Страница 116 из 140
Депортационная версия отвергается автором и как географически не реализуемая (аргумент, скорее, неубедительный применительно к сталинскому режиму — скажем, депортация немецкого населения в СССР в 1941 г. была предпринята не только из Республики немцев Поволжья, но и из Москвы, Ленинграда и т. д.). Численность еврейского населения, существенно сокращенная гитлеровцами, также не могла остановить диктатора, как, скажем, остановила его численность украинского (депортировав чеченцев, ингушей, калмыков и крымских татар за сотрудничество с гитлеровцами, Сталин не депортировал за то же самое украинцев). Спорен и психологический аргумент: «По складу своего характера он (то есть Сталин. — Б.Ф.) не решился бы открыто выступить против евреев (? — Б.Ф.), хотя в душе, особенно в последние годы жизни, мог быть, что называется, патологическим антисемитом. Поэтому вождь, ревностно оберегавший свой революционный имидж большевика-ленинца (? — Б.Ф.), был обречен переживать муки психологической амбивалентности, которая, возможно, и ускорила его конец»[1191].
То обстоятельство, что за семь лет у Костырченко не появилось документов о подготовке неосуществленной еврейской депортации, не позволяет все же сделать окончательный вывод о том, что Сталин депортацию не замышлял. Вопрос в любом случае, как и семь лет назад, остается открытым. Прав, думаю, академик А. А. Фурсенко — упомянув об имеющихся свидетельствах и слухах о депортации, он написал: «В архивах такого рода фактов обнаружить не удалось. Возможно, их все еще хранят в секретных сейфах. Возможно, приказ был отдан в устной форме. Может быть, документы уничтожены. Это было обычным делом»[1192]. Разумеется, вопрос о реальности готовившихся планов, их конкретных деталях и т. д. важен. Но не только этим определялась жизнь еврейского населения в СССР, но и тогдашними опасениями, ожиданиями беды. Костырченко признает: «Конечно, слухи о депортации возникли не на пустом месте. Они были спровоцированы и массовыми арестами культурной и общественной элиты еврейства, и послевоенными пропагандистскими кампаниями, имевшими явный антисемитский дух… Основательность слухам придавало и то, что с конца 1952 года из Москвы в Казахстан стали высылаться семьи арестованных „еврейских националистов“… Конечно, потенциальная угроза депортации безусловно существовала»[1193].
В январе-феврале 1953 г. в элитарных, как теперь бы сказали, кругах советского еврейства угроза депортации считалась абсолютно реальной. Именно как прелюдия к депортации была воспринята частью еврейской элиты история с подписанием «Письма в редакцию „Правды“», подготовленного по заданию Сталина после объявления об аресте «врачей-убийц». Это письмо содержало не только горячее одобрение ареста «убийц в белых халатах» (большинство обвиняемых были евреи) и призыв беспощадно покарать преступников, но и признание того, что часть еврейского населения заражена национализмом-сионизмом и подвержена влиянию агентов империализма. В. А. Каверин, прочитавший тогда текст письма, в написанной «в стол» неподцензурной книге мемуаров вспоминал свое ощущение от него: «Я прочитал письмо: это был приговор, мгновенно подтвердивший давно ходившие слухи о бараках, строившихся для будущего гетто на Дальнем Востоке. Знаменитые деятели советской медицины обвинялись в чудовищных преступлениях, и подписывающие письмо требовали для них самого сурового наказания. Но это выглядело как нечто самой собой разумеющееся — подобными требованиями были полны газеты. Вопрос ставился гораздо шире — он охватывал интересы всего еврейского населения в целом, и сущность его заключалась в другом. Евреи, живущие в СССР, пользуются всеми правами, обеспеченными Конституцией нашей страны. Многие из них успешно работают в учреждениях, в научных институтах, на фабриках и заводах. И тем не менее в массе они заражены духом буржуазного воинствующего национализма, и к этому явлению мы, нижеподписавшиеся, не можем и не должны относиться равнодушно»[1194].
Отвергая версию депортации, Костырченко утверждает, что замысел письма возник у Сталина с целью прямо противоположной: «снять политическое напряжение… затушить скандальную ажитацию вокруг „дела врачей“ в стране и в мире»[1195]. Однако, сравнивая этот ход «отца народов» с его известной статьей 1930 г. «Головокружение от успехов» (свалив тогда все «издержки» коллективизации на местных чиновников, самой коллективизации Сталин не отменил), автор тем самым признает: даже если Сталиным и было предпринято «отступление» — то лишь временное (стратегических планов диктатор не менял). То обстоятельство, что текст «Письма в „Правду“» произвел на многих потенциальных подписантов впечатление не только не успокаивающее, а наоборот — устрашающее, в «Тайной политике Сталина» объясняется лишь «кондовым стилем», который-де исказил сталинский замысел (как всегда — все дело в аппаратчиках). Вину автор возлагает на «недалекого и заскорузлого по ментальности чиновника» — главу Агитпропа секретаря ЦК Н. А. Михайлова, которому-де Сталин поручил подготовку письма. Отметим однако, что наряду с Михайловым «письмом» занимался и тогдашний главный редактор «Правды» молодой сталинский любимец Д. Т. Шепилов — человек несомненно образованный и уж никак не заскорузлый. Подчеркнем также, что сталинские чиновники волю вождя выполняли точно (иначе и головы можно было не сносить), да и подготовленные по его указанию тексты Сталин обычно просматривал лично и, если нужно, правил — не случайно стиль официальных текстов, как правило, определял их политические последствия.
Многие подробности в деле с письмом в «Правду» остаются тайной.
Неизвестно, когда точно возникла у Сталина идея, чтобы знаменитые советские граждане еврейского происхождения обратились в «Правду», требуя сурово покарать «врачей-убийц» (возможно, после 13 января 1953 г. — дня официального объявления об их аресте, хотя не исключено, что и раньше того). Неизвестно, кто именно формировал список подписантов; неизвестен состав реальных сочинителей письма. Заметим, что среди 57 подписантов под отредактированным первым вариантом письма значились не имевшие отношения к его написанию писатели: Эренбург — № 9, Маршак — № 12, Гроссман — № 23, Алигер — № 26, Кассиль — № 43 (все, кроме Гроссмана, лауреаты Сталинской премии; имя Гроссмана, думаю, было внесено лично Сталиным, который дважды и тоже лично вычеркивал его фамилию из списков лауреатов Сталинской премии).
Всю процедуру подготовки текста курировал Г. М. Маленков (второй человек в партии), которому Михайлов и Шепилов представляли проекты письма, а уже он передавал их Сталину (материалы, связанные с пропагандистским обеспечением «дела врачей», хранятся в РГАНИ: в бумагах Агитпропа, непосредственно готовившего письмо, — Ф. 5. Оп. 16. Ед. хр. 602, и в бумагах отдела Маленкова — Ф. 5. Оп. 25. Ед. хр. 504; соответствующие бумаги, представленные лично Сталину, хранятся в Президентском архиве). Иерархическая лестница работала строго: только Маленков решал, что следует посылать Сталину. К подготовленному Агитпропом тексту первого варианта письма была приложена отпечатанная на машинке записка:
Представляем Вам отредактированный текст письма в редакцию газеты «Правда».
Слово «отредактированный» говорит о том, что текст письма с Маленковым, а может быть, и со Сталиным уже обсуждался. Письмо начиналось с изложения официального сообщения об аресте «врачей-убийц», содержало истерические обвинения еврейских «буржуазных националистов», продавшихся империалистам США, в попытке разжечь среди еврейского населения СССР национальную вражду к русскому народу и заканчивалось требованием «самого беспощадного наказания преступников»[1197].
1191
Костырченко. С. 678.
1192
Фурсенко А. А. И. В. Сталин: последние годы жизни и смерть // Исторические записки. 2000. № 3 (121). С. 190.
1193
Костырченко. С. 675.
1194
Каверин В. Эпилог. М., 1989. С. 316.
1195
Костырченко. С. 679, 681.
1196
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 25. Ед. хр. 504. Л. 187.
1197
Государственный антисемитизм в СССР от начала до кульминации 1938–1953. Документы / Сост. Г. В. Костырченко. М., 2005. С. 470–473.