Страница 114 из 136
Во времена чумы людям казалось, что Господь от них отвернулся. «Почему ты отворотил лик свой? — писали они. — Почему не внемлешь нашему воплю?» А если он их просто не слышал? Лежал без сознания больной на небесах, беспомощный, не в силах прийти?
— «И сделалась тьма по всей земле до часа девятого, — читала миссис Гадцсон, — и померкло солнце».
Современники верили, что настал конец света, Судный день, и дьявол восторжествовал над землей. «Так и есть, — согласился Дануорти. — Восторжествовал и выключил сеть. Потерял привязку».
Он подумал о Гилкристе. Как он, осознал перед смертью, что натворил, или тоже лежал в беспамятстве, не ведая, что убил Киврин?
—«И вывел их Иисус вон до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо».
Его забрали, вознесли на небо. Господь все-таки пришел за ним. Но поздно. Слишком поздно.
Миссис Гадцсон читала до самого прихода Уильямовой медсестры.
—Дневной сон, — объявила девушка, выпроваживая миссис Гадцсон. Вытащив из-под головы мистера Дануорти подушку, она взбила ее несколькими энергичными ударами.
— Колин приходил? — спросил мистер Дануорти.
— Я его не видела со вчерашнего дня, — подкладывая подушку обратно, ответила сестра. — А сейчас постарайтесь поспать.
— И мисс Монтойя не заглядывала?
— Со вчера — нет. — Девушка выдала ему капсулу и бумажный стаканчик с водой.
— Мне ничего не передавали?
— Нет, — покачала она головой, забирая пустой стаканчик. — Вы поспите.
Не передавали. «Я постараюсь устроить так, чтобы меня похоронили на погосте», — пообещала Киврин Монтойе, но на погостах не хватало места. Чумных закапывали во рвах, в канавах. Кидали в реки. Под конец перестали хоронить вовсе. Складывали трупы штабелями и поджигали.
Монтойе не отыскать диктофон вовек. А если и отыщет, что там будет записано? «Я пришла на переброску, но сеть не открылась. В чем дело?» Срывающийся на крик, полный панического страха, обвиняющий голос Киврин: «Элои! Элои! Для чего ты меня оставил?»
Медсестра заставила его покинуть койку и пообедать, сидя в кресле. Когда он доедал свой компот из чернослива, пришел Финч.
— Консервированные фрукты почти закончились, — сообщил он, указывая на поднос Дануорти. — И туалетная бумага. Не представляю, с чем мы будем семестр начинать. — Он присел на край койки. — Университет назначил начало семестра на двадцать пятое, мы к тому времени просто не успеем подготовиться. В Сальвине еще пятнадцать человек больных, всеобщую иммунизацию только-только запустили, и я не стал бы с такой уверенностью утверждать, что больше никто не заболеет.
— Как там Колин? — спросил Дануорти. — С ним все в порядке?
—Да, сэр. Захандрил после кончины доктора Аренс, потом несколько приободрился, когда вы пошли на поправку.
— Я хотел вас поблагодарить, что присмотрели за ним и помогли. Колин сказал, что это вы организовывали похороны.
— Мне только в радость помочь, сэр. У него ведь больше никого нет. Я был уверен, что его мать приедет, раз опасность миновала, но она сказала, что не управится за такой короткий срок. Зато прислала восхитительные цветы. Лилии и лазерные. Отпевание проводили в Баллиольской часовне. — Он неловко поерзал. — Да, и кстати о часовне... Я надеюсь, вы не будете возражать: я разрешил реформистам устроить там колокольный концерт пятнадцатого. Американки будут исполнять «Наконец грядет спаситель» Рембо, а Реформистскую церковь Госздрав реквизировал под центр иммунизации. Надеюсь, ничего страшного?
— Конечно, — ответил Дануорти, думая о Мэри. Звонили на ее похоронах в колокол?
— Или попросить их перебраться в церковь Святой Марии? — встревоженно уточнил Финч.
— Нет, что вы, не нужно. Часовня отлично подойдет. Вы, похоже, без меня огромную работу провернули.
— Я старался, сэр. Хотя с миссис Гадцсон, конечно, сложновато. — Он встал. — Все, не буду больше мешать, вам ведь нужно отдохнуть. Могу я что-нибудь для вас сделать? Принести что-нибудь?
— Нет, — покачал головой Дануорти. — Что тут сделаешь.
У самой двери Финч обернулся.
—Да, и примите, пожалуйста, мои соболезнования, мистер Дануорти, — пробормотал он смущенно. — Я знаю, как вы дружили с доктором Аренс.
«Дружили, — подумал Дануорти, когда Финч вышел. — Хороший из меня друг». Он попытался вызвать в памяти картину, где Мэри склоняется над его койкой, скармливает ему капсульный термометр, тревожно смотрит на экраны; представить, как Колин, стоя у его кровати в новой зеленой куртке и своем сером шарфе, твердит: «Бабушка Мэри умерла. Умерла. Вы меня слышите?» Но ничего не вспоминалось. Совсем ничего.
Пришла сестра и повесила еще одну капельницу, от которой он провалился в сон, а когда проснулся, ему вдруг резко стало лучше.
— Это Т-клеточное наращивание действует, — объяснила Уильямова медсестра. — Мы такое уже у многих наблюдали. Иногда буквально за ночь человека на ноги поднимает.
Она отвела его в туалет, а после обеда заставила пройтись по коридору.
— Чем дальше пройдете, тем лучше, — опустившись на колени, она надела ему тапки.
«Никуда я не пойду, — подумал Дануорти. — Гилкрист выключил сеть».
Сестра примотала к его плечу капельницу, прицепила к ней переносной мониторчик и помогла надеть халат.
—А депрессия — это не страшно, — успокоила она, поддерживая его под локоть. — Просто остаточный симптом после гриппа. Пройдет, как только восстановится химический баланс.
Она вывела его в коридор.
— Вы, наверное, хотите навестить кого-нибудь из знакомых? В самом конце коридора лежат двое из Баллиола. Мисс Пьян-тини на четвертой койке. Ее бы не помешало слегка приободрить.
—А мистер Латимер... — Дануорти запнулся. — Мистер Латимер еще в больнице?
—Да, — ответила сестра, и по ее голосу он понял, что старик так и не оправился от инсульта. — Через две палаты.
Дануорти добрел по коридору до палаты Латимера. Он ни разу не навестил старика в больнице — сначала ждал звонка от Эндрюса, а потом закончились СЗК. Мэри говорила, что у него полный паралич и утрата всех функций.
Он толкнул дверь в палату. Латимер лежал вытянув руки по швам, слегка отставив левую, чтобы поместились трубки капельниц. От носа и горла тоже тянулись трубки, а от головы и груди — провода к экранам над кроватью. Они наполовину закрывали его лицо, но старика это вовсе, казалось, не беспокоило.
—Латимер? — позвал Дануорти, подходя к койке.
Он не слышал. В раскрытых глазах не мелькнуло ничего, и лицо под переплетением трубок и проводов осталось неподвижным. Старик будто унесся мыслями далеко-далеко, пытаясь, например, вспомнить строчку из Чосера.
— Мистер Латимер, — позвал Дануорти погромче и посмотрел на экраны. Там тоже ничего не изменилось.
«Он ничего не знает», — подумал Дануорти, опираясь рукой на спинку кресла.
— Вы ведь не знаете, что за это время произошло? Мэри умерла. Киврин в 1348-м, — наблюдая за экранами, рассказал он. — А вы даже не в курсе. Гилкрист выключил сеть.
На экранах ничего не дрогнуло. Линии невозмутимо ползли по темному фону как ни в чем не бывало.
— Вы с Гилкристом послали ее на черную смерть! — прокричал Дануорти. — А теперь лежите тут... — осекшись, он опустился в кресло.
«Я вам говорил, что бабушка Мэри умерла, но вы были слишком больны и ничего не слышали». Колин пытался до него докричаться, а он лежал, как сейчас Латимер, глухой и бесчувственный ко всему.
«Колин никогда не простит меня. Как не простит матери за то, что не приехала на похороны. Как там Финч сказал? Не управится за такой короткий срок?» Он представил Колина, стоящего в одиночестве у гроба, заваленного лилиями и лазерными цветами. И никого из близких вокруг, только миссис Гаддсон и звонари.
«Мама не смогла приехать», — сказал Колин, сам не особенно в это веря. Конечно, если бы захотела по-настоящему, то приехала бы.
«Он никогда меня не простит. И Киврин не простит. Она взрослее Колина, она придумает сотню форс-мажорных обстоятельств и где-то даже угадает. Но в глубине души, оставшись на растерзание разбойникам с лиходеями и чуме, она ни за что не поверит, что я не смог за ней прийти. Если бы по-настоящему захотел».