Омут

— Это мы, — сказала Софи. — Мы знаем.

— Кто он?

— Третьяков, председатель ВРК.

И подумала: «Если бы пулемет…»

Однажды, когда красных выбили с позиции и те отступили, бросив пулеметную ячейку, на железнодорожной ветке, пересекавшей поле боя, появился бронепоезд. Он чем-то напоминал этого выступавшего большевика, такой же наполненный сокрушающей силой. Белые дрогнули, залегли, начали отступать перед стальной махиной.

Подчиняясь одному ожесточению, Софи скатилась в наспех подготовленное укрытие и, развернув пулемет, выпустила очередь. Пули били по броне, отскакивали в бессилии, а состав надвигался, казалось, готовый свернуть с рельсов и раздавить ее вместе с маломощным оружием.

Но тут рявкнуло сзади трехдюймовое орудие, и снаряд снес взятую в железо паровозную трубу. Он не повредил, в сущности, бронепоезд, но дым повалил вниз, окутывая вагоны, и казалось, он горит, вспыхнул. На короткое время этот дым помешал вести придельный огонь, и она успела отползти к своим, глотая неудержимо хлынувшие слезы…

— Революция победит, — заканчивал речь Третьяков, — в мировом масштабе!

Красноармейцы вскинули винтовки.

Залп! Второй…

— Мне кажется, что они стреляют в нас, — сказал Юрий.

Оркестр грянул, перейдя с траурной мелодии на мажор революционного гимна:

— Пойдемте, — попросил Юрий.

Они начали спускаться на аллею, по которой шел тем временем, другой человек, тоже стоявший во время похорон в стороне, Максим Пряхин. Толпа разделила их, и Юрий не заметил Максима, но Максим увидел Юрия. В ревнивое и уязвимое сердце Пряхина кольнуло: «Офицерик-то с барышней, а Танька с его дитем…» Стало жалко сестру, но тут же подумалось: «А может, оно и к лучшему? Пора же им наконец развязаться. Белую кость не перекрасишь. Небось смерти Наума радуется… Эх, Наум, Наум! Как же это тебя угораздило!..»

— Пряхин! — прервал его размышления громкий голос.

Максим оглянулся и остановился.

Окликнул его Третьяков, который шел, смешавшись с товарищами.

— Здравствуй, Пряхин.

— Здравствуй, Иван Митрофанович.

— Сторонишься товарищей?

— С чего ты взял?

— За спинами хоронишься.

Такой разговор был Максиму не по душе.

— Хорониться за спинами не привык. Пришел последний долг отдать. Мы с покойником вместе под деникинской петлей ходили.

— А теперь его пуля настигла.

— Упрекаешь?

— Упрекаю. Бросаешь товарищей в трудный час.

— А кто его трудным сделал? Протянули руку, а вам не хлеб, а камень…

— Ну, здесь спорить неуместно. Советую самому над его могилой подумать.

— За совет спасибо, только я уже подумал.

И, повернувшись, он пошел мимо Третьякова к влажному еще холмику, чтобы бросить на него последнюю горсть земли.

А тем временем Юрий, к счастью не видавший Максима, потому что встреча заставила бы его вспомнить о Тане, наткнулся на совсем другого знакомого. Тот тоже стоял в стороне на похоронах. Но все они стояли с разными мыслями и чувствами.

— Шумов! Ты-то что здесь делаешь?

Мысли и чувства Шумова были глубоко скрыты, и Муравьев не догадался о них.

— Позволь прежде поклониться даме. Целую ваши ручки, мадемуазель.

— Здравствуйте, ваше степенство.

Софи испытывала неприязнь помимо воли.

— Вы по-прежнему недолюбливаете коммерцию?

— А вы решили открыть похоронную контору?

Шумов улыбнулся.

— До революции это было прибыльное дело.

— Андрей! Как тебе не стыдно! — возмутился Юрий.

«Фигляр!» — подумала Софи.

Между тем Шумов думал, что ответить на вопрос Юрия, почему он оказался на кладбище, и как узнать, зачем они сами пришли сюда, да еще вместе.

— Однако я не ожидал встретить тебя на похоронах чекиста, — тут же напомнил о своем вопросе Юрий.

— Признаться, я вас тоже.

— Мы просто гуляли, услышали музыку, увидели процессию и пошли.

— А я уже был здесь. По просьбе тетушки искал могилу дальней родственницы.

— О!.. — воскликнула Софи. — Помимо дядюшки в Курске, тетушка и здесь. И снова кладбище. Что-то смахивает на роман тайн. Не правда ли?

Досаднее всего было то, что Шумов говорил почти правду, хотя курский дядюшка скончался и не на руках у него, а за два года до войны в богадельне для инвалидов — он отморозил ноги под Плевной. Тетушка же могла подтвердить каждое сказанное слово. Она в самом деле, интересовалась могилой родственницы.

«Действительно, звучит как-то глупо», — думал недовольный собой Шумов, старательно сохраняя добродушную улыбку.

— Мадемуазель! Вы несправедливы ко мне. Я все время ощущаю вашу враждебность. Но я не заслужил. Я хочу сломать эту стену недоверия. Разрешите предложить вам навестить один подвальчик. Это рядом. Там обитает один колоритнейший грек, который держит прекрасное вино. Не откажите!

Софи не хотела идти, но видела, что Юрий склонен.

— Юра! Прошу тебя. Уговори свою даму.

— Если грек колоритен…

— А вино прекрасно, — подтвердил Шумов.

— Хорошо. Если ненадолго.

— Вот и отлично.

Грек оказался очень толст и велик для своего крошечного подвала. Когда он выходил из-за стойки, в зальчике сразу становилось тесно.

Шумов шепнул ему что-то, и грек заклацал языком:

— Это почтенное вино спрашивают только знатоки. Вы оказываете мне уважение и приносите радость. Вам понравится, обязательно понравится.

Он откупорил бутылку, обхватив ее огромными волосатыми пальцами, и налил, понемногу в низкие бокалы.

— Попробуйте этот нектар. Это вам не сантуринское. Особенно нынешнее. Где взять травы, которые давали ему аромат и вкус? Кто их привезет из Греции! Ах!.. А здесь еще есть и вкус, и аромат. Попробуйте, барышня. К вину я рекомендую вам сыр и маслины. И зелень, конечно.

— Давайте, давайте то, что положено, — поддержал его Шумов. — Вы знаток, и мы вам доверяем.

Грек был польщен и доволен.

— Вы останетесь довольны. Просто ужас берет, когда подумаешь, что будут пить люди! Водку? Бр-р-р… Или, может быть, мадеру, которая пахнет жженой пробкой! Боги послали людям вино. Но боги дают, а мы не умеем беречь и ценить их дары!

Грек не обманул. Вино оказалось настоящее, терпкое и ароматное.

— Вам нравится? — спросил Шумов Софи.

— Да.

— Божественно. Сегодня очень хороший день. Правда, Соня? — повернулся к ней Юрий.

— Хороший.

— Я очень рад, — сказал Шумов. — Конечно, я не могу угостить вас, как наш общий друг… Его возможности шире, но чем черт не шутит, вдруг и мне повезет. В коммерции, разумеется. Впрочем, пардон. Я знаю, вы оба презираете бедных торговцев.

— Ну, это не совсем так, — возразил Юрий.

— В самом деле! Кажется, совсем недавно ты был категорически против этих низменных занятий.

— Я говорил о риске, ненадежности. А может быть, я просто завидовал твоим возможностям, потому что не имел своих?

— Что-нибудь изменилось? — спросил Шумов осторожно, обратив внимание на слова «не имел».

— Не одному же тебе везет!

— Было бы прекрасно, если б ты последовал моему примеру… Мне тогда показалось, что ты слишком увлечен политикой.

— Трудно остыть после стольких лет…

— И все-таки пора. Лучше пить это прекрасное вино, чем разведенный спирт в окопе.

— Вы думаете? — усмехнулась Софи. — Ну что ж… Тогда за мирную жизнь!

«Что это с ними сегодня?.. — подумал Шумов с беспокойством. Он прекрасно понимал, что люди не меняют своих взглядов так быстро. — Неужели они разгадали меня и подсмеиваются? Или стараются обмануть?»

Плохо было и то, и другое. Но первое даже хуже, потому что направленные действия понять было легче.

— И за успехи в мирной жизни! — поддержал Шумов. — Ты не возражаешь, Юра?

Юрий взглянул на Софи, и она улыбнулась ему.

Вино уже немного кружило голову.

— За большой успех! — добавил Юрий.