Финт покойной тети

Они прожили вместе почти двадцать лет. Если при выражениях других людей отец морщился, то мамины высказывания не замечал. Ему нравилось, как она готовит, нравилось, что она не дергает его по пустякам, когда он дремлет у телевизора после работы, нравилось спать с ней, прижавшись к теплому телу и уткнувшись в мягкую большую грудь. Мне не надо было об этом рассказывать, достаточно было видеть их по утрам, когда мама потягивалась, одной рукой нащупывая пульт телевизора и включая «Новости», а другой тормоша сонного папу, у которого на щеке были видны розовые полоски-складки наполовину от подушки, а наполовину от маминой ночнушки, в которую он утыкался во сне.

Наверное, к возрасту «ягодки» моей маме захотелось «африканских» страстей и дополнительных материальных субсидий, но для любовницы она была слишком властной.

Мне она не каялась в своих ошибках, не рыдала на плече и у отца прощения не просила, наоборот, припоминала грехи им одним известные. Но иногда, ковыляя ночью в туалет через ее комнату, я слышала, как она плакала. Она не ревела в подушку. Она лежала на спине, лицом к потолку, сдерживала вздохи и вытирала слезы с щек.

Господи, да о чем я думаю! Родители разберутся в своих отношениях в любом случае, а я сегодня нашла клад!

Не знаю, как реагируют на найденные пятнадцать тысяч миллионеры, я их мало встречала, практически ни одного, но моя радость перешла в другое качество. В раздумье. Куда денежки потратить? В принципе, это не проблема, тут моя мама справится за день, но мне тоже хотелось бы поучаствовать в этом нелегком деле.

Надо настроиться и понять, чего мне хочется больше всего? В прошлом году мне больше всего хотелось длинную норковую шубу. Как у Кати. У меня была черная синтетическая на холода, но ей было столько же лет, сколько моей бабушке, был полушубок из норки, но опять же с Катиного плеча, и если ей он прикрывал бедра, то мне едва прикрывал… зад. В мороз очень чувствовалось. Но теперь у меня две шубы, два плаща и три пальто. Главное, поменьше есть и постараться их на себе застегнуть… Тут я вспомнила сегодняшнюю курицу и кусок хлеба к ней. Черт! Опять забыла про раздельное питание.

Так, продолжаем шоу по выбору желания. Все тряпки, о которых мечтали я, мои знакомые, знакомые моих знакомых или, например, целые женские коллективы цехов и контор, у меня есть. Чего у меня нет?.. Любимого человека. То есть для «перепиха» может подойти Леонид, который периодически и приходил ко мне за этим, когда мама уезжала к папе «обсудить кое-что важное». Но как любимый человек Леонид восприниматься не может, так как он невзрачен, много выпивает за вечер и в постели думает только о себе.

Пока на горизонте нет подходящих кандидатур, а Леонардо Ди Каприо и так слишком занят любовницами, подумаем, чего же я хочу еще… Чтобы родители опять поженились! Но этого за деньги не сделаешь. А что можно сделать за деньги? Операцию. Операцию, пятую по счету, моего многострадального колена. А на сколько тянет такая услуга? С микрохирургией, наращиванием сухожилий и костной ткани? Тысяч на двадцать. Что из этого следует? А то, что хватит сидеть сложа руки, пора браться за остальные цветочные горшки. Если там есть пачки хотя бы по двадцать, десять, пять и одному доллару, то и это неплохо, я согласна и на восемнадцать тысяч.

Я вспомнила вчерашнего парня. Скорее всего его личность уже установили… Думать о нем было тяжело. И, взяв жестовский поднос, я пошла в спальню за цветами.

Естественно, что телефон зазвонил именно тогда, когда я шла обратно с тяжелым подносом, стараясь не упасть, запнувшись о ворс ковра, и не уронить скользящие по подносу горшки. А они вполне могли навернуться от моей неровной походки.

Поставив цветы на стол, я схватила трубку. Это опять звонила Мила. Она, понизив голос и прикрывая рот ладонью, начала рассказывать мне о пользе регулярной половой жизни для женщины в любом возрасте. Я с ней согласилась коротким: «Ну?», и Мила попросилась ко мне в гости вечером вместе со своим воздыханным Шурочкой. Для набивания себе цены я выдержала ее монолог о ценности человеческого общения еще минуту и согласилась принять сегодня в новой квартире Милу и Шуру. Она замялась на секунду:

— А Леонид?

— Что Леонид?

— Шурка без него может отказаться.

— Ну и черт с ним, посидим вдвоем. Мне тебе надо многое рассказать.

— Настя! В отличие от тебя, я не фригидная эгоистка. Я с ним трахаться хочу!

Мила это заорала в полный голос, и я представила реакцию окружающих ее дам в консервативной редакции технического издательства. Издательство практически разорилось, но женщины ходили на работу с упорством Сизифа. Мне стало жалко Милу, которая не могла привести Шуру к себе домой. Там, как и у нас, тоже были две проходные комнаты, активнейшая Милкина мать, толстая кошка Мусяка, но еще и пятилетний сын Милы — Вовочка. Со скуки не помрешь.

— Ладно, часам к семи подгребай со всей компанией. Можете ничего не покупать, сама сделаю стол. Это будет как новоселье и как поминки по моей любимой Кате одновременно.

— Спасибо, Настюша! Мы будем ровно в семь. Целую!

Пока я не поступила с подачи Кати в институт, я думала, что самая настойчивая и громкоголосая женщина в России — это моя мамочка, но после посещения квартиры Милы еще на первом курсе я поняла, как ошибалась. Милина мама при обсуждении качества купленного сегодня мяса, не особо напрягаясь, перекрыла звук собственного работающего пылесоса и соседской дрели. При этом «семейном» разговоре бывалые отделочники у соседей перестали долбить стену, испугавшись и прислушиваясь к звукам, напоминающим перебранку пароходов, но, видимо, соседи их успокоили, и они продолжили дальше вгрызаться в дрожащую стену.

Мила тоже не отличалась скромностью при изложении своих мыслей. В институте ее было слышно в обоих концах длиннейших коридоров. Иногда ей удавалось говорить тихо, часто это происходило на экзаменах, когда она не знала материала. Если, не дай бог, в этот день она случайно подготовилась к вопросам, бедным преподавателям головная боль была обеспечена минимум на сутки.

Мила говорила уверенно, рубила рукой воздух и потряхивала головой с пушистыми волосами. Пытающихся задать вопросы преподавателей она просто не слышала и излагала выученный, а иногда даже и понятый материал до конца. При этом, не справляясь со звуковым напором, гнулись оконные стекла и дрожали входные двери.

Одногруппникам не нужно было потом спрашивать, на какой вопрос ей пришлось отвечать, — не услышать ее ответ могли только прохожие на другой стороне улицы, если, конечно, не прислушивались. Остановить Милу можно было, только придвинув к ней зачетку с вожделенной четверкой. При тройке она впадала в праведный гнев и орала, чтобы ей задали дополнительный вопрос. Опытные преподаватели при ее ответе выходили в коридор покурить.

При таких голосовых данных в ней должно было быть не меньше центнера веса, как в мамочке, но Мила весила от силы пятьдесят килограммов. После рождения не менее громко вопящего сына она поправилась на два килограмма и пока осталась в этой весовой категории.

Я перенесла в ванную остальные цветочные горшки и выстроила их на дне треугольной джакузи. Цветы стояли зеленым теплым оазисом на газетном островке внутри бледно-розовой ванны. На меня напал жесткий азарт. Уже все равно было, какого достоинства доллары я найду, главное, хоть что-то найти. Это была самая необычная азартная игра, почище любой рулетки.

Я конвейерным способом опрокидывала землю из горшков в отдельные кучки, чтобы потом не перепутать, какой состав в какую тару идет. В горку земли я запускала пальцы и разминала комки почвы, стараясь нащупать инородный предмет. В корнях третьего растения, «рогатого» кактуса, была еще одна пачка пятидесятидолларовых купюр. Я наспех вскрыла ее, убедилась, что банковская упаковка не повреждена, отложила деньги на стиральную машину и осторожно принялась за следующие горшки.

Шесть из них были пустыми, в земле седьмого была совсем другая «начинка». Мои пальцы в горке земли из-под восковой лианы почувствовали неровность извлекаемого предмета. На свет появилась старинная серебряная брошь с десятью крупными жемчужинами.