Страница 28 из 140
Лидия Сейфуллина познакомилась с Карлом Радеком, видимо, в Москве в 1923–1924 гг. Познакомил их, скорее всего, А. К. Воронский, печатавший Сейфуллину в «Красной нови» и ценивший ее прозу, а может быть, и Лариса Рейснер, с которой Сейфуллина подружилась в ту же пору (в любом случае, следует иметь в виду фразу из письма Сейфуллиной Радеку: «Лариса нас крепко связала»[268]).
В 1925 г. Сейфуллина жила в Ленинграде, и, судя по публикуемым здесь письмам, Радек навещал в Питере ее и ее мужа В. П. Правдухина[269] и хорошо знал подробности их жизни («Живем мы там, как и в те времена, когда Вы бывали у нас», — писал из Ленинграда 21 февраля 1928 г. Радеку Правдухин[270]).
Это была пора большого литературного успеха Сейфуллиной. В 1923–1924 гг. одна за другой печатались ее книги «Правонарушители», «Перегной», «Виринея»; в 1925 г. начали выходить ее собрания сочинений (в 1925-м — дважды — в 3-х томах; в 1926–1927-м — в 5-ти томах, в 1928-м — снова в 5-ти томах, в 1929–1930-м — в 6-ти); в театрах, включая зарубежные, шли ее пьесы (в частности, написанная в соавторстве с Правдухиным «Виринея»).
В московский, а впоследствии и питерский круг Сейфуллиной входили не только литераторы, но и знаменитые деятели большевистской партии, все — за исключением знакомого ей по Сибири Ем. Ярославского — ставшие левыми оппозиционерами (среди них К. Б. Радек, М. М. Лашевич, Е. А. Преображенский, В. М. Примаков и др.). Об этом ничего не говорится в мемуарах, опубликованных в СССР до 1987 г., но в лубянских показаниях дружившего с Сейфуллиной И. Э. Бабеля ее окружение очерчено, пусть и неполно (без наиболее знаменитых и потому наиболее опасных имен), но в целом точно, хотя используемые в записях ярлыки шли, несомненно, от следователей: «Сейфуллина являлась активной участницей троцкистской группы Воронского, была близка не только с ним, но и с троцкистами Примаковым, Зориным и Лашевичем, постоянно вращалась в их среде. Кроме того, на нее оказывал сильное влияние ее муж, в прошлом активный эсер Валерьян Правдухин, приглашавший в дом людей такого же толка, как и он сам. Правдухин арестован органами НКВД во второй половине 1938 года»[271]. В другом месте Бабель говорит, что видел «Примакова в последний раз у Сейфуллиной в 1926 году»[272].
В 1928 г. Сейфуллина находилась в глубоком и устойчивом кризисе; Бабель об этом показывал на следствии так: «В неоднократных беседах со мной Сейфуллина жаловалась на то, что из-за неустойчивости и растерзанности ее мировоззрения писать ей становится все труднее. Внутренний ее разлад с современной действительностью сказался в том, что Сейфуллина в последние годы пьет запоем и совершенно выключилась из литературной жизни и работы. Во всяком случае, в области литературы Сейфуллина не видела выхода из создавшегося для нее положения»[273]. Несомненно, на кризисе Сейфуллиной сказалось общее положение в стране в середине 1920-х гг., разгром левой оппозиции, ссылка и преследование ее участников, в том числе и ближайших друзей писательницы. Кризис, разумеется, усугублялся и наследственным алкоголизмом, а материальное благополучие Сейфуллиной тех лет избавляло ее от литературной поденщины и мыслей о куске хлеба.
При всем том Лидия Николаевна сохраняла несомненное обаяние. «Много встречался с Сейфуллиной, — записывает 24 апреля 1926 г. К. И. Чуковский. — Она гораздо лучше своих книг. У нее задушевные интонации, голос рассудительный и умный. Не ломается»[274]. О том же свидетельствует В. Г. Лидин: «Страстности ее оценок сопутствовала необычайная правдивость души… В Сейфуллиной привлекали особенности ее прямой, без малейших скидок на приятельство, натуры»[275]. (Может быть, эта ее душевная прямота и честность в порядке некоего уникального исключения расположили к ней Сталина во время его встречи с писателями у Горького в 1932 г.[276], и в итоге спасли ее от, казалось бы, неминуемой гибели). Искреннюю и демократичную Сейфуллину раздражал снобизм и высокомерие некоторых коллег (Замятина, например; это высокомерие она чувствовала и в его прозе, именно оно оттолкнуло ее от романа «Мы»), но ее безотказная готовность помочь товарищу в беде не зависела от их взаимоотношений; ее верность друзьям отличалась высокой надежностью. В декабре 1923 г. Сейфуллина отозвала из редакции «Молодой гвардии» свой принятый к печати рассказ и вернула полученный за него гонорар, когда журнал солидаризировался с напостовцами в нападках на Воронского[277]. Она продолжала дружить с Воронским и после того, как он был изгнан из «Красной нови» и выслан в Липецк[278]. Зная о перлюстрации почты, она открыто переписывалась с высланным в Сибирь Радеком. В 1935 г. Сейфуллина ходатайствовала об освобождении сына и мужа Ахматовой[279], а в 1944 г. она открыто заступилась за Зощенко с трибуны пленума Союза писателей[280], хотя Зощенко, по свидетельству К. Чуковского в дневниках, высказывался о ней отнюдь не дружески…[281]
Получив тобольский адрес Радека, Сейфуллина телеграфировала ему из Ленинграда 13 февраля 1928 г.:
ШЛЮ ПРИВЕТ КНИГИ ПОДРОБНОЕ ПИСЬМО ВЫСЫЛАЮ ПЯТНАДЦАТОГО ВСПОМИНАЕМ ЧАСТО ДЕНЬ ПАМЯТИ ЛАРИСЫ ДЕВЯТОГО[282] ПИСАЛА ВАМ ВЫШЛО ПЕЧАЛЬНОЕ ПИСЬМО НЕ ОТПРАВИЛА[283] ЖИВЫМ НАДО БЫТЬ БОДРЫМИ ВЕСЕЛЫМИ ЧТО НАДО ВЫСЛАТЬ КНИГ ВЕЩЕЙ ТЧК МУСЯ[284] ЕДЕТ СЛУЖБУ ПИШПЕК ВАЛЕРЬЯН <Правдухин> КЛАНЯЕТСЯ ВЧЕРА УЕХАЛ МОСКВУ ВЫПИСАЛИ ВАМ ГАЗЕТЫ СООБЩИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ПРИВЕТ РИТЫ[285] КРЕПКО ОБНИМАЮ ДОРОГОГО ДРУГА = ЛИДИЯ[286].
Подробное письмо Радеку Сейфуллина отправила через неделю (в тот же день Радеку написал и В. Правдухин):
21-го февраля 1928.
Милый друг, дорогой товарищ Карл. Не знаю, получили ли Вы мое письмо-телеграмму и очень об этом беспокоюсь. Я Вас вспоминаю часто и всегда с любовью. Лариса <Рейснер> нас крепко связала. Не писала подробного письма потому, что настроение было паскудное. Это ведь не преувеличение, не шутка, миленький, я совсем чуть было не спилась[287]. Не могла работать, и вся жизнь казалась непреоборимо мрачной. Налаживаюсь с трудом, начала писать пьесу[288], но третьего дня сорвалась — напилась безобразно. Надеюсь, это последний провал. Живем мы по-прежнему. Я называю наш дом: ночная чайная[289]. День проходит в разных чайных хлопотах, читаю, немного пишу, разговариваю по телефону, а часов с 10 вечера почти всегда далеко за полночь у нас люди. Знакомые Вам Дымовы[290], Маруся[291] и всякие новые, случайные знакомые или наезжие в Ленинград. Играем в пинг-понг[292], разговариваем, пьем чай. Больше всего играем в пинг-понг. Валя <Правдухин> ходит на каток. Всё собираюсь засесть серьезно за работу и прекратить эти вечерние налеты гостей, но все-таки не соберусь. А уж пора. Я уж давно не оправдываю ничем свое писательское существование[293]. За последние полтора месяца было у меня 26 выступлений, все вечера рабочей критики. Теперь отказываюсь, устала. Книг примечательных новых нет. С писателями вижусь редко. Чаще других бывает Лавренев[294]. Он играет в пинг-понг. Проводили Мусю[295]. Это очень для меня большая утрата, я ее люблю. Воронский сидит упорно за мемуарами, пишет вторую часть «За живой и мертвой водой»[296]. Приехала Ольга Форш[297]. Я еще с ней не видалась, хотя раз пять сговаривалась о свидании, все время наше с ней не совпадает. Она — интересный человек, была у Горького, очень хочется послушать ее рассказы. Внешне шумливая наша жизнь бедна содержанием. Нет в ней ничего, о чем хотелось бы Вам рассказать. Она какая-то неверная, ночная, вся из разговоров и игры для забвенья, оторвана от живой практической жизни людей иного, чем наш, труда. А в ней самой мы не производители, а только потребители. Произошел какой-то неладный отрыв работника литературы от живой жизни. Некоторые писатели деловито занялись упрочиванием своей карьеры. Так не имеющий ни должной компетентности, ни обязательного для редактора профессионального интереса к чужим произведениям Всеволод[298] занял место Воронского в «Красной Нови». Ходит к высоким лицам с официальными докладами и хозяйственно устраивает бытие. Он крепко скрутил Тамару[299]. Вы знаете, что она теперь живет с ним. Ему нежелательно даже упоминание о предшественнике, и при нем он не разрешает говорить о Бабеле[300]. Хорошо еще, что бабеленышу[301] позволяет существовать при матери. Заставил ее отказаться от службы и держит как в терему, строго контролируя и телефонные звонки, и посещенья. Тем не менее, она считает себя счастливой. Как чеховская «Душечка» восторгается теперь творчеством Всеволода, которого не признавала за писателя при Бабеле. Поэтому я к ней охладела. Дешевая оказалась бабенка. Маруся все толстеет, скоро родит. А наша Грайка уже родила[302]. Пять толстых маугленышей попискивают и портят воздух у нас в ванной. Папаша Маугли ничуть не остепенился, также побрызгивает в восторге и буйными объятиями встречает приходящих, пугает прачку и почтальона. Очень сильно страдает от него волоокий Ржанов[303], по мягкости своего маниловского характера не умеющий отбиться от его сильных лап. Рита опять без работы. Была вакансия и приняли было ее машинисткой в ГПУ, но, к несчастью, она захворала, должна была лечь в больницу и пропустила срок поступления на работу. Сейчас она здорова, было что-то по женской части, не очень тяжелая какая-то операция. Ее беспокоит лето, когда кончится клубная работа мужа, но в общем она — молодец, не нюнит. Здорово играет в пинг-понг. Вас она вспоминает часто и очень просит Вам кланяться, когда буду писать. Дымов (ее муж. — Б.Ф.) тихо острит и по-прежнему перманентно ревнует жену ко всем мужчинам. В общем все по-старому, никаких перемен и экстраординарных событий в нашей ночной чайной нет. Да, теперь у нас рояль и Валя двумя пальцами наяривает на нем «Отойди, не гляди». Шафферша[304] из квартиры над нами от этой музыки заболела неврастенией и просит мужа летом, когда будут открыты окна, вывезти ее на дачу, а сейчас немедленно купить каракулевое манто. Появилась у нас новая знакомая, великолепно рыжеволосая крашенная Нина Борисовна[305], очень интересная и молодая женщина, киноартистка без ангажемента. Валерьяну за нее от меня уже влетело, но он все же наступательные действия продолжает. Вот все о нас. Скудно, но чем богаты тем и рады, иного нет. Одна надежда что я скоро по-настоящему примусь писать, в труде отмоюсь от этого житейского убожества. Не знаю, какие Вам книги послать, оттого задерживаю посылку. Ларисины два томика[306] у нас есть. Не очень нравится мне их внешний вид, а портреты и совсем неудачные. Напишите, получаете ли выписанные Вами газеты[307]. Пишите о себе, ждем от Вас с нетерпением вестей о здоровье, о жизни, о наблюденьях. Очень хорошо — «Экономисты»[308]. Напишите, нельзя ли в моей пьесе воспользоваться этим названием.
268
В биографическом очерке Радека о Л. Рейснер, написанном вскоре после ее кончины, и в кратких воспоминаниях Сейфуллиной, написанных год спустя, совпадает только один человеческий штрих: после чтения скучных учебников Лариса любила что-нибудь «вкусненькое» — художественную литературу у Сейфуллиной (Лариса Рейснер в воспоминаниях современников. М., 1969. С. 108), книги о нефти или хлебе — у Радека (А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. Силуэты. С. 319). Отметим, что статью Л. Рейснер в защиту Сейфуллиной «Против литературного бандитизма» (Журналист. 1926. № 1) Лидия Николаевна прочла, видимо, уже после смерти ее автора (в № 2 «Журналиста» напечатан некролог Рейснер). Отметим также, что регулярные встречи в 1924 г. с Л. Рейснер у Сейфуллиной упоминаются в воспоминаниях Н. Г. Смирнова (см.: Лариса Рейснер в воспоминаниях современников. С. 140–142; в этом сборнике 1969 г. ни разу не встречаются имена не только К. Радека, но даже и Ф. Раскольникова — такова была эпоха застоя).
269
В. П. Правдухин — критик, писатель.
270
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 110. Л. 55.
271
Поварцов С. Причина смерти — расстрел. С. 63–64.
272
Там же. С. 64.
273
Там же.
274
Чуковский К. Т. 12. С. 291.
275
Лидин В. Г. Люди и встречи. М., 1965. С. 46.
276
О выступлении на этой встрече Сейфуллиной и споре писателей с ней см. в воспоминаниях К. Зелинского «Вечер у Горького (26 октября 1932 года)» / Публ. Е. Прицкера / Минувшее. № 10. М.; СПб., 1992. С. 88–117.
277
См. ее письмо в редакцию «Молодой гвардии» в кн.: Из истории советской литературы 1920–1930-х годов. С. 617.
278
См. в показаниях Бабеля: «В 1927 г. Воронский был снят с работы редактора „Красной нови“ и за троцкизм (формулировка, явно вписанная следователем. — Б.Ф.) сослан в Липецк. Там он захворал и я поехал его проведать, пробыл у него несколько дней, узнал, что до меня его навестила Сейфуллина» (Поварцов С. Причина смерти — расстрел. С. 58).
279
Л. К. Чуковская приводит на сей счет рассказ Ахматовой и такие ее слова: «Сейфуллина была особый, прекрасный человек. Добрая, умная, и показала себя как отличный товарищ» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахаматовой: В 3 т. Т. 2. М., 1997. С. 417).
280
См. об этом сообщение Д. Поликарпова Г. Маленкову от 23 января 1944 г. (Литературный фронт. История политической цензуры 1932–1946 / Сост. Д. Л. Бабиченко. М., 1994. С. 110).
281
См.: Чуковский К. Т. 12. С. 318.
282
Вторая годовщина смерти Л. М. Рейснер. В. П. Правдухин писал в связи с этим Радеку: «В газетах в день ее смерти нигде ничего не было, кроме „Веч<ерней> Красной <газеты>“, где была статейка Ник. Смирнова, мало примечательная: автор жаловался, что она сильно сокращена».
283
В. П. Правдухин писал Радеку 21 февраля 1928 г.: «Письмо и открытка Ваши до нас долетели. Я тогда же написал Вам письмо, а потом спешно уехал в Москву, а Лидия письма моего не отправила» (РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 110. Л. 55).
284
Мария Яковлевна Натансон — большевичка с 1917 г., участница левой оппозиции в Ленинграде, исключена из партии в составе группы 75 деятелей «троцкистской оппозиции» на XV съезде ВКП(б); как и Радек, не подписала заявление съезду 23-х исключенных с просьбой «вернуть нас в партию». В начале 1928 г. выслана из Ленинграда в Пишпек (впоследствии Фрунзе, теперь Бишкек), но через некоторое время возвращена в Москву.
285
Знакомая Сейфуллиной и Радека, жена литератора А. Дымова.
286
РГАСПИ. Ф. 326. Он. 1. Ед. хр. 112. Л. 51.
287
14 июня 1927 г. К. И. Чуковский записал рассказанное ему Сейфуллиной: «Много я стала пить. У меня отец запойный. И вот с тех пор я стала алкоголичкой (мне недавно доктор сказал, что я алкоголичка), я перестала писать. Отделываюсь некрологами да путевыми письмами» (Чуковский К. Т. 12. С. 309).
288
Возможно, речь идет о пьесе в 4-х действиях «Кровь и вода» — см. о ней РГАЛИ. Ф. 656 (Главрепертком). Оп. 1. Ед. хр. 1783 — январь 1930 г. 15 февраля 1928 г. К. И. Чуковский записал после очередного посещения Сейфуллиной: «Пишет пьесу. В 6 дней написала всю. 3 недели не пьет. Лицо стало свежее, говорит умно и задушевно» (Чуковский К. С. 361). 21 февраля 1928 г. В. Правдухин писал Радеку: «Лидия начала понемногу работать: пишет пьесу».
289
Обстановку ночных гостей у Сейфуллиной в феврале 1927 г. подробно описал в «Дневнике» К. И. Чуковский (Чуковский К. Т. 12. С. 298–303). «В доме было очень много шума», — замечает и З. Н. Сейфуллина (Сейфуллина 3. Моя старшая сестра. М., 1970. С. 61).
290
Литератор А. Дымов — автор изданных в 1927 г. московским издательством «Современные проблемы» четырех инсценировок по произведениям Сейфуллиной: «Губернатор», «Инструктор „Красного молодежа“», «Правонарушители» и «Старуха».
291
Неустановленное лицо.
292
З. Н. Сейфуллина вспоминала, что посреди столовой в большой квартире сестры стоял «стол, почти всегда раздвинутый на запасные доски — в готовности к модной тоща игре в пинг-понг» (Сейфуллина 3. Моя старшая сестра. С. 60).; игра в пинг-понг у Сейфуллиной упоминается и в «Дневнике» К. И. Чуковского (Т. 12. С. 359).
293
2 января 1928 г. Сейфуллина писала В. Г. Лидину: «К сожалению не могу принять участие в альманахе. У меня нет ничего написанного и не скоро еще будет что-либо. Второй год я ничего не пишу. Еще не закончила даже обязательного описания поездки в Европу, за которую получила деньги от газет» (РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 933. Л. 6).
294
Борис Андреевич Лавренев — прозаик, драматург. З. Н. Сейфуллина вспоминала пинг-понг в квартире сестры: «Постоянным партнером Валерьяна Павловича в этой игре был писатель Борис Лавренев. Они могли состязаться несколько часов подряд. Когда шла игра, через столовую проходить было невозможно — белые шарики летали во все стороны. Стук ракеток и крики „аут!“ раздражали Лиду» (Сейфуллина 3. Моя старшая сестра. С. 60).
295
М. Я. Натансон, сосланную в Пишпек.
296
О том же сообщал Радеку и Правдухин: «Ал. Конст. Вор. сильно поседел. Сидит у себя и работает над второй частью „За живой и мертвой водой“». Первая часть вышла в 1927 г. в издательстве «Круг», вторая — в 1928 г., третья — в 1931-м в издательстве «Федерация».
297
Имеется в виду поездка О. Д. Форш во Францию (в Париже постоянно жила ее дочь) и в Италию.
298
Участник группы «Серапионовы братья» Всеволод Иванов уже в 1921 г. был высоко оценен и поддержан А. К. Воронским, много печатавшим его в «Красной нови» и в 1922 г. сообщавшим о нем Ленину: «Крупный талант, и наш». О повести «Возвращение Будды» (1923) Вс. Иванов записал: «А. Воронскому повесть не понравилась, он ее напечатал в каком-то альманахе и не стал печатать в „Красной нови“ — считал повесть слабой. Я ему поверил, но все же издал повесть отдельно. Повесть затем, позже, была переведена на польский, и помню К. Радек сказал мне как-то: „Вы, Всеволод, написали плохую контрреволюционную книжку. Я читал ее по-польски“. Это и было „Возвращение Будды“. Я не понял Радека, я не понимаю его слов и сейчас» (Иванов В. Дневники. М., 2001. С. 367. Запись 31 декабря 1946 г.). 21 февраля 1928 г. В. Правдухин писал Радеку: «В Москве я посмотрел „Бронепоезд“ Вс. Иванова. Отдельные сцены хороши, но пьесы, как органического целого нет. Диалог не всегда естественен: часто приподнят и фальшив». Сейфуллина познакомилась с Ивановым в 1923 г.; 15 ноября она писала Лидину: «В следующую пятницу жду Вас к себе. Известите остальных. Вс. Иванова, правда, лучше не звать. Я просто его рассмотреть хотела, но это лучше сделать в другой обстановке» (РГАЛИ. Ф. 3102. Оп. 1. Ед. хр. 933. Л. 1).
299
Т. В. Иванова писала о Сейфуллиной: «Лидия Николаевна была не общим нашим со Всеволодом другом, а моим личным и очень близким. Дружба наша возникла еще до моего знакомства с Всеволодом. В переделкинский период Лидия Николаевна была в нашей семье как человек родной всем нам, включая Всеволода, и в последние годы своей жизни она очень сблизилась с моей мамой. Но воспоминания мои о ней носят настолько сугубо личный характер применительно и к моей, и к ее жизни, что тут граница несвоевременности отчетливо мною ощущается. Существуют такие воспоминания, которые можно, по-моему, публиковать только посмертно. Я имею в виду себя. Лидию Николаевны давно уже нет на свете. Если когда-нибудь увидят свет мои воспоминания „О себе самой“ — там Лидии Николаевне отведется большое, может быть, даже одно из главенствующих мест». (Иванова Т. Мои современники, какими я их знала. М., 1984. С. 132–133).
300
И. Э. Бабель на вопрос лубянского следователя: «Разве в последние годы вы с Ивановым не встречались?» — показал: «С Вс. Ивановым я не встречаюсь с 1927 года, когда он женился на Т. В. Кашириной, с которой до этого был близок я и которая родила от меня ребенка, ныне записанного как сын Вс. Иванова» (Поварцов С. Причина смерти — расстрел. С. 63).
301
Имеется в виду сын Т. В. Кашириной и И. Э. Бабеля Михаил, которого впоследствии усыновил Вс. Иванов и который стал художником. К. И. Чуковский 14 июня 1927 г. записал в дневнике после посещения Сейфуллиной: «На столе у нее карточка Бабелёныша — сына Бабеля. Я не знал, чей это младенец, но он такой толстый, смешной (все хорошие маленькие дети — смешные), лобастый, что я невольно засмотрелся на карточку» (Т. 12. С. 309).
302
«Собачьи» новости сообщал Радеку и Правдухин: «Самая большая новость в нашем доме, это — то, что Маугли стал папашей, а Грайка — мамашей. Если бы можно было, я бы отправил Вам щенка, но Вы очень далеко забрались. Даже Маугли недоволен этим фактом: не с кем ему поиграть… Заведите настоящую сибирскую лайку и привезите ее с собой сюда».
303
О заведующем отделом печати Ленинградского обкома ВКП(б) Г. А. Ржанове упоминает К. И. Чуковский в «Дневнике» (Т. 12. С. 298, 361).
304
Соседка Сейфуллиной по дому.
305
К. И. Чуковский записал 14 мая 1928 г.: «Пошел к Сейфуллиной — больна, простужена никакого голоса, удручена. В квартире беспорядок, нет прислуги. „Развожусь с Валерьяном!“ Я был страшно изумлен. „Вот из-за нее, из-за этой дряни“, — показала она на молодую изящную даму, которая казалась в этой квартире „как дома“. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Валерьян Павлович изменил Сейфуллиной — с этой „рыжей дрянью“, и С. вместо того, чтобы возненавидеть соперницу, горячо ее полюбила. Провинившегося мужа услали на охоту в Уральск или дальше, а сами живут душа в душу — до его возвращения» (Т. 12. С. 369).
306
Рейснер Л. Собр. соч. Т. 1–2. М., 1928; «Книги Ларисы, — писал об этом издании Радеку Правдухин, — мы, конечно, купили. Издано неплохо».
307
Видимо, в дополнении к выписанным Радеку московским газетам Сейфуллина выписала ему и ленинградские; в письме Правдухина есть вопрос: «Получаете ли Вы „Красную газету“?»
308
Видимо, речь идет о статье Радека.
309
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 112. Л. 52–54.