Рапорт инспектора

А не знавшая этого Лариса, уверенная, что предана Девятовым и теперь уж будет, как и Володька с Женькой непременно им уничтожена, вопреки рассудку спешила, почти бежала по улице в сторону водной станции. Все ней перемешалось — страх, ненависть и даже та призрачная надежда, которая никогда, до последней минуты не покидает человека. Если бы у нее спросили, что она не собирается делать, она бы не ответила. Вернее, в голове метались все те жесткие слова, которые она скажет, швырнет ему в глаза, рискуя жизнью, ибо одна, безоружная, она не могла, конечно, надеяться спастись, если этот здоровый, всю жизнь тренировавший свои мышцы мужчина в самом деле покусится на нее. А подсознательно в ней стучало — вдруг все не так, вдруг произойдет чудо и она будет спасена. Неизвестно как, но спасена. Так она бежала и бежала, а потом села в такси, потому что бежать уже не могла. Села и поехала к Девятову. Больше деваться ей было некуда.

Девятов собирал вещи. В последнее время он совсем перебрался на водную станцию к безмерной радости сторожа Романыча, который не только почувствовал себя в безопасности, но и смог проводить больше времени в ресторане «Мельница», у родственника. В городе тренер жил на частной квартире. Был он приезжий, имел в свое время семью, да надоело однообразное житье, захотелось поискать счастья, и вот поиски кончились.

Пока отпущенный сторож предавался скромным утехам в служебном помещении ресторана, Девятов уложил на дно потертого чемоданчика деньги и прикрыл их сверху вполне обычными вещами — неглаженной рубашкой и бритвенными принадлежностями, а сам присел на койку и ел колбасу, запивая ее водкой из граненого стакана, дожидаясь вечера, чтобы, не привлекая внимания, добраться до вокзала и сесть в один из поездов, отправляющихся в дальние районы страны.

Таким и увидела его Лариса — ссутулившегося немного, в спортивном свитере, озабоченного мужчину, с только что выбритыми щеками. Щеки у Девятова за последние дни втянулись, он похудел лицом, и стали заметны морщины и складки кожи. И если в спину его еще можно было окликнуть словами «молодой человек», то, глянув в лицо, такое сказать уже было нельзя.

Но Лариса рассматривала не Девятова. Она смотрела на чемодан. Несколько минут назад, еще на пороге этой комнаты она была убеждена, что ей грозит смертельная опасность, смерть от его руки, а теперь она видела, что он всего-навсего бежит, бросает ее, как сношенную ненужную вещь, и даже измятая, дешевая рубашка, что лежит в чемодане, нужнее ему. Это был не выстрел это была пощечина.

— Бежишь? — спросила она голосом, прерывающимся от негодования.

Девятов поставил стакан на стол и сказал медленно:

— Во-первых, воспитанные люди не входят без стука, во-вторых, сначала здороваются.

Он говорил еще сдержанно, но в нем уже бушевала радостная злоба, которую можно немедленно выплеснуть, облегчить, наконец, душу от всего, что накапливалось так долго, постоянно подавляясь. Вот она пришла, эта тварь, превратившая его в затравленного волка. Ведь не поддайся он тогда пьяному порыву, поощренному ее уступчивостью, не было бы всего, что случилось, что теперь гонит его неизвестно куда, заставляет бежать, спасаться. Зачем она пришла, его не интересовало. Пришла чтобы дать ему возможность рассчитаться.

Так ее ненависть столкнулась с его ненавистью.

Однако, ослепленная злобой, Лариса не почувствовала опасности именно тогда, когда она возникла по-настоящему.

— Воспитанных в другом месте ищи.

Если бы он мог спокойно наблюдать ее, то, наверно, удивился бы перемене в лице Ларисы. Исчезла актерская выдержка, внутренний грим, обаяние молодости. Злобно и вульгарно прищурившись, перед ним стояла женщина, готовая оскорблять и драться. Все темное, злобное, враждебное людям, что, презирая и отвергая, впитывала она незаметно в своем отгородившемся от жизни и соседей доме, обнажилось в ней. Весь мир был против нее, а олицетворял его один враг.

— Удирать собрался? С Женькиными деньгами?

Эта нелепость сдержала его еще на мгновенье.

— Что?

— Все знаю, сволочь. Женьку ты убил!

— Идиотка!

— Мне Мазин сказал. Так что не радуйся. Далеко не уйдешь.

Конечно, Мазин ничего подобного не говорил, но Девятов поверил.

— Заложила? — выдохнул он водочный перегар и поднялся.

Было и это нелепо. Сознайся Лариса во всем, кто бы позволил ей разгуливать на воле да еще личные счеты сводить? Но это уже до Девятова не доходило.

— Выдала меня, сука?

Она и не подумала опровергать. Пусть думает! Пусть трясется!

— Ты двух людей убил!

Она выкрикивала слова, которые считала искренними, ослепленно веря в эту минуту, что каждый из них — жертва другого, забыв напрочь, как вместе, довольные собой, прохаживались по коридорам института, отмечая удачное расположение комнаты, на пороге которой вырвут они сумку с деньгами и загуляют, заживут веселой, беззаботной жизнью. Забыла она и другое: как сплетала хитрую и бесполезную паутину вокруг Горбунова, которого хотела отправить на смерть, чтобы спастись самой. А он забыл, как в этой самой комнате поил Крюкова спиртом, а потом вынес и бросил его в воду и наступил ногой на затылок.

— Тварь!

Он подошел к ней вплотную.

А в ней бушевала своя ярость, и не было страшно.

— Бандит! Убийца!

Первый раз он ударил ее не кулаком, а ладонью. Но это была не театральная пощечина, это был злой и сильный удар, который сбил ее с ног. Во рту она ощутила кровь с прикушенного языка. Было больно, но понять всего, что происходит, она сразу не смогла.

Девятов стоял над ней.

— Тварь! Это ты все затеяла. Думаешь, эти руки Володьку убили? — он протянул к ней растопыренные пальцы. — Нет, эти! — Каблуком он вдавил в пол ее ладонь.

— Ой! — вскрикнула она.

— Молчи! Милицию зовешь? Милиция улики на Горбунова собирает. А ты вставай! Говоришь, я двоих убил? Правильно. Ты вторая будешь!

Наконец она поняла, что ее убивают. Но она не хотела умирать Качаясь, она встала сначала на четвереньки, потом выпрямилась и вдруг кинулась вперед, чтобы схватить нож которым Девятов резал колбасу. Не удалось. Второй расчетливый удар снова сбил ее с ног и отшвырнул в угол. На глазах ее появились слезы бессилия.

— Вставай тварь!

Ему нравилось это слово, он хотел сломить ее, прежде чем убить, и уже почти сломил. «Сейчас добью! — решил он радостно, глядя, как Лариса опять поднимается на четвереньки. Рука ее скользнула по грязному полу и наткнулась на что-то прохладное.

— Вставай! — повторил он, в ослеплении не видя того, что увидела она — ружья, оставленного сторожем.

Лариса задержалась на коленях, собираясь с силами.

Мазин услыхал выстрел, притормаживая машину. Он подбежал к станции, скользя и спотыкаясь о корни, присыпанные снегом. Трофимов отстал на пару шагов.

С Ларисой они столкнулись на пороге. Она вскинула ружье, но капитан сделал рывок, выскочил вперед, отбил рукой ствол и упал, уходя от выстрела. Заряд из второго ствола ушел вверх, в сторону, а Лариса прыгнула в другую, оставив открытой дверь. Мазин мельком увидел рифленые подошвы лежавшего на молу Девятова.

— Стой! — закричал он, повернувшись к Ларисе.

Она бежала к реке, не выпуская из рук ружья.

Мазин кинулся вслед.

— Стой! Провалишься!

Лариса бросила, наконец, ненужное ружье, и тут же лед не выдержал, выплеснулся тонкими, с витринное стекло, белоснежными осколками, и она исчезла в открывшейся черной полынье.

— Эх! — вырвалось у Мазина, но голова ее, облепленная мокрыми волосами, показалась на поверхности. Обрадовавшись, он сделал несколько шагов по льду, услыхал треск под ногами, сорвал пальто, лег на живот и пополз вперед, протягивая ей ружейный приклад.

— Спасите… спасите… — задыхалась она.

— Держись! — Мазин обернулся. — Трофимыч, не подходи, двоих не выдержит.

Невидимая трещина расползлась под ним, он почувствовал, что проваливается. Холод еще не проник сквозь одежду, но сразу отяжелели ноги, потянулись с глубину и… коснулись песка.