Страница 2 из 140
Троцкий признавал, что во времена Ленина Каменев был одной из центральных фигур в стране: в 1917–1927 гг. Каменев — член ЦК партии большевиков, в 1919–1926 гг. — член Политбюро ЦК (после смерти Ленина председательствовал на заседаниях Политбюро), в 1918–1926-м — председатель Моссовета, в 1923–1926-м — заместитель председателя Совета народных комиссаров, в 1922–1924-м — заместитель председателя, а в 1924–1926-м председатель Совета труда и обороны, одновременно в 1923–1926-м — директор Института Ленина. «Как администратор, Каменев был доступен, — писал Ф. Раскольников. — Умный и благодушный „барин-либерал“, со склонностью к меценатству, он быстро схватывал суть дела и своим авторитетом пресекал произвол „власти на местах“, устранял „головотяпство“ помпадуров и с наслаждением восстанавливал попранную справедливость. Со свойственной ему добротой и гуманностью он нередко по просьбе родственников заступался за арестованных, и немало людей обязано ему спасением жизни. Он увлекался театром, литературой, искусством, заботился об украшении Москвы и с пеной у рта защищал от разрушения художественные памятники московской старины»[4].
Каменев никогда не рвался к личной власти, не претендовал на лидерство, политическое честолюбие не было главным мотором его существования. Продолжим цитировать Ф. Раскольникова: «Еще во время болезни Ленина руководство страной и партией перешло к „тройке“: Сталин, Зиновьев, Каменев. Как музыкальное трио они великолепно дополняли друг друга: железная воля Сталина сочеталась с тонким политическим чутьем Зиновьева, уравновешивалась умом и культурой Каменева. Зиновьев и Каменев были более на виду, чаще выступали с докладами на огромных собраниях в Большом театре и в Колонном зале Дома Союзов, но меткой пчелиного улья, хозяином „тройки“ Политбюро и всего Центрального Комитета с самого начала был Сталин».
Не будучи интриганом, Каменев все-таки оказался втянутым в политические схватки — сначала он поддавался влиянию Зиновьева в его, тайно и явно поощряемой Сталиным, борьбе с Троцким, а вскоре вместе с Троцким и Зиновьевым выступил против Сталина, но здесь его ждало полное и окончательное поражение (естественное для борьбы достаточно интеллигентного человека против политика с моралью пахана).
Последующие этапы карьеры Каменева: в январе-августе 1926 г. — нарком внешней и внутренней торговли, с декабря 1926-ш — полпред в Италии, затем председатель научно-технического управления ВСНХ; в ноябре 1927-го исключен из ВКП(б) и, как и Зиновьев, выслан на полгода в Калугу; 22 июня 1928 г. восстановлен в ВКП(б) и возвращен в Москву, где назначен на административно-хозяйственную работу…
Теперь два значимых высказывания хорошо знавших его людей:
«Каменев — „умный политик“, по определению Ленина, — писал Троцкий, — но без большой воли и слишком легко приспосабливающийся к интеллигентной, культурно-мещанской и бюрократической среде»[5]. А Луначарский, знавший Каменева еще до 1905 г., писал о нем: «Помимо нашей общеполитической работы — нас сразу соединило и многое другое, например, большая любовь Каменева к литературе, его сердечная мягкость и значительная широта взглядов, которая выгодно отличала его даже от самых крупных работников социалистического движения… Настоящее призвание Каменева не столько ораторское, сколько писательское»[6].
Литераторы, обращаясь к Каменеву с письмами, неизменно подчеркивали его репутацию человека гуманного и внимательного к деятелям культуры. Однако после того как Каменева оклеветали, прокляли, расстреляли и полвека не реабилитировали, никому из писателей, живших в СССР, и в голову не приходило вспоминать его добрым словом[7]. Писатели-эмигранты тоже корректировали свою память политическими соображениями, но другого рода. Поэт Владислав Ходасевич, чью парижскую жизнь не назовешь сладкой, вспоминал свои советские годы не иначе, как о времени, «когда русской литературой при помощи безвольного Луначарского управлял Каменев»[8] — а ведь запросто приходил к Каменеву в Кремль, делился бытовыми невзгодами, получал поддержку.
Вспомним еще одного писателя-эмигранта — А. И. Куприна. Осенью 1919 г. в Гатчину, где он постоянно жил, вошли войска Юденича, и Куприн тут же стал редактором штабной газеты Белой армии «Приневский край». В ней он писал о Ленине: «Чем держится он среди народа и откуда в одном человеке могла сосредоточиться такая страшная жажда крови, такая сатанинская ненависть к людям и презрение к чужим мукам, к чужим людским страданиям и чужой жизни?»[9] При такой-то, как теперь бы сказали, отвязанности, в статье «Александриты» Куприна вдруг (или не вдруг?) отпустила застившая глаза ненависть: «В конце 1918 года мне пришлось быть по одному делу в Москве, на Тверской, в старинном генерал-губернаторском доме, занятом тогда, если не ошибаюсь, Московским Советом. Мне пришлось там беседовать довольно долго с одним видным лицом большевистского мира, человеком, кстати сказать, весьма внимательным, умным и терпимым <…> Этот человек был — Л. Б. Каменев…»[10]
Приведем еще одно свидетельство Ф. Ф. Раскольникова: «С 1918 по 1926 годы я часто бывал в уютной квартире Каменева в Московском Кремле. <…> У него всегда можно было встретить артистов, писателей, художников, музыкантов. Это не был салон, но интеллигенция охотно посещала его гостеприимный дом. В начале 1920-х годов я познакомился там с Федором Ивановичем Шаляпиным, Всеволодовичем Эмильевичем Мейерхольдом, Ильей Григорьевичем Эренбургом, Максимилианом Александровичем Волошиным, Георгием Ивановичем Чулковым. Каждый приходил туда со своим нуждами, жалобами, просьбами, зная, что он найдет благожелательное отношение. Мейерхольд просил дотацию для своего театра и вдохновенно рассказывал о планах постановок. Приехавший из Парижа Эренбург жаловался на травлю журнала „На посту“. Георгий Чулков, ссылаясь на отъезд Бориса Зайцева, просил отпустить его за границу. Писатели и поэты просили Каменева прослушать их новые произведения, и он всегда находил время…»[11]
А теперь конкретные сюжеты, сгруппированные тематически.
I. Об арестованных и высланных
Алексей Максимович Горький познакомился с Каменевым лично в 1907 г., а заочно — еще в 1905-м[12]; в 1917-м Каменев печатался в газете Горького «Новая жизнь». В 1920 г. на отношениях Горького с Каменевым отрицательно сказывалось, хочешь не хочешь, соперничество М. Ф. Андреевой и О. Д. Каменевой за власть в ТЕО Наркомпроса.
Письмо Горького Каменеву в защиту М. И. Будберг имело свою предысторию.
Мария Игнатьевна Будберг (урожд. Закревская) — дочь сенатского чиновника; в 1911 г. ее отправили в Англию совершенствоваться в английском (сводный брат Марии Игнатьевны служил тогда в Лондоне в российском посольстве). Два лондонских знакомства Будберг оказались весьма значимыми в ее жизни. Первое — с молодым дипломатом Брюсом Локкартом — существенно повлияло на ее российскую судьбу в годы революции и начала Гражданской войны. Второе — с русским дипломатом графом И. А. Бенкендорфом — изменило ее жизнь сразу же, поскольку в 1911 г. она вышла за него замуж. Вскоре Бенкендорф получил назначение в Берлин, и Мария Игнатьевна последовала за ним; Бенкендорф имел родовые земли в Эстонии — именно там у Марии Игнатьевны в 1913 и 1915 гг. родилось двое детей. Осенью 1917 г. она, оставив мужа и детей в поместье, вернулась в Петроград, где встретилась с Брюсом Локкартом, работавшим тоща в России. Отношения Будберг и Локкарта вскоре стали близкими, и после переезда советского правительства в Москву она отправилась с дипломатическим представителем Англии Локкартом в новую столицу. Существует обширная литература о «заговоре Локкарта», но мы этой стороны жизни М. И. Будберг касаться не будем. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1918 г. Локкарт был арестован по обвинению в антисоветском заговоре (во время восстания эсеров в Москве). М. И. Будберг во время ареста находилась в его квартире и была задержана. В ответ на арест своего представителя англичане арестовали в Лондоне советского представителя М. М. Литвинова. В итоге все кончилось тем, что Локкарт был выслан из России, а Мария Игнатьевна вернулась в Петроград, где оказалась без средств к существованию. К. И. Чуковский устроил ее работать в горьковское издательство «Всемирная литература»; она же помогала Чуковскому в его Студии.
4
Раскольников Ф. Кремль // Смена. Л. 1988. 4 окт. Эти воспоминания написаны за границей. В 1926 г. Раскольников, присягнувший Сталину, прекратил с выведенным из Политбюро Каменевым какие-либо отношения. Характерно, что и после разрыва со Сталиным, зная о его звериной ненависти к Троцкому, Раскольников опасался упоминать Троцкого в мемуарах (судя по публикации 1988 г.).
5
Троцкий Л. Портреты революционеров. Chalidze Publications. Vermont. 1988. С. 190.
6
А. Луначарский, К. Радек, Л. Троцкий. Силуэты: политические портреты. М., 1991. С. 299.
7
Исключение, пожалуй, — мемуары Эренбурга, где он, не назвав фамилии Каменева, человечно написал о председателе Моссовета 1921 г. (Эренбург И. Люди, годы, жизнь: В 3 т. М., 2005. Т. 1. С. 357).
8
Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 223 (это напечатано 17 июня 1925 г. в парижских «Последних новостях»).
9
Приневский край. Нарва. 1919. 25 окт. Цит. по: Куприн А. Голос оттуда. 1919–1934. М., 1999.
10
Новая русская жизнь. Гельсингфорс. 1920. № 29. 6 февр.
11
Раскольников Ф. Кремль // Смена. Л. 1988. 4 окт.
12
См. статью и публикацию Л. Спиридоновой «„Я Вас сердечно любил…“ (М. Горький и Л. Каменев)» // Горький М. Неизданная переписка с Богдановым, Лениным, Сталиным, Зиновьевым, Каменевым, Короленко. М., 2000. Письма Горького, кроме оговоренных случаев, цитируются по этому изданию.