Книга Страшного суда

Она снова прислушалась — к щебету птиц, к шелесту ветра в ветвях, к ровному шороху. Колокол умолк, оставив в воздухе эхо, и где-то рядом послышался едва уловимый звук — будто затаенное дыхание или шарканье ступни по мягкой земле. Совсем рядом.

Киврин сжалась, надеясь, что под плащом это невольное движение останется незаметным, и застыла в ожидании, но никаких шагов и голосов не последовало. Птицы тоже стихли. Кто-то стоял прямо над ней. Она слышала, чувствовала его присутствие. Этот кто-то простоял не шевелясь довольно долго. Когда прошла целая вечность, Киврин поймала себя на том, что тоже старается не дышать, и осторожно, медленно выдохнула. Потом прислушалась, но ничего не уловила, кроме стука собственного сердца. Тогда она издала протяжный вздох и застонала.

Ничего. Незваный гость не шелохнулся. Прав был мистер Дануорти, глупо прикидываться лежащей без чувств в том столетии, когда по лесам еще рыскали волки. И медведи. Но тут птицы вдруг запели снова, а значит, либо это все-таки был не волк, либо волк ушел. Киврин еще раз прислушалась и открыла глаза.

Она увидела только свой рукав, закрывающий лицо, но виски все равно заломило от света. Снова смежив веки, Киврин слабо простонала и пошевелилась, подвинув руку, чтобы в следующий раз хоть что-то разглядеть. Потом затрепетала ресницами и сделала вторую попытку «очнуться».

Никто над ней не стоял, и до глухой полночи тоже было далеко. Через путаницу веток просвечивало серо-голубое бледное небо. Киврин приподняла голову и осмотрелась.

Первое, что сказал ей мистер Дануорти, услышав о намерении отправиться в Средневековье, было: «Там сплошная грязь и антисанитария, это выгребная яма истории, и чем раньше вы выкинете из головы свои сказочные образы, тем лучше».

Он был прав. Конечно, прав. Но лес вокруг и впрямь казался сказочным. Киврин со своей повозкой и скарбом очутилась посреди крошечного просвета, слишком маленького и темного, чтобы называться поляной. Над головой смыкались раскидистые кроны.

Киврин лежала под дубом. На голых ветках в вышине зацепилось несколько пожухлых листьев и темнело множество гнезд, хотя птицы снова притихли, испуганные неожиданным шевелением. Землю покрывал толстый лиственно-травяной ковер — против ожидания, совсем не мягкий. То твердое, что впивалось в бок, оказалось шляпкой желудя. У скрюченных корней дуба притаилась россыпь белых в красную крапинку грибов. Вся полянка — стволы деревьев, повозка, грибы, плющ — искрилась морозным инеем сети.

Ясно, что никто сюда не забредал, ни сейчас, ни раньше, и что это никакая не Оксфордско-Батская дорога, а значит, никакой путник не появится здесь с регулярностью в одну и шесть десятых часа. Если вообще появится. Судя по всему, насчет точности средневековых карт, по которым высчитывалось место переброски, мистер Дануорти тоже не ошибся. Дорога явно дальше к северу по сравнению с тем, что говорит карта, а она, Киврин, угодила в Вичвудский лес.

«Сразу же определите свое пространственно-временное положение», — инструктировал мистер Гилкрист. Как, интересно, она должна его определить? Спросить у птиц? Отсюда, снизу, не поймешь, кто там сидит в ветвях, да и массовое вымирание началось только в 1970-х. Если это не странствующие голуби и не дронты, их биологический вид и род ей все равно не подскажет ни времени, ни места.

Киврин привстала, и тишина взорвалась громким хлопаньем крыльев. Она замерла, дожидаясь, пока утихнет шум, потом осторожно приподнялась на колени. Крылья захлопали снова. Тогда она сжала ладони вместе и закрыла глаза, чтобы у случайного путника создалось впечатление, что она молится.

—Я здесь, — начала Киврин и замолчала. Если сообщить, что она приземлилась в лесной чаще вместо Оксфордско-Батской дороги, мистер Дануорти только уверится в некомпетентности мистера Гилкриста и в ее собственной беспомощности. Хотя нет, ерунда — запись ведь будут прослушивать уже после ее благополучного возвращения.

Только маловероятно, что оно будет благополучным, если так и сидеть в лесу всю ночь. Киврин встала и осмотрелась. Либо предзакатные сумерки, либо очень раннее утро, тут не поймешь, и по солнцу вряд ли определишь, даже если выбраться туда, где хорошо просматривается небо. Мистер Дануорти предупреждал, что иногда историки, попадая в прошлое, так и кружили до самого возвращения, не в силах разобраться. Ориентироваться по солнцу Киврин в итоге научилась, но для этого нужно знать, который час, а тратить время на выяснение, где север и где юг, сейчас некогда. Надо выбираться. Лес уже почти целиком погрузился в тень.

Никаких признаков дороги или хотя бы тропинки. Киврин обошла вокруг повозки, выискивая просвет. К западу деревья редели, но когда она двинулась в ту сторону, оглядываясь на каждом шагу и проверяя, не пропал ли из виду выцветший голубой тент повозки, просвет оказался всего лишь березняком, белеющим в сумерках. Киврин вернулась к повозке и пошла в противоположном направлении, хотя лес там был гуще.

Идти пришлось всего каких-нибудь ярдов сто. Киврин перелезла через поваленный ствол, продралась через заросли вербы и выглянула на дорогу. Большую дорогу, как сулили вероятностные расчеты. Но на большую она не тянула. Да и на дорогу не тянула. Скорее, утоптанная тропа. Возможно, коровья. Вот, значит, какие они, знаменитые большие дороги Средневековья, развивающие торговлю и открывающие новые горизонты...

Повозка здесь, может, и протиснется, но только одна. Впрочем, одна здесь проезжала точно — судя по глубоким колеям, в которые намело опавших листьев. Кое-где в колеях и у края дороги чернела вода, местами стянутая ледяной коркой.

Киврин стояла в лощине. Дорога пересекала ее поперек, взбираясь вверх в обе стороны, и к северу (кажется) лес доходил только до середины холма. Киврин повернулась туда, откуда вышла. За деревьями голубым лоскутком мелькнула повозка — но кто здесь будет приглядываться? Дорога в обоих направлениях терялась в лесу и сужалась — идеальное место для нападения разбойников и грабителей. Заготовленная легенда получится как нельзя более правдоподобной, только вот вряд ли спешащие всадники будут останавливаться в этом узком месте, а если заметят голубой лоскуток в чаще, сразу пришпорят коней, решив, что там кто-то притаился в засаде.

До Киврин постепенно доходило, что, рыская по кустам, она куда больше похожа на головореза, чем на невинную деву, которую недавно стукнули по голове.

Она шагнула на дорогу и стала потирать висок.

—Услышьте, люди добрые! Постигла меня беда неминучая! — крикнула она.

Переводчик должен был автоматически переводить ее слова на средневековый английский, но мистер Дануорти настоял, чтобы первые фразы она выучила наизусть. Вчера они с Латимером до вечера отрабатывали произношение.

— Обороните! Живота лишают супостаты!

Она подумала, не улечься ли опять на дорогу, но на открытом месте стало ясно, что дело гораздо ближе к вечеру, чем ей казалось, солнце уже садится, и если она хочет посмотреть, что там на вершине холма, лучше поторапливаться. Однако сперва надо как-то отметить точку переброски.

Вербы вдоль дороги ничем не выделялись. Киврин поискала взглядом какой-нибудь камень, чтобы оставить напротив голубеющего сквозь ветки лоскутка, но в зарослях придорожной травы ничего похожего не нашла. Тогда она пробралась через чащу обратно к повозке, цепляясь волосами и плащом за ветки, взяла окованный медью ларчик (точную копию экспоната из музея Ашмола) и положила у края дороги.

Не идеал, конечно. Ларец слишком маленький, его могут запросто прихватить с собой, но она ведь недалеко направляется, всего лишь на холм, а перед тем как идти до ближайшей деревни, вернется и сделает более надежную метку. В ближайшее время здесь точно никто не появится. Колея промерзла насквозь, листья лежат нетронутыми, корка льда на лужах цела. По этой дороге за весь день ни один человек не проезжал, а может, и за неделю.

Киврин взлохматила траву вокруг ларца, скрывая его от ненужных глаз, положила сверху ветку и начала взбираться на холм. Дорога, если не считать замерзшей грязной выбоины внизу, оказалась куда ровнее и утоптаннее, чем она ожидала, а значит, лошади тут все-таки скакали, несмотря на неезженый вид.