Книга Страшного суда

Сэр Блуэт поднял свою тушу на ноги и подал руку сестре — к ним тут же поспешил слуга с плащами и подбитой беличьим мехом мантильей. Девочки-хохотушки, не переставая щебетать, вытащили свои накидки из общей груды. Леди Имейн растолкала Мейзри, уснувшую на нищенской скамье, и велела принести молитвенник. Служанка, зевая, поплелась к чердачной лестнице. Розамунда с преувеличенной осторожностью подобрала свой плащ, сползший с плеча Агнес.

Агнес спала как сурок. Киврин помедлила, ужасно не желая ее будить, но, очевидно, даже набегавшиеся за день пятилетние дети от всенощной не освобождались.

—Агнес, — позвала она тихонько.

— Придется нести ее в церковь на руках, — сказала Розамунда, сражаясь с брошкой. Младший сын мажордома застыл перед Киврин с белым плащом, волоча подол по тростнику.

—Агнес, — снова позвала Киврин и слегка потормошила ее за плечо, удивляясь, как малышка не проснулась от колокольного звона. Колокол гудел громче и ближе, чем на заутреню и вечерню, почти заглушая остальные колокола.

Девочка распахнула глаза.

—Ты меня не разбудила, — сонно пробормотала она Розамунде и тут же повторила громче, стряхивая сон: — Ты обещала меня разбудить!

— Надевай накидку, — велела ей Киврин. — Мы идем в церковь.

— Киврин, я хочу мой бубенец.

— Он и так у тебя, — ответила Киврин, пытаясь заколоть застежку на вертящейся шее Агнес и не проткнуть ее насквозь.

— Нет, его нет, — ощупывая запястье, заволновалась Агнес. — Где мой бубенчик?

— Вот он. — Розамунда подняла колокольчик с пола. — Наверное, отвязался. Сейчас его надевать не след. Звонят к всенощной, рождественский перезвон будет позже.

— Я не буду звонить, — пообещала Агнес. — Только надену.

Киврин в это верилось с трудом, но спорить было некогда — остальные уже собрались. Кто-то из слуг Блуэта зажигал головней из костра охотничьи фонари и раздавал остальным. Киврин поспешно завязала ленту у девочки на запястье.

Сэр Блуэт подал руку леди Эливис. Леди Имейн знаком велела Киврин пристроиться следом вместе с девочками, остальные встали за ними, образуя торжественную процессию — леди Имейн с Блуэтовой сестрой и вся остальная свита. Леди Эливис с Блуэтом прошествовали через двор, затем вышли через ворота на луг.

Снегопад прекратился, засияли звезды. Деревня безмятежно спала под белым покрывалом. «Застыла во времени», — подумала Киврин. Снег скрыл всю грязь, преобразив покосившиеся изгороди и худые стены лачуг до неузнаваемости. Хрустальные грани снежинок переливались в свете фонарей, но Киврин заворожили не они, а звезды — сотни, тысячи звезд, искрящиеся, словно драгоценные каменья на ледяном куполе. «Блестит», — восхищенно протянула Агнес, и Киврин не стала уточнять, про небо она говорит или про снег.

Колокол звонил размеренно, спокойно, звон его тоже раздавался в морозном воздухе совсем по-другому — не громче, а как-то полнозвучнее и яснее. Теперь Киврин узнавала и остальные колокола — в Эсткоте, в Уитени и Киртлингтоне, хотя и они звучали не так, как раньше. Она попыталась распознать в многоголосии суиндонский колокол, который звонил не смолкая все это время, но не распознала. И оксфордские колокола тоже. Может, они ей только почудились.

—Ты бренчишь бубенцом, Агнес, — упрекнула сестру Розамунда.

— Не бренчу. Я просто иду.

— Посмотрите на церковь, — отвлекла их Киврин. — Разве не красота?

Церковь светилась на дальнем конце луга, будто маяк, озаренная снаружи и изнутри, витражи отбрасывали на снег дрожащие рубиновые и сапфировые отблески. Вокруг тоже все было в огнях, по всему погосту и до самой колокольни. Факелы. Их смолистый запах витал в воздухе. Такая же дорожка из огней вилась вниз с холма за церковью.

Киврин вдруг вспомнился Оксфорд в Сочельник, освещенные магазины, открытые для запоздалых покупателей, и золотистый квадрат окна во внутреннем дворе Брэйзноуза. И елка в Баллиоле, переливающаяся разноцветными лазерными гирляндами.

— Жаль, не вышло наведаться к вам на святки, — сетовала Имейн леди Иволвде. — Был бы тогда у нас достойный капеллан на службу. Здешний даже «Отче наш» толком не упомнит.

Здешний священник, подумала Киврин, только что отстоял несколько часов на коленях в промерзшей церкви. В дырявых чулках. А теперь битый час звонит в тяжеленный колокол. А после начнет сложную церемонию, которую ему пришлось затвердить наизусть, потому что читать он не умеет.

— Никудышная нас ждет проповедь и служба из рук вон, — продолжала ворчать Имейн.

— Увы, в нынешние времена многие отворачиваются от Господа, — согласилась Ивольда. — Нам должно молиться Ему, чтобы обратил Он мир на путь истины и добродетели.

Имейн, конечно, совсем не к тому клонила.

—Я посылала к епископу батскому с просьбой отрядить нам капеллана. Но он еще не прибыл.

— Братец говорит, дела в Бате худые, — ответила Ивольда.

Процессия подходила к погосту. Теперь Киврин различала лица в дымном свете факелов и масляных плошек в руках у женщин. Подсвеченные снизу багряным пламенем, эти лица казались зловещими. Мистер Дануорти принял бы процессию за разъяренную толпу, ведущую мученика на костер. Во всем виновато освещение — в отблесках факелов кто угодно покажется разбойником. Неудивительно, что люди поспешили изобрести электричество.

Процессия вошла на погост. Среди стоящих у церковных врат Киврин разглядела знакомые лица: цинготного мальчишку, девушек, помогавших на кухне со стряпней к рождественскому столу, Коба с конюшни. Мажордомова жена куталась в плащ с горностаевым воротом и держала в руке металлический фонарь с крохотными вставками настоящего стекла. Она о чем-то оживленно беседовала с золотушной женщиной, которая приходила развешивать остролист. Все перетаптывались и разговаривали, чтобы не замерзнуть, а один чернобородый крестьянин зашелся таким хохотом, что факел в его руке опасно накренился к апостольнику мажордомовой жены.

Киврин вспомнила, что в конечном итоге церковные власти упразднили всенощную службу, пресекая попойки и гульбу. Судя по виду некоторых прихожан, они действительно весь вечер только и делали, что нарушали пост. Мажордом чесал языком с грубоватым мужланом, про которого Розамунда пояснила, что это отец Мейзри. Физиономии у обоих багровели то ли от мороза, то ли от пламени, то ли от выпитого — или от всего сразу. Однако опасностью от них не веяло, только развеселой удалью. Мажордом подкреплял почти каждое слово увесистым хлопком по плечу собеседника, а отец Мейзри в ответ подобострастно подхихикивал, и Киврин заподозрила, что он не так прост, как кажется.

Когда мажордомова жена потянула супруга за рукав, тот лишь отмахнулся, однако при виде леди Эливис и сэра Блуэта, входящих в калитку, поспешно отошел, давая дорогу. Остальные тоже притихли, пропуская процессию к массивным церковным вратам, а потом заговорили снова, но уже вполголоса, пристраиваясь в хвост.

Сэр Блуэт, отстегнув меч, вручил его слуге и вместе с леди Эливис опустился на колени, едва переступив порог. Затем они дошли рука об руку почти до самой алтарной преграды и там снова преклонили колени.

Киврин с младшими девочками последовала за ними. Когда Агнес перекрестилась, звяканье бубенчика разнеслось эхом по всей церкви. «Надо как-то его снять», — решила Киврин, прикидывая, уместно ли будет вывести Агнес из процессии и отвязать ленточку, укрывшись за могилой супруга Имейн. Но сзади уже нетерпеливо покашливала сама Имейн с сестрой сэра Блуэта.

Киврин повела девочек вперед. Сэр Блуэт уже поднялся на ноги. Эливис задержалась на коленях чуть дольше, потом встала, и сэр Блуэт с поклоном сопроводил ее в северную часть церкви, а сам вернулся на мужскую половину. Киврин опустилась на колени вместе с девочками, молясь, чтобы Агнес не слишком сильно трезвонила, когда будет креститься. На этот раз обошлось, но, поднимаясь на ноги, малышка споткнулась о край собственного платья и бухнулась с таким звоном и грохотом, что чуть не заглушила церковный колокол. Леди Имейн, которая разумеется, оказалась прямо у них за спиной, испепелила Киврин негодующим взглядом.