Страница 54 из 90
Несмотря на губительные для строителя коммунизма привычки, Богоявленский был грамотным инженером и артистично читал лекции. Правда, случались и плохие дни, когда его организм томился после вчерашнего и напрочь отказывался стоять у доски. Тогда дневальный приносил в аудиторию стул, и Гена читал лекцию, сидя перед амфитеатром, иногда, как смертельно раненый боец, подползая к доске, чтобы начертить очередную формулу.
Но вот случилось маленькое чудо. Военно-воздушная фея взмахнула Наставлением по службе штабов, и капитан Богоявленский превратился в майора. У старших офицеров учёт взысканий, как известно, начинают вести заново, и Гена, внезапно оказавшись безгрешным, как новорождённая овечка, обрёл медаль.
Медаль, несомненно, следовало обмыть. Проблема, однако, состояла в том, что наш тогдашний шеф готовился к перебазированию в высокие штабы, и, опасаясь малейшего залёта подчинённых и крушения собственной карьеры, употребление на кафедре запретил начисто.
Пришлось пить на улице.
В «гражданке» на службу тогда ходить было нельзя, поэтому награждённый и все примкнувшие были в форме. Зашли за трансформаторную будку, кое-как разгребли и утоптали снег, сделав из него бруствер для бутылок и стаканов. Хлеб был заранее нарезан, но на морозе его прихватило, и он хрустел, как суворовские сухари. Томат, в котором плавали обезглавленные бычки, тоже замёрз, и каждую рыбку приходилось выламывать из банки стынущими пальцами.
Выпили по первой.
Первая пошла хорошо. Закусили бычками. Потоптались, хрустя снегом, покурили.
Выпили по второй.
Вторая прошла вообще на ура. Стало веселее. Кто-то поинтересовался: «А ваще, сколько взяли?» Мероприятие явно шло в гору. Стали разливать по третьей.
– Мужики, – вдруг сказал Гена, обведя присутствующих затуманенным взглядом, – а ведь мы непобедимы! Не, ну правда, ну сами подумайте, ну где ещё, в какой армии старшие офицеры, зимой, по гм… пояс в снегу будут за трансформаторной будкой пить водку?!
Осознав свою пассионарность, мы гордо прикончили третью и незаметно перешли к четвертой. На морозе никто не пьянел. Напротив, всем было тепло и весело, каждый ощущал своё неоспоримое превосходство над вероятным противником, как моральное, так и физическое.
Стемнело. Пугая прохожих, мы выбрались из-за будки, кое-как отряхнулись и двинулись к метро. Добравшись до станции, я понял, что последняя была всё-таки лишней. В теплом метро нашу страшненькую компанию мгновенно развезло, причём хуже всего пришлось Гене, который на правах «орденоносца» пил больше всех, а закусывал, наоборот, меньше. От выпадения из реальности его спасал только железный организм, закалённый упорными и длительными тренировками. Подавляя противное головокружение, я вошёл в вестибюль и тут же на время ослеп из-за запотевших очков. Как всегда, переложить носовой платок из кителя в шинель я забыл. Пришлось зажимать «дипломат» между ног, расстёгивать шинель и вообще чесать правой пяткой левое ухо. Между тем, в вестибюле определённо что-то происходило, слышались невнятные крики и какое-то странное хлюпанье и царапанье. После того, как очки были, наконец, протёрты, я всё понял.
Коллеги пытались затащить Гену на эскалатор, но не тут-то было! Природа всё-таки взяла своё, и его душа потребовала подвига. Внимание Геноссе привлекла уборщица, которая щёткой толкала снежную кашу к канализационной решётке.
– Мать! – завопил Гена, – я вот так же! В училище! Четыре года! Дай мне! Хочу вернуться… Ощщу-тить!
Он схватил щётку и с пьяным усердием погнал грязный, мокрый снег вдоль перехода. Из-под щётки летели брызги, пассажиры, посмеиваясь, уступали дорогу.
– Бля, везёт вам, лётчикам, – завистливо сказал кто-то у меня за спиной. – Вот, к примеру, нажрётесь вы, так вам в метро и место уступят и фуражку поправят, и разбудят, когда выходить надо. А я, если в форме под этим делом еду, только и слышу: «У-у-у, гад, надрался! Наверное, опять взятку пропивал!»
Я обернулся. Рядом со мной стоял старший лейтенант милиции и задумчиво наблюдал, как майор Богоявленский заканчивает уборку вестибюля, сопровождая радостным гиканьем каждый взмах швабры. Ему вторило гулкое эхо пустой станции.
Обратный мутант
Я смотрел на него со злостью и удивлением.
Пожалуй, удивления было всё-таки больше.
Он сидел напротив меня, как школьник, аккуратно сложив руки с короткими, розовыми пальчиками, и безмятежно улыбался. А мне хотелось его удавить.
Существует теория, что человек произошёл от обезьяны в результате случайной мутации. Глядя на полковника Т*, можно было предположить, что он появился на свет в результате обратной мутации, и тем самым, совершил в эволюционном процессе размашистый шаг назад.
Полковник Т* был идиотом.
Природа мудра и предусмотрительна, поэтому дураки обычно компенсируют недостаток умственных способностей житейской хитростью, изворотливостью и абсолютным чутьём на неприятности. Полковник Т* был не таков. Чесание правой пяткой левого уха для него было естественным и необременительным занятием. Иногда мне казалось, что это удивительное создание нужно засунуть в стеклянный ящик с аргоном и выставить в питерской Кунсткамере рядом с заспиртованным младенцем и скелетом великана Буржуа, снабдив табличкой: «Кандидат технических наук, доцент полковник Т*. Идиот». Каким образом Т* получил учёную степень и дослужился до полковника, в рамках материалистического мировоззрения понять было совершенно невозможно. Впрочем, подозреваю, что если бы среди нашего педагогического коллектива каким-то чудом оказались идеалисты, их тоже постигла бы неудача.
Когда из верхнего штаба пришла выписка из приказа, что полковник Т* назначается в нашу контору на должность чистого зама, мы сначала обрадовались, но Т* быстренько расставил всё по своим местам. Его обезьянья мордочка с черными глазками-маслинами и высокий, взвизгивающий голос уже через месяц всем настолько опротивели, что преподаватели стали запираться от него в туалете, лаборантских и других подсобных помещениях. Составленные им документы были способны вызвать острый приступ шизофрении у любого, кто пытался вникнуть в их потаённую мудрость. Если Т* брался за составление расписания, то в одной аудитории неизменно оказывалось не менее трёх преподавателей, причём каждый приходил на занятия со своим взводом. Техники Т* не знал совершенно, выпускать его в аудиторию шеф откровенно боялся, поэтому методом проб и ошибок для нового зама нашли посильное занятие – инструктировать заступающего дежурного по кафедре.
Пришлось учиться с каменным лицом выслушивать непередаваемую ахинею, которую на инструктажах нёс зам, причём, надо отдать ему должное, он никогда не повторялся, что на небольшой кафедре с простенькой внутренней службой было своеобразным подвигом.
На кафедральных употреблениях Т* любил выступать с длиннейшими витиеватыми тостами, причём неизменно напивался, плакал, хватал соседей по столу за руки и кричал: «Ну, а теперь давайте – за нежность!»
Весной наш шеф, давно жаловавшийся на желудок, подавил естественный страх перед военной медициной и решился на гастроскопию в гарнизонной поликлинике. Заглянув в недра полковничьего организма, гастроскопист как-то занервничал, по отделению прошло неотчётливое шуршащее движение, в результате которого шеф вместе с портфелем и папахой на «Скорой» отбыл на канализационные брега Яузы, в госпиталь Бурденко.
Так, нежданно-негаданно полковник Т* на месяц оказался во главе нашей конторы. И всё бы обошлось тихо-мирно, (шеф прихварывал и раньше), но предстояла организация учебных сборов в войсках, которой шеф всегда занимался лично, пользуясь обширными связями в высоких штабах.
Трудолюбивый, как все идиоты, Т* в сжатые сроки решил поставленную задачу, в результате чего я, например, привёз 100 студентов в Сызрань, где нас никто не ждал. Слегка удивившись тому обстоятельству, что нас не встречают, я оставил своих воинов на вокзале, а сам пошёл в штаб училища. Выяснилось, что нас не встречают, потому что про нас не знает вообще никто. Ну, практически никто. Через какие-то полтора часа хождения по кабинетам нашёлся всё-таки один человек, который знал, и этот «один» был начальник училища, генерал. Оказалось, что сборы мы должны были, действительно проходить при училище. Не «в», а «при». Чувствуете разницу? И состояла она в том, что нам, оказывается, на самом деле нужно было ехать в учебный полк при училище, который базировался почти рядом. В Саратове. «Я же объяснил этому…» – тут генерал назвал фамилию Т*, уснастив её рядом цветистых прилагательных, – ты в Москве ему передай, – генерал долго перебирал нецензурные слова, выбирая походящее, – словом… словом, скажи ему просто, что он – мудак. Хоть и полковник. А я, если надо, подтвержу.