Две головы лучше

– Ну, может, так у них реализуется комплекс неполноценности? – предположил Ларчик. – Может, их надо жалеть?

– Да жалей, если тебе хочется, – фыркнула я. – А я не буду. Потому что… Ну, что я тебе буду объяснять? Я тоже не люблю, когда мне навязывают свой «стиль лайф», который мне не нравится. И я им ничего своего не навязываю, тогда чего они ко мне суются? В общем, Ларчик, если ты хочешь моей медленной и мучительной смерти, посылай меня туда. Только учти, я не хочу с ними разговаривать!

– А ты с ними и не будешь разговаривать, – заверил он меня. – А с рваными и длинноволосыми ты контактируешь легче, чем я.

– Тогда давай делиться, – кивнула я. – Я вступаю в контакт с загадочным посетителем, узнаю, кто он и что у него там за примочки, а ты соответственно пообщаешься потом с господином Барышниковым. Нельзя же отпускать в логово этого распутника молоденькую пуританку, которой я являюсь!

– А с чего ты взяла, что он распутник?

– Да все они распутники, – отмахнулась я. – Им больше думать не о чем. Только о еде и всякой похабщине. У них же если и есть чего в голове, так всего одна извилина, и та работает над проблемой, как бы побольше захапать.

Он задумался над моим предложением, но быстро понял, что никуда ему тоже не деться, и согласился:

– Ну, хорошо… Согласен. Приступай к обольщению рваного и длинноволосого. Если ты убедишься, что этот Барышников представляет угрозу для общества…

– Смотря для какого, – рассмеялась я. – Для общества такого же, как он, вряд ли. А так – думаю, они все представляют для нас угрозу.

– Вот и посмотри, в чем эта угроза. Чем этот тип развлекает себя на досуге. Может быть, он и правда связан с «криминалами».

– Приступаю, – вздохнула я, втайне надеясь, что сегодня я обречена на бездействие.

Взяв книгу, я направилась к выходу.

– Позвони, если что узнаешь, – попросил мой безжалостный босс.

– Конечно, позвоню, – пообещала я. – Хотя мне кажется, что все это дело гроша ломаного не стоит…

– Для нас же лучше, – развел руками Лариков. – Чем проще задача, тем мы больше отдыхаем.

И это утверждение было совершенно правильным.

Глава 2

Сережа Аристов не мог понять, почему, едва он ступит за порог барышниковской квартиры, в его душе возникает странное чувство нищего, просящего милостыню. Спина сама собой сгибается, а в глазах, вопреки его желанию, появляется оттенок угодливости.

Зависимости.

Хозяин квартиры, в засаленном махровом халате с вензелями, лениво посмотрел на Сережу и спросил:

– Принес?

Сережа торопливо кивнул, протягивая листок с текстом.

Барышников благосклонно принял подношение и надел на нос тяжеленные очки.

Сережа подозревал, что эти очки Барышников носит для «убедительности», а на деле там вставлены простые стекла.

Прислонившись к стене, он наблюдал за своим хозяином.

У Барышникова было полное лицо с отвислыми, как у сенбернара, щеками-брылями и круглыми небольшими глазами, мягко утопающими в складочках благодушного жирка. Глядя на его лицо, Сережа иногда думал, что все «новые русские» явно воспитывались на бессмертном «Мистере Твистере» и теперь по мере сил пытались соответствовать единственному известному им образцу «капиталиста».

Еще у Барышникова был крупный, мясистый нос с синими прожилками и мерзопакостными бугорками, отчего Сереже было его жалко. Потому что за Барышниковым уже охотилась старость, а смиряться со старостью и многочисленными «нельзя» Барышников не мог.

– Пройди, – коротко приказал хозяин. – Кофе тебе налью. С коньяком.

В очередной раз услышав такое не терпящее возражений предложение, Сережа усмехнулся про себя. Само собой подразумевалось, что чертов кофе с чертовым коньяком недоступен нищему поэтику, а ежели бы был доступен, это уже нарушало бы правило его, Барышникова, игры. Его «диктатуры существования».

Он вошел в комнату, старательно стилизованную под старину, с непременными патриотическими иконами. Эти иконы, как и постоянные перекрещивания лба, не были свидетельством барышниковской веры в бога. Им отводилась довольно скромная роль. Часть имиджа, которому Барышников был обязан соответствовать, чтобы нравиться публике.

Барышников выполнил свое обещание, и Сережа откинулся на спинку кресла, наслаждаясь вкусом кофе. Барышников углубился в чтение, коротко посмеиваясь.

– А ты гений у нас, парень, – выдал он поощрительный приз. – Теперь Маринка слабает музыку, и все будет в порядке.

– А… она должна сегодня это сделать?

Сережа старался скрыть охватившее его волнение, но слегка охрипший голос выдавал его с головой.

– Придет, – кивнул толстокожий Барышников, который пароксизма Сережиной страсти не заметил. Впрочем, как он не замечал вообще ничего, кроме свой царственной особы.

– Вот это грубовато, не находишь?

– Что? – спросил Сережа.

– Да вот… «Уж лучше трахать, чем копить, пока вам не свернут хлебало». Перегибаешь, тебе не кажется?

Сережа чуть не рассмеялся. Но вовремя наступил на горло рвущемуся из груди хохоту и совершенно серьезно спросил:

– А как лучше?

«Сейчас этот придурок начнет править Вийона, – подумал он, сквозь ресницы рассматривая Барышникова, который теперь напоминал ему Тартюфа. – Становится интересно!»

– Сам подумай, ну что это за «трахать»? Слово-то грязное. Может, лучше написать – заниматься сексом? Из ритма не очень и выпадает. Не возражаешь, если подправлю?

Сережа милостиво кивнул. В конце концов правят-то не его, а Франсуа Монкорбье, вот пускай Вийон ему иски и вчиняет.

Теперь ситуация его изрядно забавляла. Идея заставить великого француза работать «негром-текстовиком» у этого толстого борова с задушевно-хрипатым голосом показалась ему вполне симпатичной. «Думаю, и самого Вийона эта ситуация позабавила бы несказанно… Сидит этакий лох в блатном прикиде, с очками на кончике носа, и, высунув язык аж до яиц, правит Вийона, в немом восторге от собственной тупости!»

– Теперь хорошо стало, – причмокнул языком от удовольствия Барышников. – Ты не обижайся, но чувства слушателя надо уважать. Так что на будущее следи за своим сленгом.

Сережа уже с трудом сдерживал хохот. На глазах даже появились слезы, но Барышников не обратил на это внимания. Или решил, что Сережа расстроен.

Во всяком случае, он равнодушно окинул взором Сережину фигуру, встал, открыл секретер и достал оттуда пять сотенных купюр.

Протянув их Сереже жестом монарха, он выразительно подождал благодарных слов, и Сережа тут же пискнул:

– Спасибо большое.

В принципе он перестал уже чувствовать уколы совести из-за того, что этот гонорар ему заработал Вийон. Ведь они с Маринкой зарабатывают для Барышникова куда больше…

«Такова судьба поэтов, Франсуа, – подумал он. – Раз уж таков существующий порядок вещей, куда нам от этого деться? Глупо бороться с реальностью, как бы пошла она ни была!»

Везет же мне на идиотские поручения, думала я, подходя к «объекту слежки». Господи, вот уж точно, некуда людям деньги девать! Надо же додуматься – нанять частного детектива, чтобы выяснить, чем занимается твой сосед по дому!

Хотя, конечно, домишко был весьма презентабельный!

Внизу были выложены желтым и красным кирпичом какие-то узоры, под стать ковровым, наверху торчали три башенки, и сам дом так и сиял благополучием и уверенностью в завтрашнем дне, как и его хозяева.

К слову сказать, я чувствовала тут себя в своих джинсах и старой куртке тоже не очень-то к месту. Вполне могу быть расценена здешними аборигенами как подозрительная личность, между прочим. Надо было Ирине Тимофеевне позаботиться о моем внешнем облике. То есть приодеть меня подороже и «поприличнее», дабы я соответствовала общему типу здешних мест.

Усевшись на скамейку, я достала книжку и уткнулась в нее, краешком глаза наблюдая за массивной входной дверью.

Пока в это милое гнездышко никто не входил и никто не спешил его покинуть.