Книга Страшного суда

Киврин заливала коленку Агнес вином при каждом удобном случае, и к полудню двадцать третьего она уже выглядела чуть получше — еще опухшей, но уже без красной полоски. Киврин, растянув плащ над головой, побежала в церковь, сообщить отцу Рошу, однако его там не было.

Ни Имейн, ни Эливис даже не заметили, что у Агнес с коленом. Они в поте лица готовились к приезду сэра Блуэта, расчищая чердак для женской части гостей, разбрасывая розовые лепестки по тростниковым полам в зале, выпекая несметное количество манше, пудингов и пирогов — в том числе гротескного вида изделие в виде младенца Христа в яслях, с плетенкой из теста, изображающей свивальник.

Днем в поместье, промокший и продрогший, пришел отец Рош. Он ходил под ледяным дождем собирать плющ для зала. Имейн не было — она возилась на кухне с «младенцем Христом», и Киврин пригласила Роша обогреться у очага.

Поскольку Мейзри на зов не явилась, Киврин сама сходила через двор в кухню за кружкой горячего эля. Вернувшись, она увидела Мейзри на скамье рядом с отцом Рошем — служанка придерживала грязной рукой на шее сальные волосы, а священник смазывал ей ухо гусиным жиром. Заметив Киврин, она хлопнула по уху рукой, сводя на нет все лечение, и выскочила.

— Колено Агнес уже лучше, — сообщила Киврин. — Опухоль спала, корочка нарастает.

Рош воспринял это как само собой разумеющееся, и Киврин подумала, не ошиблась ли она. Может, и не было вовсе никакого заражения?

Ночью дождь перешел в снег.

—Они не приедут, — с видимым облегчением сказала наутро леди Эливис.

Киврин тоже так показалось. За ночь снегу выпало почти по колено, и снегопад все не утихал. Даже Имейн склонялась к тому, что гости вряд ли появятся, хотя приготовлений не отменяла.

В полдень снегопад резко прекратился, а к двум начало проясняться, и Эливис велела всем переодеться в праздничное. Киврин одела девочек, поражаясь изысканности шелковых нижних рубах. Агнес облачили в темно-красный бархатный киртл с серебряной пряжкой, а у Розамунды верхнее платье оказалось зелено-травяным, с длинными разрезными рукавами и низким лифом, открывающим вышивку на желтой рубахе. Киврин никто не указывал, что ей надевать, но когда она расплела девочкам косы и, расчесав, распустила по плечам, Агнес заявила: «А ты будешь в своем синем» и достала из сундука ее киртл. На фоне праздничных платьев он выглядел более уместно, но все равно цвет оставался слишком ярким, а плетение слишком тонким.

Прическа вызывала не меньшее замешательство. Распустить волосы, убрав на лбу под повязку или стянув лентой, как положено незамужней девице в праздник, не выйдет — для этого они слишком коротки, а покрывают голову только замужние. Оставлять все как есть тоже не годится, слишком страшно их обкорнали.

Эливис, видимо, думала так же. Увидев Киврин, спускающуюся с девочками по лестнице, она задумчиво пожевала губу и отправила Мейзри на чердак за тонкой, почти прозрачной вуалью, которую закрепила у Киврин на голове на манер фаты, открыв волосы на лбу, но спрятав неровно остриженные концы.

На улице распогодилось, зато Эливис снова стала мрачнее тучи. Вздрогнув, когда со двора вошла Мейзри, она закатила служанке оплеуху за то, что нанесла грязи. Вдруг обнаружилась уйма недоделанного, и под горячую руку попало всем. Когда Имейн в очередной раз завела свое: «Вот если бы мы поехали в Курси...», Эливис на нее чуть не сорвалась.

Киврин предчувствовала, что одевать Агнес в праздничное заранее — не самая лучшая идея. К середине дня вышитые рукава оказались перемазаны, а подол юбки с одного бока припудрен мукой.

Когда к вечеру Гэвин так и не вернулся, нервы у всех были на пределе, а уши Мейзри пылали, как факелы. Поэтому распоряжение леди Имейн отнести отцу Рошу полдюжины восковых свечей Киврин только обрадовало — хоть какая-то возможность увести девочек на время из дома.

— Пусть бережет, их должно хватить на обе службы, — наставляла леди Имейн раздраженно. — Ох, да разве восславишь такой службой рождение Господа нашего... Надо было нам ехать в Курси.

Киврин закутала Агнес в плащ, позвала Розамунду, и они дошли до церкви. Отца Роша не было. Посреди алтаря стояла большая желтоватая свеча с прочерченными отметками. Незажженная. Он запалит ее на закате и будет отсчитывать по ней часы до полуночи. На коленях в ледяной церкви.

В доме священника тоже не оказалось, поэтому Киврин оставила свечи на столе. Пробираясь через луг обратно, они увидели привязанного к погостной калитке осла, который лизал снег.

— Мы забыли покормить зверей, — спохватилась Агнес.

— Зверей? — настороженно переспросила Киврин, забеспокоившись насчет праздничных платьев.

— Сочельник!.. Вы дома разве не кормили зверей?

— Она не помнит, — ответила Розамунда. — В Сочельник мы кормим домашний скот в память о том, что Христос был рожден в яслях.

— Ты и про Рождество ничего не помнишь? — задала резонный вопрос Агнес.

— Смутно. — Киврин представила предрождественский Оксфорд; витрины, украшенные пластиковой хвоей и лазерными гирляндами; магазины, битком набитые любителями покупать подарки в последнюю минуту; запруженную велосипедами Хай-стрит и контур башни Магдалины сквозь снежную пелену.

— Сперва звонят в колокола, потом едят, потом служба, потом святочное полено, — перечислила Агнес.

— Все наоборот, — поправила Розамунда. — Сперва мы зажигаем полено, а потом идем в церковь.

— Сперва колокола! — воскликнула Агнес запальчиво. — А потом церковь.

Захватив из амбара мешок овса и немного сена, они отправились на конюшню кормить лошадей. Судя по отсутствию Гринголета, Гэвин не вернулся. До стыковки меньше недели, а Киврин так и не выяснила, где переброска. Дело плохо, ведь неизвестно, что принесет приезд лорда Гийома.

Эливис отложила все выяснения до приезда супруга, которого, как она сказала девочкам поутру, нужно ждать сегодня домой. Вдруг он решит отправить Киврин в Оксфорд или в Лондон в поисках ее родни, или сэр Блуэт предложит взять ее с собой в Курси? Надо как можно скорее поговорить с Гэвином. Хотя в полном доме гостей его будет легче отловить наедине или даже, со всей этой суматохой и кутерьмой, попросить проводить ее к переброске.

Киврин постаралась задержаться у лошадей как можно дольше, надеясь на скорый приезд Гэвина, но Агнес там наскучило, и она потребовала идти кормить кур. Киврин предложила вместо этого угостить корову мажордома.

— Это не наша корова, — возмутилась Розамунда.

— Она помогла мне, когда я вышла больная из дому, — ответила Киврин, вспоминая, как опиралась на костлявую коровью спину. — Хочу отблагодарить ее.

Они прошли мимо загона, где раньше были свиньи.

— Бедные поросятки, — вздохнула Агнес. — Я бы угостила их яблочком.

— На севере опять тучи, — заметила Розамунда, посмотрев на небо. — Наверное, все-таки никто не приедет.

— Приедут! — возразила Агнес. — Сэр Блуэт обещал мне гостинец.

Мажордомова корова стояла почти на том же месте, что и в прошлый раз, за предпоследней лачугой, объедая остатки потемневших гороховых плетей.

—Хорошего Рождества, сударыня корова, — поприветствовала ее Агнес, протягивая горстку сена с метрового расстояния.

— Они говорят только в полночь, — напомнила Розамунда.

—Давай придем сюда в полночь, леди Киврин, — воодушевилась Агнес. Корова вытянула шею, и девочка попятилась.

— В какую полночь, недотепа? — охладила ее Розамунда. — Ты же будешь в церкви.

Корова шагнула вперед, тяжело ступая широким копытом, и Агнес спряталась Киврин за спину. Под завистливым взглядом девочки Киврин скормила корове клок сена.

— Если в полночь все в церкви, откуда тогда знают, что звери говорят? — поинтересовалась Агнес.

Резонный вопрос, подумала Киврин.

— Отец Рош сказал, — ответила Розамунда.

Высунувшись из-за юбки Киврин, Агнес взяла еще клок сена и протянула его в коровью сторону.

—А что они говорят?

— Говорят, что ты не умеешь их кормить! — отрезала Розамунда.