Страница 19 из 25
Тот, кто хоть в какой-то мере наделён способностью обращаться к Силе, знает, что есть определённые ограничения в пользовании ею. Если ими умышленно пренебрегать ради выгоды, то за этим неизбежно последует расплата. Обнаружив ещё в детстве, что могу влиять на животных, я никогда не пользовался своим даром при охоте на них. Несколько раз мне удавалось воспрепятствовать нападению дикого зверя на человека. Но я никогда не позволял себе приманивать зверя, чтобы убить его.
Теперь мне предстояло проделать именно это — во благо Каттее. Мысленно я призвал на себя всю кару за преступное пользование Силой, лишь бы последствия моих действий не коснулись сестры. Затем я настроился на охоту.
Мозг рыб и рептилий настолько отличается от человеческого, что они почти не поддаются мысленному воздействию — это я понял давно. Другое дело млекопитающие. Я вспомнил антилоп — они должны уметь плавать… Я попытался вызвать в своём воображении зримый образ животного. Добившись этого, я начал нащупывать мысленный контакт с невидимой жертвой. Мне ещё не приходилось делать такое, и я не исключал неудачу.
Мои старания увенчались успехом — внезапно у меня возникло хорошо знакомое ощущение мысленного контакта. Усилием воли я стал подзывать жертву. Несколько мгновений спустя на берег выскочил молодой бычок. Я принудил животное спрыгнуть в воду в том месте, откуда течение понесло его прямо на наш островок.
Кимок начал целиться, но я запретил ему стрелять.
Я один должен был ответить за убийство. Животное откликнулось на мой зов, поэтому я же должен был отнять у него и жизнь.
Я чувствовал на себе взгляд Каттеи, пока вытаскивал тушу из воды на камни.
— Не повредит ли это твоему общению с Силой? — спросил я.
Она отрицательно покачала головой, но в её взгляде угадывалось замешательство.
— Мы не можем обходиться без пищи, Кайлан, — сказала сестра. — Однако… ты обременил себя проступком, и чем ты за него поплатишься, я не могу сказать.
«Скорее всего — утратой своего дара», — подумал я.
Мы разожгли костёр из сучьев, оставленных на островке половодьем, нажарили мяса и сытно поели.
— Скоро ночь, — Кимок приладил над огнём сырую ветку с нанизанным на неё мясом. — Не повременить ли, Каттея, до утра? Нам способствуют силы, питаемые светом. А в такое время — мы рискуем вызвать вместо них силы тьмы.
— То, что мы задумали, следует творить на заходе солнца, — возразила Каттея. — Свет и тьма не всегда противятся друг другу. Теперь оба выслушайте меня, ибо, когда я предамся действию Силы, вы уже ни о чём не сможете меня спросить. Вам нужно взять меня за руки и соединиться со мной разумом. Не обращайте внимания на то, что будет происходить со мной, и ни в коем случае не выпускайте моих рук из своих. Что бы ни случилось, не оставляйте меня!
Ей не нужно было просить нас об этом. И Кимок, и я тревожились за неё. Она была слишком молода и хрупка, хотя и прошла суровую школу колдовства. Сестра старалась казаться спокойной и уверенной в себе, каким старается казаться юный воин, которому предстоит первый бой.
Тучи, закрывавшие небо весь день, к заходу солнца рассеялись. Каттея позвала нас на западную сторону островка, откуда мы могли наблюдать закат. Мы взялись за руки и так замерли.
Мои ощущения были схожи с теми, что я испытывал, когда мать созвала нас помочь ей найти отца. Также, как и в тот раз, я утратил сознание себя и, ничуть не противясь этому, растворился в каком-то пульсирующем потоке, словно сам стал этим потоком…
Не знаю, как долго это продолжалось. Внезапно я опять ощутил себя самим собой. Я держал за руку Каттею, которая, судорожно глотая воздух и стеная, дёргалась всем телом, как в падучей. Свободной рукой я взял её за плечо, стараясь сдержать эти конвульсии, и заметил, что Кимок тоже вцепился в неё обеими руками.
Она резко вскрикивала и дёргалась так, что мы едва удерживали её на месте. Глаза сестры были закрыты. Казалось, сознание покинуло её, и тело само собой продолжает противиться тем мукам, которые она ему навязала.
Вдруг она пронзительно закричала, изогнулась дугой и так застыла, а над её телом возник узкий и длинный язык света, который чуть покачивался, как пламя свечи на ветру. Каттея задрожала и открыла глаза. Порождённое ею свечение изменило форму — оно приобрело вид крылатого жезла и больше не двигалось.
Поддерживаемая нами под руки, Каттея опустилась на колени перед этим сгустком света и стала что-то наговаривать — как тогда, когда обращалась с фланнаном. Всё ещё соприкасаясь с нею разумом, мы были способны улавливать смысл произносимых ею слов: она твердила древние заклинания, уговаривая своё бестелесное создание быть послушным и послужить ей.
— Теперь, лети! — крикнула она под конец.
Светящийся жезл исчез. Каттея поднялась с колен и провела по себе руками, будто снимая боль.
Я подбросил сучьев в костёр. Огонь осветил Каттею, и она показалась мне чуть ли не старухой. Её искажённое болью лицо ужасно осунулось. Кимок шагнул к сестре и притянул её к себе. Она приникла к его плечу и, постояв так, подняла голову и провела рукой по его щеке.
— Вот и всё, — сказала она, — кончились мои муки. Вы помогли мне, братья. Это дитя не связано ни с пространством, ни со временем. Наш посланец вернётся и укажет нам путь, уверяю вас в этом. А теперь давайте спать.
Сестра и брат скоро уснули. Мне почему-то не хотелось ложиться; что-то не давало покоя, и я не мог понять что. Опасения за жизнь Каттеи? Но её муки кончились. Боязнь подвергнуться нападению? Но мы находились на безопасном месте. Мой собственный проступок? Скорее всего. «Мне предстоит расплатиться за содеянное, — сказал я себе. — А пока лучше выкинуть это из головы»..
Я улёгся на подстилку, закрыл глаза и уже начал дремать, как вдруг был взбудоражен знакомым мне звуком: в ночи послышалось лошадиное ржание!
Глава 10
Я услышал глухой стук копыт и увидел — или мне это только показалось? — как раза два полыхнули белые вспышки на той стороне реки, откуда явились напавшие на нас кутора. Я заставил себя забыть об этих тварях и стал думать о лошадях, настраиваясь на то, чтобы утром что-нибудь разведать о них. Предавшись этим мыслям, я успокоился и уснул.
Поднялся я раньше всех, хотя лёг последним. Угольки в костре догорели и только чуть-чуть дымились. Было холодно. Над рекой клубился туман, цепляясь за островок белесыми щупальцами. Я бросил на тлеющие угли охапку хвороста и присел, чтобы раздуть огонь, как вдруг увидел, что на другой стороне потока стоит конь, пришедший на водопой.
Кони торской породы в Эсткарпе считаются самыми резвыми и выносливыми. Но они отнюдь не красавцы: их шерсть не блестит, как бы за ними не ухаживали, и они весьма низкорослые. Природа не наделила их статью и красотой, и с этим оставалось только мириться. Казалось, лучших коней можно было увидеть лишь во сне. И теперь мне подумалось, что я вижу сон: на берегу реки стоял сказочный конь — вороной масти, крупный, с длинными, стройными ногами.
Я смотрел на жеребца, и во мне разгоралось неодолимое желание завладеть им. Он поднял голову и посмотрел в мою сторону — без испуга, а скорее с любопытством, и я понял, что передо мной — дикий, не ведавший узды конь.
Он стоял и смотрел на меня, пока я двигался к краю островка. Затем, точно утратив ко мне интерес, он снова опустил голову и стал пить. Немного погодя он ещё глубже вошёл в реку, наверное получая удовольствие от того, что вода холодила ему ноги. Он завораживал меня своей красотой.
Не задумываясь, я стал нащупывать мысленный контакт с благородным животным, чтобы как-то удержать его, не дать уйти. Жеребец вскинул голову и захрапел. Он попятился из воды на берег и остановился, глядя на меня с любопытством и настороженностью.
Сбросив шлем, кольчугу и оружие, я кинулся в воду и поплыл к коню, который нервно бил копытом и встряхивал гривой, оставаясь, однако, на месте.
«Он дожидается меня! Он будет моим!» — торжествовал я. Никогда ещё мой контакт с животным не был таким успешным.