Никодимово озеро

— Мы бы с удовольствием... — Алена замялась. — Нам просто нельзя. Ну... веселиться нельзя. На вас это не распространяется. Мы вам только весь отдых испортим...

Владислав растерянно пощипал бородку.

— Мы как-нибудь в другой раз... — успокоил его Сергей. И приврал: — Может, на будущий год!

— Проводите нас до кедровника, — предложила Алена.

Примирившись на этом, вместе поднялись по улице Космонавтов к лесу. Из калитки своего дома вышел Николай, ошалело посмотрел на них и торопливо скрылся во дворе, чтобы дать пройти мимо. Дом Галины стоял ощутимо пустой, без признаков движения за дымчатыми окнами, будто вымерший.

В кедровнике, недалеко от опушки они остановились.

— Дальше мы пойдем сами. Спасибо, — сказала Алена.

Рябая, легкая тень лежала на прошлогодней хвое. Голубое небо за частоколом кедровых стволов казалось прозрачным и глубоким-глубоким. Жалобно вскрикивая, несколько раз пропорхнула мимо синица, уговаривая их отойти в сторону, потому что где-то поблизости у нее гнездо, хотя им никогда не догадаться об этом.

— Жаль, что все так... — глядя на Алену, вздохнул Владислав. — Катя моя полюбила бы вас.

Алена неловко переступила с ноги на ногу.

— За что?

— Хорошая вы, отчаянная.

Алена сказала вдруг:

— Можно быть самым расхорошим — оказывается, не от этого зависит, чтобы и все было тоже хорошо... — Глаза ее, когда она посмотрела в синеву за кедрами, сделались грустными, хотя лицо было строгим. — До свидания...

А Сергей подумал о том, что «Наяда», которая принадлежит Лешке, теперь долго не понадобится никому... Разрешил:

— Лодкой вы пользуйтесь, я оставлю в ней весла... Потом причалите там же...

— Спасибо... — грустно поблагодарил Владислав, должно быть, чувствуя себя неловко из-за того, что все впереди у него было просто, хорошо. — Заходите к нам с Катей в Сосновске, а? Зайдете?

Алена кивнула.

— Пошли, Сережа...

Они оглянулись, когда еще можно было разглядеть за кедрами поляну, где остался Владислав. Он смотрел на них и помахал на прощанье.

* *

*

В усадьбе хромой Татьяны произошло приблизительно следующее.

Лешка («по лопоушеству», как однажды выразился Сергей), имея в качестве вознаграждения за труд лишь сомнительную привязанность Галины да время от времени — ко дню рождения, к праздникам — недешевые подарки от нее, принимал на хранение золото, которое всяческими путями организовывали Костя и шлагбаумистый Анатолий Леонидович, а затем, в дни наездов к Сергею и Алене, переправлял его в Сосновск — преуспевающему Андрею Борисовичу. И однажды проболтался тому, где хранит свое богатство.

Представительный Андрей Борисович решил вместе с одним из московских напарников перехватить золото, обставив дело так, чтобы к ним нельзя было подкопаться. Обстоятельства способствовали этому: Лешка захлюпался в школьных делах и не мог вырваться в город на Первое мая, как предполагалось. А Костя дал знать из Южного, чтобы готовилась весьма круглая сумма. Андрей Борисович рассчитал, когда должна прибыть к Лешке новая партия металла, и вызвал в Сосновск Павла, в чьей биографии среди множества профессий значилось и пребывание в семинарии. Надо полагать, что роль странника удалась ему. Павел поселился в усадьбе Татьяны и стал ждать, когда к Лешке Прибудет новое золото, чтобы тот сам невольно показал тайник. Все получилось бы у него как нельзя лучше, без шума и крови, если бы вместе с Лешкой не заявился проверить свой предыдущий товар Иван и если бы не хромая Татьяна. Именно бабка скорее всего спутала планы Андрея Борисовича и Павла. Последний год она жаловалась на бессонницу и потешала соседей рассказами, будто временами чует запах табака в нежилой усадьбе. А тут, возможно, услышала голоса и вздумала проведать своего .жильца, который, по ее глубокому убеждению, находился там один. Нетрудно представить, что произошло, когда бабка Татьяна с лампой в руках появилась близ распахнутого подполья и присутствие в доме божьего странника перестало быть тайной для Ивана и Лешки. Павел схватился с Иваном, а Лешка бросился бежать своим обычным путем — через чердак. В итоге бабка и Ваньша остались в усадьбе, Лешку же Павел настиг у дома. Но взять золото не удалось — усадьба горела. Тогда на Лешкиной лодке Павел ушел из Никодимовки, чтобы через лес пробраться в Южный, близ которого его поджидал на машине Андрей Борисович... Затем он возвращается в Никодимовку автобусом, уже легально и без маскарада, чтобы его видели посторонние. Это давало возможность, во-первых, засвидетельствовать, что ночью он был в Сосновске, а во-вторых, снова оказаться в непосредственной близости к месту событий, понаблюдать за их развитием и, если удастся, как-то использовать их. Павел изловчился не только замести следы убийства, но и взять золото.

А милиция, обнаружив лишь труп бабки Татьяны и керосиновую лампу рядом, естественно, списала пожар на несчастный случай.

И вот почему Лешкина лодка была оставлена ближе к никодимовскому берегу, а лодка нумизмата — ближе к противоположному: в ночь пожара Павел уходил из Никодимовки на Южный, а следующей ночью он воспользовался одной из кирасировских лодок, чтобы добраться до Никодимовки и вернуться обратно на заимку.

— Ты еще тогда догадался, что это Павел, когда Мишаня говорил про милицию?.. — спросила Алена.

— Нет, Алена... Тогда мне только запасы его покоя не давали! Ребенку же ясно, что у него были какие-то прямо сверхспешные сборы. Хотя домашние! Ружье, патроны схватил, засунул в рюкзак, что подвернулось: балык из холодильника, бутылку «КВВ» — ну, что нашлось (он чуть не сказал «у твоего») у стоматолога, — скорее на автостанцию. А уж там для проформы — подряд: бутерброды, курица... Это меня все время мучило. А когда они разговаривали у машины и оставили шланг, солнце отсвечивало на мокром кузове по-разному, и — красным... Я вспомнил, Мишаня говорил: в дождичек, на красную легковушку они налетели. И подумал вдруг. Сам не знаю как это. Но взял и сбил с него фуражку... А... зубника этого я во всем на свете подозревал. Всю жизнь, — признался Сергей. — И как увидел его рядом с Галиной...

Костя с другом со страха да от жадности полезли копать ночью... Галина же знала, где Лешка хранит золото. Если его обнаружат — начнется следствие. Костя быстро организовал именины, пригласил по этому поводу «шлагбаум». А Николай им просто ко двору пришелся... Как говорят, для алиби...

Ночью на нас налетели, всего вернее — Костя и Анатолий Леонидович. Ты мотонула, конечно, Костю — хорошо, что этот цуцик тебе попался. А я врезался в «шлагбаум». Ну, это пусть разбираются, кому нужно... А Владислав... Было бы дуростью с его стороны тут же показаться на глаза, если нападал он... Тем более самому рассказывать про Гену... Но ружье я все-таки держал под рукой. Боялся только: вдруг не заряжено... Вот и все. К лабазу поджидать Гену Андрей Борисович снарядил скорее всего Павла...

Сергей не мог бы сказать, когда полностью сложилась для него вся картина. Она вырисовывалась по кусочкам, отдельными штрихами то там, то здесь, вне видимой связи между ними. Но когда прояснилась фигура Павла, исчезли основные пробелы.

Они шли пешком вдоль дороги. Не по обочине, а лесом, где было прохладнее и случайные машины не поднимали за собой шлейфы серой, медленно оседающей пыли. К концу рассказа Сергей говорил нехотя, чтобы кое-как подытожить события, потому что Алена слушала его рассеянно и задавала вопросы так, словно хотела не удовлетворить, а вызвать у себя любопытство.

Солнце яркими всплесками пробивалось через кедровую хвою, и по лицу Алены скользили рябые, неровные пятна тени.

Оба молчали, когда вышли на луговину перед Никодимовкой. За ветлами поблескивала ровная вода Никодимова озера. Было тихо и знойно, Алена остановилась против Сергея и, словно бы извиняясь за свое невнимание к рассказу, тихонько погладила его по рукаву.

— Не обижайся на меня, Сережка... Ты умница...

И Сергей вдруг почувствовал, что одновременно с окончанием никодимовской истории кончилось еще что- то очень важное для него. И кончилось безвозвратно.