Никодимово озеро

Заимкой Алена, Сергей и Лешка называли охотничью избушку, что невесть когда и невесть кем была срублена у Желтого ключа, в двух-трех километрах от озера. Делалась избушка надолго, прочно, и время щадило ее. Единственное оконце можно было в непогоду заткнуть соломой, дверь снаружи подпиралась колом, а если где начинала протекать крыша — береста и несколько еловых веток были всегда под рукой. Поэтому в просторной рубленке иногда целыми месяцами жили по шесть, а то и восемь человек. Главным образом студенты. Рыбаки и охотники многолюдья, гитар, транзисторов не любили и, оккупировав избушку, давали понять это веселым студентам, если те не удосуживались оказаться первыми.

Близ Желтого ключа, или Желтого родника, на кедрач наступала смешанная тайга, и аккуратную, в анютиных глазках плешинку, что одним краем упиралась в родниковый ручей, а другим — в порожек старой, избушки, окружали высоченные ели, пихта, лиственница.

Раньше, когда Сергею, Алене и Лешке тоже казалось, что глухомань и дебри начинаются в трех километрах от дома, они часто бывали здесь: пекли кедровые шишки на костре, картофель и обязательно, как того требуют законы тайги, оставляли после себя кучку хвороста, сухой бересты, несколько спичек, соль... Потом в район Никодимова озера зачастили туристы, а для туземцев-друзей вчерашняя глухомань стала привычным, давно обжитым углом, и утратила былую привлекательность ничейная, у Желтого ручья, заимка...

Сергей не ошибся в своих предположениях. Еще издалека он почувствовал запах костра со стороны Желтого ключа и приближался к избушке осторожно, стараясь не быть замеченным раньше времени. Над самым ручьем, журчливым, истемна-светлым, при одном взгляде на который уже ломило зубы, остановился за елью.

В нескольких шагах перед избушкой энергично потрескивал небольшой костерок. Пламя его было почти невидимо в солнечном свете. А легкий голубоватый дымок зачинался будто бы независимо от костра, выше него, и неторопливо, свободно растекался в лапах темно-зеленой пихты.

Над костром, подвешенный на трех березовых рогатулинах, булькотил прокопченный котелок.

На поляне расположились трое. Сергей обратил внимание прежде всего на мужика в соломенной шляпе. Он сидел на корточках у самого огня, боком к Сергею, и, пользуясь, как дуршлагом, изрешеченной консервной банкой, протирал сквозь нее в кипящий над огнем котелок рыбу. Запах двойной, а может быть, даже тройной ухи чувствовался на расстоянии.

Друзья или случайные знакомые мужика устроились несколько поодаль от костра. Один, заложив руки за голову, отдыхал, вытянувшись на; спине, другой, раскинув босые, нети, сидел перед, елью спиной к Сергею и, слегка наклонившись вперед, непонятно манипулировал руками у своего лица. Сначала Сергей подумал — он бреется, чуть позже убедился, что тот крохотными маникюрными ножницами подстригал аккуратную шотландскую бородку — узкую, будто приклеенную, рыжеватого цвета. На земле, перед ним, приткнутое к ели стояло зеркальце, а чуть в стороне лежала на траве двустволка. Ружья были и у его товарищей. Охотничий сезон еще не начинался, но посетители заимки в любое время года являлись в тайгу с ружьями. По их словам, на всякий случай, предосторожности ради... А в действительности ради, любого шального зайца или глупого чирка, вдруг, вынырнувшего из камышей на плес.

Сергей отряхнул джинсы от налипшей к ним хвои, одернул свитер, взял из кучи-валежника под елью, первый попавшийся сук, чтобы выглядеть более или менее непринужденно, и шагнул через ручей.

Трое, что расположились перед избушкой, один за другим обернулись к нему.

Мужик в соломенной шляпе, еще раз встряхнув консервную банку, отставил ее в сторону и сел, обхватив колени руками. Тот, что лежал, ― приподнялся на локтях и тоже сел, вприщур, весело уставившись на Сергея: мол, что скажешь? — На траве: под ним лежал плащ «болонья». Третий, с шотландкой, оглянулся через плечо, щелкнул в воздухе ножничками, как бы раздумывая, охорашиваться ему еще или достаточно, тронул кончиками, пальцев подбородок, скулу и повернулся лицом к Сергею.

― Здравствуйте! — сказал Сергей, подходя к костру.

― Здоров, — отозвался мужик в шляпе. При близком рассмотрении он оказался совсем не старым, а лет двадцати пяти — двадцати шести. Возрасту ему прибавляла, вкупе со стариковской медлительностью движений какая-то общая неряшливость: щетина пяти-семидневной давности, припухшие веки, тяжелый, исподлобья взгляд, замызганная фуфайка, стоптанные кирзовые сапоги.

Сотоварищи его были примерно тех же лет, но, одетые со всей возможной аккуратностью, выглядели значительно моложе. На том, что носил пижонскую бородку, был толстый, домашней вязки пуловер поверх черного, с высоким воротником, свитера. Грудь другого под распахнутой кожаной тужуркой обтягивала ворсистая фланелевая рубаха в темно-коричневую клетку.

На приветствие. Сергея эти двое ответили кивками, лишь мыкнув что-то похожее, на «здравствуй», поскольку Сергей адресовался не к ним, а, к третьему, в шляпе.

― Промок... — неуверенно проговорил Сергей, чтобы как-то объяснить свое появление на заимке. — Слышу дымком тянет.

― Давай грейся... — буркнул небритый и, разломив надвое сухую хворостину, подбросил в огонь.

― Я и думаю: подсушусь малость. — Не дожидаясь второго приглашения, Сергей сел на подсохшую возле костра землю, скинул босоножки и стал деловито пристраивать их ближе к огню. От мокрых джинсов сразу повалил пар.

― Откуда, старик? Не здешний? Из какой волости? — окликнул его тот, что в кожанке.

― Я? На лодке... Родственники у меня тут. А так — сосновский.

― В Кирасировке родственники или в Никодимовке? — заинтересованно вмешался бородатый.

Сергей показал через плечо:

― В Никодимовке.

Бородатый легко, пружинисто поднялся и, широко ступая мертвенно-белыми от влажной травы ногами, подошел к костру.

За ним, оставив на земле мятую «болонью», приблизился третий. Лицо его казалось напряженным от едва сдерживаемой насмешки. Но что таилось за рыжеватыми искорками в прищуренных глазах, угадать было невозможно. Он первым с ходу протянул руку Сергею.

― Информация с доставкой на дом! Давай знакомиться.

Сергей назвал себя.

― А меня зовут Павлом! Это Владислав, это наш Гена, — ткнул он поочередно сначала на бородатого, потом на парня в шляпе.

Бородатый присел на корточки и, ковырнув хворостиной золу, покосился на Сергея из-под аккуратной челочки.

― Что там у вас стряслось, поподробней, а?

― Да ничего... — Сергей скользнул глазами по лицам своих новых знакомых. — Бабка Татьяна сгорела в своем доме. Вот и все... Я уж говорил вчера! — Он показал головой на Гену в шляпе.

Тот взял с травы ложку и повернулся к огню, чтобы помешать уху в котелке. А может, для того, чтобы отвернуться от собеседников. Сергею показалось, будто тень скользнула по его лицу.

Владислав и Павел тоже глянули на своего компаньона.

― А вы, оказывается, приятели! — удивился Павел, насмешливо щурясь, и заложил руки в карманы тужурки. На голове его был модный, с лакированным козырьком картуз, на ногах толстокожие, с высокой шнуровкой ботинки. Стоять без движения он не мог и, давая выход энергии, неторопливо покачивался, перенося тяжесть тела с пяток на носки, с носков на пятки.

Гена пропустил его реплику мимо ушей и, продолжая шевелить уху, спросил, не глядя на Сергея:

― Поймал что-нибудь? — Глухой голос его звучал как-то буднично, по-домашнему уютно.

― Поймал, — с нарочитой небрежностью отозвался Сергей, чтобы поддержать разговор. Гена обернулся. В глазах его мелькнуло что-то похожее на заинтересованность.

― Много, однако?

― Трех, — сказал Сергей. — Килограмма на полтора...

― Каждый?.. — уточнил Гена, опять поворачиваясь к огню. Но заинтересованность в его глазах уже пропала, уступив место прежнему невеселому безразличию.

― Не!.. — сказал Сергей. — Всего.