Страница 65 из 136
— Да, — ответил Колин без особой уверенности. — Это типа законов для путешествий во времени?
— Пространственно-временной континуум не допускает парадоксов, — объяснил Дануорти. — То есть он не даст Киврин совершить что-то такое, чего не случалось, или вызвать анахронизм.
Колин смотрел непонимающе.
— Человек не может быть одновременно в двух местах — иначе это тоже парадокс. Киврин в прошлом уже четыре дня. И теперь это не изменишь.
—А как же она тогда вернется?
— Когда она переместилась, оператор сделал такую штуку, называется «привязка». Во-первых, по ней ясно, где именно находится переброшенный, а во-вторых, она служит чем-то вроде... — Дануорти поискал подходящее сравнение. — Вроде перемычки. Соединяет два времени, чтобы сеть можно было открыть в нужный момент и забрать путешественника.
—То есть вроде «встретимся у церкви в полседьмого»?
— Именно. Это называется стыковка. У Киврин она через две недели. Двадцать восьмого декабря. В этот день оператор откроет сеть, и Киврин вернется обратно.
— Вы же вроде говорили, там такое же время? Почему тогда двадцать восьмое через две недели?
— В Средние века использовали другой календарь. Пока там еще только семнадцатое. По нашему календарю она придет на стыковку шестого января. — «Если она в правильном времени. Если я найду оператора, который откроет сеть».
Колин задумчиво уставился на извлеченный из-за щеки леденец. Тот своим синим в белую крапинку оттенком напоминал лунную карту. Мальчик засунул его обратно в рот.
— Значит, если я отправлюсь в 1320 год двадцать шестого декабря, у меня будут два Рождества?
—Да, получается так.
—Апокалиптично... — восхитился Колин. Он развернул обертку от леденца и свернул ее заново в еще более крошечный конвертик. — Кажется, они тут про вас забыли.
— Похоже.
Увидев проходящего мимо штатного врача, Дануорти остановил его и сказал, что ждет Т-клеточного наращивания.
—Да? — удивился врач. — Сейчас выясню. — Он скрылся в приемном покое.
Они с Колином остались ждать. «Крысы виноваты», — снова вспомнил Дануорти. А в первую ночь Бадри спрашивал, какой сейчас год. Но ведь он сам сказал, что сдвиг минимальный. И что стажер не ошибся в расчетах.
Колин вытащил леденец и повертел в пальцах, изучая, как изменился цвет.
— А если что-нибудь страшное случится, нельзя нарушить правила? — спросил он, щурясь на леденец. — Если ей руку отрубят, или она умрет, или подорвется на бомбе?
— Это не правила, Колин, это физические законы. Их нельзя нарушить при всем желании. Если мы попытаемся изменить то, что уже произошло, сеть не откроется.
Колин выплюнул леденец в обертку и осторожно закрутил края.
— Я думаю, что с вашей девушкой все в порядке. — Сунув завернутый леденец в карман куртки, он вытащил комковатый пакет. — Ой, забыл бабушке Мэри подарок отдать.
Вскочив, мальчик кинулся в приемный покой, прежде чем Дануорти успел его остановить, но у двери резко развернулся и помчался обратно.
— Нам кранты! Там миссис Гадость! Идет сюда.
Дануорти встал.
— Только ее здесь не хватало.
— Пойдемте, — позвал Колин. — Я первый раз сюда через заднюю дверь входил. — Он рванул в противоположном от входа направлении. — За мной!
Дануорти не мог припустить бегом, поэтому поспешил за Колином быстрым шагом по лабиринту из коридоров. Через служебный вход они вышли в переулок. Там под дождем стоял человек-бутерброд с плакатами на груди и на спине. «НАШИ СТРАХИ УЖЕ СБЫЛИСЬ», — на редкость точно подмечали лозунги.
— Пойду проверю обстановку, — сказал Колин, бросаясь за угол к главному входу.
Мужчина вручил Дануорти листовку. «КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК!» — возвещала она крупными буквами. И дальше помельче: «Убойтесь Бога, ибо наступил час суда Его. Откр. 14:7».
Колин помахал Дануорти из-за угла.
Путь свободен, — слегка запыхавшись, объявил мальчик. — Она внутри, ругается на дежурную.
Дануорти отдал листовку обратно и пошел за Колином, который вел его через переулок на Вудсток-роуд. По дороге профессор тревожно оглянулся на вход в приемный покой, но там никого не было, даже пикетчики с плакатами за отделение от ЕС пропали.
Колин пробежал еще квартал, потом перешел на шаг. Вытащив из кармана пачку мыльных пастилок, он предложил одну Дануорти.
Тот отказался.
Тогда Колин сунул в рот розовую и промычал, жуя:
—Лучшее Рождество в моей жизни!
Дануорти размышлял над этим признанием несколько кварталов. Карильон терзал уши гимном «Той зимой морозной», тоже на редкость подходящим, и на улицах по-прежнему не было ни души, однако, свернув на Брод-стрит, они увидели одинокого прохожего, который, ссутулившись под дождем, торопился им навстречу.
— Это мистер Финч, — определил Колин.
— Господи! — содрогнулся Дануорти. — Что у нас еще закончилось?
— Надеюсь, брюссельская капуста.
При звуке знакомых голосов Финч поднял голову.
— Вы здесь, мистер Дануорти, какая удача! Я вас везде ищу.
—Что случилось? Я обещал мисс Тейлор что-нибудь придумать насчет репетиционной.
— Нет, сэр, я не за этим. Карантинные. Двое карантинных заболели.
21 декабря 1320 года (по старому стилю). Отец Рош не знает, где переброска. Я добилась, чтобы он отвел меня туда, где его встретил Гэвин, но даже там, на поляне, в памяти ничего не щелкнуло. Судя по всему, с Гэвином они столкнулись уже достаточно далеко от переброски, а к тому моменту у меня уже все перемешалось в голове.
Я поняла сегодня, что самой мне переброску не найти. Лес огромный, в нем уйма полян с дубами и ивняком, которые под снегом все «на одно лицо». Следовало оставить еще какую-нибудь примету, кроме ларчика.
Нужно дождаться Гэвина, чтобы он показал мне ту поляну. Розамунда говорит, что до Курси езды полдня, но он там скорее всего заночует из-за дождя.
Дождь льет не переставая с самого нашего возвращения. Мне бы радоваться — снег сойдет, — но из-за непогоды нельзя поехать поискать переброску, и в господском доме стоит собачий холод. Все кутаются в плащи и жмутся к огню.
Как справляются крестьяне, не представляю. Их лачуги продуваются насквозь, а в той, куда я заходила, даже одеяла не наблюдалось. Наверное, промерзли в прямом смысле до костей. А мажордом, по словам Розамунды, предрекает дождь до самого Рождества.
Розамунда извинилась за свое поведение во время поездки. «Я злилась на сестру», — сказала она.
Агнес, конечно, тут ни при чем, Розамунду расстраивает приезд жениха. Я улучила минутку с ней наедине и спросила напрямую, как она относится к предстоящему замужеству.
— Такова воля отца, — сказала она, вдевая нитку в иголку. — Нас обручили в Мартинов день [20]. Поженят на Пасху.
— С твоего согласия? — уточнила я.
— Это хорошая партия. Сэр Блуэт — важная птица, и его земли примыкают к отцовским.
— Он тебе нравится?
Девочка с силой воткнула иголку в растянутое на пяльцах полотно.
— Отец не пожелает мне худого и не даст меня в обиду, — ответила она, протягивая длинную нитку.
Больше она ничего не сказала, а от Агнес я добилась только того, что сэр Блуэт хороший и подарил ей серебряную монетку — очевидно, в числе прочих гостинцев на помолвку.
Агнес было не до разговоров, ее донимало больное колено. Полдороги она хныкала и жаловалась, а во дворе принялась нарочито прихрамывать. Я сперва думала, она просто притворяется, чтобы ее пожалели, но когда осмотрела колено, увидела, что корочка содрана полностью. Вокруг все распухло и покраснело.
Я промыла ссадину, замотала самой чистой тканью, которую только смогла найти (боюсь, это какой-нибудь чепец Имейн — отыскала его в сундуке у изножья кровати), а потом усадила Агнес тихо играть со своим деревянным рыцарем у огня. Но мне все равно тревожно. Если попадет инфекция, дело плохо. В XIV веке еще не придумали антибиотиков.
20
День святого Мартина — 11 ноября