Никодимово озеро

— Сволочь ты, Лешка... Какая низкая сволочь...

— Не обижайся! — жестко ответил он. — Это жизнь!.. Моя мать тоже ворует! И надо видеть все, как есть, мы не дети, Алена!

— Какой ты негодяй... — чуть слышно проговорила Алена.

— Брось прикидываться, Алена! Все такие! До одного! — повторил Лешка, а у самого вдруг задрожали в голосе слезы. — Ты только пойми меня! А я молиться на тебя буду! Слышишь?!

Алену откуда-то изнутри медленно охватывала дрожь.

— Не надо, Лешка, молиться на меня, я не икона... Все должно быть по-честному... Я много в эти дни пережила из-за тебя... — Она запуталась руками в волосах, будто хотела сорвать их. Алена!.. Перестань, Алена! — Лешка привстал опять, словно хотел дотянуться до нее, но теперь она была далеко. — Не сердись на меня! Я умоляю тебя! — Он заговорил словами Галины. — Умоляю, слышишь?! Я готов на руках тебя носить всю жизнь! Только скажи Сереге, чтобы он отошел: он послушается тебя, Алена!

— И этим ты спекулируешь... — ровным голосом, но грустно-грустно сказала она. — И этим ты торгуешь...

— Мне теперь все равно — говори, как хочешь! — заторопился Лешка. — Только обещай, что скажешь ему! Одно твое слово, Алена!..

Ответить она не успела. Шурхнули акации под окном, потом нарочито громко заскрипела щебенка.

Лешка откинулся на подушки, кое-как запахнул ворот. Алена прижалась к стене. Она выглядела почти спокойной. И ни Сергей, ни Лешка не поняли, что она имела в виду, когда сказала:

— Нельзя притворяться в жизни... Дура я...

Сергей подобрал свой халат и отошел на прежнее место к двери. Замолкал или не замолкал сверчок, пока его не было? Но теперь он стрекотал снова.

— Ты нарочно приходишь не вовремя? — спросил Лешка.

Сергей набросил халат на плечи.

— Уже темно, мне надо уходить... — Он обернулся к Алене. — Подожди меня на улице.

Она автоматически направилась к выходу. Лешка задержал ее:

— Алена! Ты помнишь, о чем мы договаривались?! — Боль в его голосе была искренней.

Алена остановилась в дверях и кивнула, смутно соображая, что он требует от нее.

Сергей медлил, пока Лешка оправлял сбитые простыни, одеяло. Оба не глядели друг на друга.

— Чего ты хотел? — наконец спросил Лешка.

— Зачем ты выпендриваешься перед матерью? Зачем капаешь ей на нас? Ты мог не вмешивать сюда Алену?

— А вы могли никуда не вмешиваться? — вопросом на вопрос ответил Лешка.

— Но мы вмешались не по своей воле. Из-за тебя. Ради тебя.

— И меня же топите! Меня, а не кого-нибудь! Я плевал на остальных!

— Я, мне, меня, мое... Здорово ты научился склонять это местоимение. Но пусть тебя. Пусть я не буду тебя топить: значит, не топить никого?.. И пусть одним человеком больше на земле, одним меньше, так?! Лишь бы тебя не трогали! — Сергей зло усмехнулся. — Много хоть платили тебе, когда шел дележ?

Лешка повернулся к нему всем корпусом.

— Я не продаюсь!

— Врешь, — сказал Сергей. — Врешь, Леха! Где медальон?.. Спрятал? Правильно. Ребенок определит: червонное золото. Но все равно дешево тебя купили! За рублевый медальон и рублевую девку в придачу.

Лешка дернулся, чтобы сказать в ответ что-нибудь злое, обидное... Сдержался. Посмотрел в потолок над собой.

— Ты сейчас в выгодном положении, тебе можно строить из себя праведника. Хотя ты всегда был таким, не в этом дело! Но веришь ты мне теперь или не веришь: я — клянусь тебе! — только передавал из рук в руки, что мне дают. Больше ты ни в чем обвинить меня не можешь. Я не знаю, кто был в усадьбе! Я не знаю, кто кого убивал! Ты выдашь меня, и пострадают те, кто виноват меньше, а кто действительно виноват — останется в стороне!

—! Я знаю, кто был в усадьбе, — сказал Сергей. — Я затем и вернулся, чтобы сказать тебе, что знаю теперь, кто убил Ваньшу.

Лешка посмотрел на него переполненными страхом глазами. Слегка отодвинулся на подушках и потянул на себя одеяло.

— Кто?.. — спросил шепотом.

— Тебе от этого все равно не выпутаться, — предупредил Сергей. — Убивали не за красивые глаза, а за тот песок, который ты прятал в усадьбе! Который переправлял потом на каникулах в Сосновск! — Сергей уже не скрывал ярости. — За это убивали — не за другое что-нибудь! И я скажу тебе — кто, если ты пойдешь признаешься, что впутался в это дело! Пойдешь?!

— Серега!.. — просительно остановил его Лешка. — Не надо, ты слышишь?! — Его снова начало лихорадить, как это уже было днем. — Можешь ты один раз войти в мое положение?! — Он старался приподняться на локтях, а руки его не слушались. — Мне ничего не надо: кто, что! Не топи ты меня! И мать не топи. У тебя у самого мать! Слышишь?! Я все тебе тогда, что могу, мне ничего не надо! Я не виноват, что оказался у тебя на дороге!

— Замолчи! — крикнул Сергей так громко, что сам в испуге посмотрел на дверь. Под кожей, на скулах его опять растекался непривычный холод. — Что ты подлец, Лешка, я уже понял. Но ты еще и трус. Какой же ты трус! — Он сорвал с себя ненужный больше халат и скомкал его в руках. — Я думал всегда, что ты отчаянный, если говорить о храбрости! Завидовал тебе — не скрою, завидовал! Я и теперь, когда влез в эту вашу историю, — только из-за тебя влез: я боялся, что ты все возьмешь на себя! Других прикроешь! А ведь я зря боялся! Ты не возьмешь! Даже своего не возьмешь! — Он шагнул ближе к Лешке и яростно повторил: — Возьмешь?!

— Серега... — невнятно проговорил Лешка, еще дальше отодвигаясь от него. — Зачем мне чужое?.. За кого я должен брать?! Они на себя не возьмут, ты тоже!..

— Дрянь ты, — сказал Сергей, отходя к двери. — Если бы мне теперь выбирать друга— я выбрал бы такого, кто разговаривать с тобой не станет... — Он толкнул дверь.

— Серега! — испуганно воскликнул Лешка. — Ты же обещал мне!..

Сергей остановился в дверях.

— Я не отказываюсь от того, что обещал: я никуда не пойду, не бойся... — Он помедлил. — Один совет тебе, последний: закрой на всякий случай окно и никому не открывай сегодня... — В коридоре он оглянулся еще раз. — Понял?

Лешка молчал, белый среди белого белья и бинтов.

* *

*

Дома их ждали. На столе в тесноте изобилия мерцали то голубым, то желтым светом фарфоровые чашки, золоченые ложечки в розетках для варенья. А надо всем этим возвышался электрический самовар.

Анастасия Владимировна и Лешкина мать сидели друг против друга у стола. Тетка Наталья резала и с каждым куском наращивала египетскую пирамиду в плетеной бронзовой хлебнице.

До самого дома Сергей и Алена шли молча, замкнутые, отчужденные: Алена по тропинке вдоль оград, Сергей — по обочине дороги, в двух-трех шагах от нее. Алена ни о чем не спрашивала, а ему не хотелось ни о чем говорить...

Тетка Валентина Макаровна покосилась на них выжидающе, но с холодком во взгляде, что значило: она лишь снисходит к ним, но не прощает, не оправдывает.

— Сходили?.. — Для их большей осведомленности Аленина мать поспешила заговорить первой. — Кинулись вас искать, а я и забыла, что вы к Леше собрались. Как он там?

— Ничего... — сказала Алена. Сказала не Валентине Макаровне и не матери, а тетке Наталье почему-то.

— Врач сказал: завтра будет в порядке... — соврал Сергей, потому что сообщить матерям было нечего.

Тетка Валентина Макаровна отвернулась от них и, разыскав какую-то крошку на скатерти, стала потерянно двигать ее пальцем: от розетки к сахарнице, от сахарницы к розетке.

— Давайте разговоры потом, — вмешалась тетка Наталья. —Алексей завтра будет дома, нос подними, Валюша! Садитесь все к столу, утро вечера мудренее!

Сергей отступил к двери.

— Спасибо, я не хочу. Я еду в Никодимовку.

— Кто тебе там ужин приготовил? — неприветливо спросила тетка Валентина Макаровна.

А Анастасия Владимировна сразу поднялась, отодвинув стул, ухватила ёго за руку.

— Что значит не хочу? Целый день без еды!

— Может, все здесь расположимся! — некстати поддержала ее тетка Наталья. — В даль такую переться!