Страница 24 из 140
Видимо, к этому времени Лелевич получил предыдущее письмо от Радека и 2 сентября написал ему:
Вы правильно подметили «диспропорцию» в праздновании юбилеев Толстого и Чернышевского[207]. Я метал громы и молнии по этому поводу на собрании Саратовского общества воинствующих материалистов еще весной. Согласитесь, что эта пышность в чествовании памяти апостола непротивления и эта неожиданная скромность в чествовании такого родного нам автора «Что делать» — факты неслучайные и социально-детерминированные[208].
В следующем письме Лелевич забрасывает Радека вопросами:
Следите ли за художественной литературой? Читали ли термидорианский рассказ Вс. Иванова в № 1 «Журнала для всех»?[209] И рассказ Эренбурга (из романа о Бабефе) в № 26 «Прожектора»?[210] Художники НЭПа (из попутчиков ли или из парижских кабаков[211]) злорадствуют, предвидя торжество устряловых![212] Просчитываются, сволочи! А о Шолохове Вы все же неверно судите: роман его не так остер тематически, но все же — талантливая, неплохая вещь[213]. Читали ли превосходное большевистское стихотворение Н. Дементьева «Арбат» в № 7 «Нового мира»?[214] Что скажете о «Зависти» Олеши?[215]
В январе 1929 г. Лелевича выслали в Соликамск (ГПУ сочло, что для относительно либеральных саратовских условий он недостаточно быстро эволюционирует в сторону капитуляции). 11 февраля Лелевич пишет Радеку:
Соликамск оказался, неожиданно для себя, лабораторией марксистско-литературоведческой мысли… Ваше мнение о романе Эренбурга «Гракх Бабеф»?[216] Читали ли воспоминания Воронского (где он кстати?) в «Новом мире»?[217] По-моему замечательно![218]
16 февраля 1929 г.:
Вы обещали, вернувшись из Новосибирска, написать подробно, но, видно, не собрались… Ходят слухи, что Вы добиваетесь разрешения совещания с Евгением Алексеевичем <Преображенским>, Христианом Георгиевичем <Раковским> и <И. Т.> Смилгой[219]. Верно ли? И если верно, каковы Ваши планы — в каком положении находится это дело?… Как дела с Вашей книгой о Ленине, о которой Вы мне писали?
Тон этого письма так не похож на обличительное послание Лелевича Вардину; видимо, он готовился к капитуляции…
Долго не получая писем от Радека, 21 мая 1929 г., Лелевич написал его приемному сыну Витольду Глинскому[220], также сосланному в Томск:
Дорогой тов. Глинский! Я уж Вас побеспокою. Будьте добры: когда К. Б. не может почему-либо сам писать, пишите Вы…[221]
Это последнее письмо Лелевича в архиве Радека.
Один сюжет в «писательской» почте Радека касается несомненно значимого события в его личной биографии. Событие это случилось в 1923 г., когда в жизнь Карла Радека вошла Лариса Рейснер. Вскоре (через нее) Радек познакомился и со всей семьей Ларисы, жившей в то время в Москве. Семья Рейснеров (отец, мать, дочь и сын) была спаяна невероятной близостью, дружбой и преданностью друг другу… Неизвестно, существовала ли переписка Радека и Ларисы Рейснер (во всяком случае, в почте Радека, теперь хранящейся в РГАСПИ, ни одного послания Ларисы нет); но два письма, отправленные Радеку в ссылку братом Ларисы — Игорем (впоследствии известным востоковедом, автором ряда книг) — сохранились. В историческом и тем более в биографическом, плане они существенны, но, будучи характерно личными и семейными, требуют предварительного рейснеровского семейно-биографического экскурса.
Михаил Андреевич Рейснер происходил из чиновничьей семьи обрусевших балтийских немцев; он окончил Варшавский университет, где защитил диссертацию на степень кандидата прав (его учителем был оказавший на него заметное влияние проф. А. Л. Блок, отец поэта). Стажировался Михаил Андреевич в Гейдельберге, после чего стал профессором юридического факультета в Томском университете. В 1904 г. по обращению К. Либкнехта он, как специалист по русскому праву, предоставил заключения для суда в связи с обвинением немецких социал-демократов в государственном преступлении против русского царя. В 1905 г. Рейснер организовал в Европе кампанию в связи с событиями 9 января и арестом Горького. В том же году он вступил (в Нарве) в большевистскую партию и участвовал в знаменитой Таммерфорсской конференции РСДРП(б), где познакомился с Лениным.
С 1907 г. М. А. Рейснер был допущен к чтению лекций в Петербургском университете; читал он лекции также на Высших женских курсах Раева и в Психоневрологическом институте (где училась и Лариса Рейснер). Автор двухтомного труда «Государство» (1911–1912), М. А. Рейснер вместе с тем вел широкую научно-социалистическую пропаганду в рабочих аудиториях, за это подвергался гонениям как академических кругов, так и «общественности». Гонения эти завершились широковещательным распространением клеветы: был пущен слух, что Рейснер — провокатор охранки; этот навет, как ни странно, поддержал В. Л. Бурцев. В брошюре «Мой ответ Бурцеву» Рейснер обстоятельно разоблачил ложные обвинения, но опровержения и логика впечатляли русское общество слабее, нежели эффектные сенсации…[222]
В 1914 г. Россия ввязалась в войну, и М. А. Рейснер с самого ее начала был активным противником мировой бойни. Антивоенным стал и литературный журнал «Рудин», восемь номеров которого в 1915–1916 гг. выпустили Михаил Андреевич и его дочь Лариса, ставшая душой журнала, где печатались и ее стихи, очерки, критические статьи.
Послереволюционная деятельность М. А. Рейснера выглядит скорее грустной. Он, конечно, принял предложение Ленина стать завотделом Наркомюста, но научная его работа явно стопорилась, поскольку социально-психологические методы в марксизме, которые развивал Рейснер, уже в 1920-е гг. в СССР не поощрялись, и он периодически обвинялся в различных «отступлениях»…[223]
Еще в 1893 г. М. А. Рейснер женился на Екатерине Александровне Пахомовой[224], с которой, как сказано в его автобиографии, «прожил всю жизнь в исключительном счастьи»[225] (Лариса родилась в 1895-м, а в 1899-м — Игорь). Вспоминая старших Рейснеров, писатель Вадим Андреев, мальчиком живший у них на Черной речке (его отец Леонид Андреев дружил тогда с рейснеровским семейством) писал: «Медленный, приторно любезный, немного рыхлый и чересчур спокойный Михаил Андреевич и рядом острая неукротимая Екатерина Александровна — они прекрасно дополняли друг друга»[226]. Называя дом Рейснеров четыреединым, младший Андреев особенно восторженно вспоминал Ларису: «Когда она проходила по улицам, казалось, что она несет свою красоту как факел и даже самые грубые предметы при ее приближении приобретают неожиданную нежность и мягкость. Я помню то ощущение гордости, которое охватывало меня, когда мы проходили с нею узкими переулками Петербургской стороны — не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, и каждый третий — статистика, точно мною установленная, — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе. Однако на улице никто не осмеливался подойти к ней: гордость, сквозившая в каждом ее движении, в каждом повороте головы, защищала ее каменной, нерушимой стеной. Вообще гордость была из основных рейснеровских черт. Даже мой товарищ брат Ларисы, Игорь, веснушчатый, острый, в мать, четырнадцатилетний мальчишка, был преисполнен гордостью: так, как он, никто не умел закинуть голову, одним взглядом уничтожить зарвавшегося одноклассника и выйти с достоинством из трудного положения. <…> Игорь был стремителен, настойчив, всегда увлекающийся и беспокойный, казалось, он не мог ни на чем остановиться надолго… Рассказывал он легко, плавно, без труда находя все нужные слова, легко подчиняя ритму своих беспокойных рук длинные периоды, придаточные предложения, вводные слова, так что самая сложная фраза получалась у него круглой, завершенной, как будто готовой к печати»[227].
207
Имеются в виду столетия со дня рождения писателей.
208
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 106. Л. 11.
209
Речь идет о повести Вс. Иванова «Особняк», сюжет которой относится к поре нэпа (мужик, приехавший с Урала в Питер, покупает особняк расстрелянного великого князя, а потом его из этого дома выселяют). Т. В. Иванова вспоминала: «Когда в 1928 году Всеволод опубликовал рассказ „Особняк“, изобличающий мещанина-стяжателя, в журнале „На литературном посту“ была помещена статья, в которой отождествлялся сам Всеволод с выведенным им персонажем. Статья была снабжена иллюстрацией Кукрыниксов: Всеволод в образе цепного пса сидит у собачьей будки, охраняя „свой“ особняк. Примечательно, что в библиотеке им. Ленина из комплектов журнала именно эту карикатуру тщательно вырезали» (см. сб.: Вспоминая Михаила Зощенко. Л., 1990. С. 175–176).
210
Роман И. Эренбурга о Бабефе «Заговор равных» был напечатан в № 11 и 12 «Красной нови» за 1928 г. в изуродованном виде; материал, связанный с эпохой Французской революции, легко соотносился с тогдашней российской действительностью.
211
Намек на Эренбурга, жившего в Париже.
212
По имени Н. В. Устрялова — деятеля кадетской партии, эмигранта, одного из идеологов сменовеховства, в 1935 г. вернувшегося в СССР.
213
Речь идет о первой книге «Тихого Дона», напечатанной в 1928 г. в журнале «Октябрь».
214
Антинэповское стихотворение, обращенное к подпольщику из Польши («Арбат — это черное горе мое // Каждым шагом в него // Я коплю динамит…»).
215
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 106. Л. 45.
216
О советской публикации романа Эренбург так выразился 21 ноября 1930 г. в письме к Е. Полонской: «Отрывки, точнее лохмотья были напечатаны в „Красной нови“»; полностью в СССР роман был напечатан лишь в 1964 г.
217
Имеется в виду первая книга воспоминаний Воронского «За живой и мертвой водой»; в 1929 г. Воронский был выслан в Липецк.
218
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 106. Л. 14.
219
Х. Г. Раковский в переговорах Радека с Преображенским и Смилгой об условиях капитуляции не участвовал; он сдался Сталину в числе последних видных троцкистов.
220
В. К. Глинский — сын Р. М. Радек от первого брака, усыновленный Радеком. Активный участник левой оппозиции в Ленинграде; сослан в Сибирь (1928–1929 гг.); в 1929 г. вместе с Радеком находился в Томске. Как и Радек, в 1929 г. выступил против Троцкого. Так, 29 мая 1929 г. Глинский писал из Томска питерскому приятелю: «Я никогда троцкистом не был. Воспитываясь в Ленинградском комсомоле, рано начавший изучение сочинений Ленина, я был против неклассовой постановки вопроса о демократии в 1923 г., против теории о вузовской молодежи как о барометре революции. Нет, с ним мне больше не по дороге. Я возвращаюсь в партию, чтобы помочь ей в борьбе с кулаком, бюрократизмом и нэпманами» (РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Ед. хр. 149. Л. 5–6). В 1930-е гг. работал старшим экономистом на металлургическом заводе «Азовсталь» в Мариуполе. В марте 1935 г. КПК при ЦК ВКП(б) объявила ему выговор за недостаточное участие в борьбе с «троцкистско-зиновьевской оппозицией»; затем арестован, погиб в лагере.
221
РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1 Ед. хр. 106. Л. 37.
222
«Подлая клевета Бурцева породила у Рейснеров недоверие к людям вообще. Настороженность была настолько болезненной, что Михаил Андреевич, когда его с кем-нибудь знакомили, прежде всего спрашивал: А вы читали „Мой ответ Бурцеву?“, все еще веря, что простой логикой можно уничтожить клевету» (Андреев В. Детство. М., 1968. С. 71–72).
223
Из послереволюционных работ М. А. Рейснера наибольший интерес, вероятно, представляет книга «Идеологии Востока. Очерки восточной теократии» (М.; Л., 1927).
224
Это информация из автобиографии Рейснера, написанной в 1927 г. Не связанный внешними обстоятельствами, Вадим Андреев пишет, что Екатерина Александровна была урожденная Хитрово и находилась в родстве с семействами Храповицких и военного министра Сухомлинова (Андреев В. Детство. С. 69); заметим, что в юности Л. Рейснер выступала под псевдонимом Л. Храповицкий. Отметим также, что К. Радек писал о покойной Ларисе Рейснер: «Остзейская кровь ее отца удачно сочеталась в ней с польской кровью матери, наследие старой немецкой культуры ряда поколений строгих юристов — с пылкостью страстной Польши» (цит. по: А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. Силуэты: политические портреты. М., 1991. С. 311).
225
Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь «Гранат». М., 1989. С. 623.
226
Андреев В. Детство. С. 69.
227
Андреев В. Детство. С. 70–71, 81–82.