним двое священников — все люди высокоученые и добрые.

«Не все то золото, что блестит, — мысленно возразила ему Киврин. — Вы один стоите десятка таких высокоученых». Имейн сказала, что рождественскую заутреню будет служить посланник — который не постился и не удосужился хотя бы заглянуть в церковь, настроиться на таинство. Имейн это не смущает. «Вы стоите полусотни таких. Нет, сотни».

— Из Оксенфорда идут вести о хвори. Коттеру Торду полегчало, хоть я и отговаривал его бить ноги в такую даль на службу. Уктреда по немощи своей не пришла. Я отнес ей супу, но она не ела. Уолтеф перебрал элю на танцах и свалился с блевотой. Гита обожгла руку, вытаскивая ветку из костра. Мне нечего страшиться, хоть и грядут последние дни, дни гнева и страшного суда, ведь Ты прислал мне добрую подмогу.

Добрую подмогу. Хороша будет подмога, если она так и останется стоять сложа руки. В розово-золотистом сиянии восходящего солнца стали видны и потеки на ножках потускневших нечищеных подсвечников, и большое пятно воска на алтарном покрове. Гнев и страшный суд неминуемы, если все это заметит Имейн, шествующая к заутрене.

— Отец Рош! — окликнула его Киврин.

Священник повернул голову и стал разгибать затекшие от стояния на холодном полу колени. Он как будто всполошился или испугался чего-то.

— Это я, Катерина, — успокоила его Киврин, вставая к окну, на свет.

Отец Рош ошарашенно перекрестился. «Может, он читал свои молитвы в полудреме и еще не проснулся до конца», — подумалось Киврин.

—Леди Имейн прислала свечи, — обходя алтарную преграду, объяснила она. — И просила передать, чтобы вы поставили их в серебряных шандалах по обеим сторонам алтаря. Еще она распорядилась... — Киврин осеклась, не в силах пересказывать остальные указания Имейн. — Я пришла помочь вам убрать церковь к заутрене. Что мне сделать? Давайте я начищу подсвечники? — Она протянула ему сверток со свечами.

Он стоял молча, не шевелясь. Киврин недоуменно нахмурилась, гадая, не нарушила ли она каких правил приличия в своем стремлении уберечь Роша от гнева леди Имейн. Женщинам запрещено трогать священные сосуды и Святые Дары. Может быть, подсвечники тоже не их ума дело?

— Вам нельзя принять от меня помощь? — спросила она. — Или мне нет хода в алтарь?

Отец Рош будто очнулся.

— Божьим слугам никуда пути не заказаны, — ответил он, забирая у нее свечи и складывая на алтарь. — Но вам негоже заниматься такой черной работой.

— Это богоугодное дело, — возразила Киврин и стала вынимать огарки из тяжелого ветвистого шандала в восковых потеках. — Нам понадобится песок. А еще нож, чтобы счищать воск.

Отец Рош молча отправился на поиски, и Киврин, воспользовавшись его отсутствием, поспешно сняла свечи с алтарной преграды и заменила их на сальные.

Священник вернулся с песком, ворохом грязных лоскутьев, зажатых в кулаке, и жалким подобием ножа. Киврин начала отскребать пятно на алтарном покрове, беспокоясь, управятся ли они вовремя. Посланник, правда, вряд ли спешит покидать насиженное тронное кресло и готовиться к службе, но кто знает, сколько он продержится под натиском леди Имейн.

«У меня тоже времени в обрез», — подумала Киврин, приступая к подсвечникам. Как ни убеждала она себя, что успеет, а толку? Пробегала за Гэвином всю ночь и даже близко к нему не подобралась. Вдруг завтра он умчится на охоту или спасать прекрасных дев? Или посланник с приспешниками вылакают все вино и отправятся на поиски новых запасов, потащив ее с собой?

«Божьим слугам никуда пути не заказаны», — сказал отец Рош. Только на переброску не попасть. И домой.

Она с яростью атаковала восковой нарост у края подсвечника, и кусок воска отскочил прямо в свечу, которую скоблил ножом отец Рош.

— Простите, — извинилась Киврин. — Леди Имейн... — Она оборвала себя на полуслове.

Не стоит жаловаться, что ее хотят услать подальше. Если отец Рош будет пререкаться из-за нее с леди Имейн, ему это выйдет боком. Еще не хватало, чтобы его за попытку помочь отправили в Осни или куда похуже.

—Леди Имейн просила передать, что службу проведет епископский посланник, — договорила она, чтобы фраза не повисла в воздухе.

— Нам всем отрадой будет услышать святые слова из его уст в светлый праздник рождения младенца Иисуса, — ответил отец Рош, ставя на место начищенную до блеска чашу.

Рождение младенца Иисуса. Киврин попыталась перенестись мысленно в церковь Святой Марии — тепло, музыка, лазерные свечи помаргивают в блестящих подсвечниках из нержавейки... Картинка получалась призрачная и нереальная.

Киврин водрузила шандалы на алтарь. Они тускло поблескивали в разноцветном сиянии витражей. Вставив в них три восковые свечи, присланные Имейн, она сдвинула левый чуть ближе к алтарю, выравнивая с остальными.

Подризник Роша придется оставить как есть, с ним уж ничего не поделаешь — и Имейн прекрасно знает, что другого нет. Киврин отряхнула прилипший к его рукаву мокрый песок.

— Пойду разбужу Агнес и Розамунду к заутрене, — сказала она, проходясь щеткой по подолу подризника, а потом неожиданно для себя добавила: — Леди Имейн попросила епископского посланника отвезти меня в обитель в Годстоу.

— Господь прислал тебя нам в помощь, — ответил отец Рош. — Он не допустит, чтобы тебя забрали от нас.

«Хотелось бы верить», — подумала Киврин, возвращаясь через луг обратно. Там по-прежнему стояла мертвая тишина, хотя над некоторыми домами уже курился дымок, и корову уже выгнали пастись. Она щипала траву на проталинах вокруг кострища. «Может быть, в доме все спят? Тогда разбудить Гэвина и спросить, где переброска», — размышляла Киврин, но тут увидела идущих навстречу Агнес и Розамунду. Выглядели они помятыми. Травянисто-зеленое платье Розамунды все в трухе и сене, у Агнес — полная голова соломы. При виде Киврин младшая кинулась к ней, вырвав руку.