Талтос-убийца

Наконец он ухмыльнулся и слегка поклонился.

– Что ж, милорд джарег, мы решим этот вопрос позже, – сказал он, повернувшись ко мне спиной и продолжив восхождение по лестнице.

Мысль об убийстве прошла так же, как и появилась. Даже если бы это мне удалось, в результате я остался бы один внутри горы Тсер, если не считать весьма разгневанной Сетры Лавоуд, которая скорее всего не позволила бы мне телепортироваться отсюда.

Кроме того, оставалась проблема Квиона и двух тысяч золотых империалов.

Я сделал вид, что мне все безразлично, и последовал за ним. Мы миновали еще несколько дверей по левую сторону, затем вышли в узкий коридор. Прошли по коридору под арку, после которой он расширялся. Стены были черными и без всяких украшений, если не считать факелов. Я не смог опознать здешний камень, но это был явно не обсидиан. Он был шероховатым и, казалось, поглощал свет. Если чернота в замке Маролана вряд ли выглядела зловещей, то на горе Тсер она была мрачной и загадочной, в ней ощущались коварная мощь и темная сила.

Да, я знаю, что для драгейриан черный цвет означает волшебство. Но для меня он выглядит мрачным. У драгейриан извращенный взгляд, я об этом уже говорил.

Проходя мимо, я отметил, что факелы расположены на расстоянии семнадцати футов друг от друга.

Маролан открыл дверь, за которой находилась узкая металлическая винтовая лестница. Я последовал за ним наверх, в еще более просторный зал, который, казалось, уходил ввысь, с такими же факелами на стенах и украшенными орнаментом дверными проемами. Стены тоже были черными.

В какой-то момент я спросил:

– Никак иначе нельзя было меня сюда доставить?

– Мы могли тебя похитить, – ответил он, останавливаясь перед большой деревянной дверью, на которой был изображен присевший на задние лапы тсер. Маролан толкнул дверь, и она распахнулась.

За дверью оказалась комната шириной футов в тридцать, освещенная свечами и факелами. В ней стояли казавшиеся удобными кресла. Все черного цвета. Свое мнение на этот счет я уже выразил. Тени покачивались, из-за чего трудно было различать находившиеся в комнате предметы.

В одном из кресел кто-то сидел. Я попытался предположить, кто бы это мог быть. Сидящий не шевелился. Это была худая женщина с лишенным возраста орлиным лицом, обрамленным прямыми волосами, которые были черными, черными, черными. Боги, как я устал от черного!

Вероятно, по драгейрианским меркам она привлекательна, не знаю. Она была очень бледна; собственно, удивительно, что я не увидел ее сразу – столь силен был контраст между ее лицом и окружающей обстановкой. Одета она была, естественно, тоже в черное. Высокий кружевной воротник до подбородка. Ниже, на груди, большой рубин. Длинные пальцы казались еще длиннее из-за ногтей. На среднем пальце левой руки у нее было кольцо с камнем, который показался мне очень крупным изумрудом. Она пристально смотрела на меня глубокими, ясными и старыми глазами.

Она встала, и я заметил что-то голубое, блеснувшее на ее боку, – как я понял, драгоценный камень на рукоятке кинжала. Потом я мысленно ощутил этот кинжал и выяснил, что это по крайней мере столь же могущественное оружие, как меч Морганти. Когда она встала, кинжал исчез в складках ее одежды, отчего она стала полностью невидимой, за исключением смертельной белизны лица и глаз, сверкавших, словно глаза волка.

Видимо, она решила проявить гостеприимство, поскольку в комнате вдруг стало светлее. И тогда я увидел на полу передо мной лежащее лицом вверх безжизненное тело Квиона. Его горло было перерезано, и красный цвет его крови был почти невидим на черном ковре.

– Добро пожаловать, – сказала она вкрадчивым и мягким, словно бархат, голосом. – Я Сетра.

Проклятие! Чтоб мне провалиться.

Один из своеобразных обычаев людей с Востока – празднование дня собственного рождения. Для нас это скорее праздник самого родившегося в этот день, нежели повод для почитания и благодарности тем, кто произвел его на свет.

Я провел свой десятый день рождения в обществе деда, в основном наблюдая за его работой и восхищаясь ею. Я задавал ему разные вопросы каждый раз, когда в лавке не было посетителей, и узнал о трех видах любовных снадобий, о том, какие травы колдун должен выращивать сам, а не покупать. О том, какие благовония следует использовать для различных заклинаний, почему во время магических действий нужно быть уверенным, что поблизости нет зеркал или отражающих поверхностей, как обеспечивать легкие роды, лечить судороги и головную боль, предотвращать инфекцию, где можно найти волшебные книги, а также как превращать бессмыслицу в стоящие заклинания.

– Идем в дом, Владимир, – сказал дед, закрывая лавку. – Садись.

Я прошел в комнату и сел в большое удобное кресло. Он пододвинул другое кресло и сел лицом ко мне. Кот Амбруш прыгнул ему на плечо. Я слышал его мурлыканье.

– Посмотри на меня, Владимир. – Я удивленно посмотрел на него. – Теперь откинься на спинку кресла. Представь себе, что ты становишься тяжелее, ладно? Почувствуй, что ты все тяжелее и тяжелее, что ты сливаешься с креслом. Можешь? Смотри на мое лицо, Владимир. Думай обо мне. Закрой глаза. Попробуй все равно увидеть меня, даже с закрытыми глазами. Ты можешь это сделать? А теперь можешь почувствовать тепло? Ничего не говори. Представь, будто ты плаваешь в воде, и тебе тепло. Думай о моем голосе – чувствуешь, как он наполняет твою голову? Прислушайся, как мой голос отдается в твоей голове. Ты больше ничего не слышишь. Мой голос – везде, это все, что ты знаешь. А теперь скажи; сколько тебе лет?

Это меня несколько озадачило. Он что, подумал, будто я уснул, или как? Я попытался ответить и удивился тому, каких усилий это потребовало. Наконец я сказал: “Десять”, и мои глаза открылись. Дед улыбался. Он ничего не сказал, поскольку в этом не было необходимости. Я понял, что слово “десять” было, собственно, первым, произнесенным в комнате вслух за последние несколько секунд.

Я перешагнул через тело со всей осторожностью, на какую был способен, – не хватало еще поскользнуться. Темная Леди горы Тсер указала мне на кресло. Я сел в другое, лишь частично из чувства противоречия – то, которое я выбрал, было не столь мягким, и из него легче быстро вскочить. Если вы этого еще не поняли, я был несколько напуган.

Скажу вам еще одну странную вещь: я ощутил жалость к Квиону. Да, я намеревался убить его, как только он мне попадется, но, увидев его мертвым… не знаю. Я вспомнил, как он упрашивал меня позволить ему работать, как он перестал заниматься игорным бизнесом, и все такое прочее, и мне уже не казалось столь важным, что он нанес мне удар в спину, сбежав с моими деньгами. Полагаю, тот факт, что с ним за это расправился Маролан, воспринимался несколько иначе.

Но, как бы там ни было, я был напуган и одновременно разъярен, словно тсер, угодивший в сеть креоты.

Лорд Маролан сидел лицом ко мне, двигая подбородком и челюстью. Когда так делаю я, это означает, что я нервничаю. Я был склонен думать, что у Маролана это означает нечто иное, но не мог сказать, что именно. Вошел слуга, одетый в черную ливрею с головой дракона слева на груди. Интересно, подумал я, что за человек мог быть слугой Сетры Лавоуд. Судя по его круглым глазам и полному лицу, вероятно, он был из Дома Тсалмота. Лицо его было хмурым, а глаза выглядывали из-под мохнатых бровей. Похоже, он был стар. Его язык то и дело высовывался изо рта, и я подумал, в здравом ли он уме. Его фигура была слегка согнутой, а походка – шаркающей.

Он подал нам бокалы для аперитива, заполненные до середины чем-то цвета кленовых листьев. Каким-то образом он ухитрился перешагнуть через тело, даже, казалось, не заметив этого. Он обслужил сначала меня, затем Маролана и Сетру. Руки его были покрыты белыми пятнами и тряслись от старости. Обслужив нас и все еще держа в руках поднос, он встал позади Сетры, слева от нее, безостановочно окидывая взглядом комнату. Мне стало интересно, насколько согласованы движения его глаз с движениями языка, но не стал тратить время на то, чтобы это проверить. Напиток оказался ликером, сладким на вкус и с ароматом свежей мяты.