Счастье жить

«Первых жен бросают — тут все понятно, ведь, когда мужчинка беден, ему чуть не любая сгодится, чтоб помогала идти к Олимпу славы и богатства. А когда разбогатеет, он уже может выбирать… О девушках, выходящих замуж за нищих студентов, я не могу сказать ничего хорошего. Если у мужчины нет денег, он не имеет морального права заводить семью и вообще встречаться с женщинами».

Станислав все понял. Влюбленность прошла, розовые очки упали, умная девочка Алла-Ангелина осталась без поклонника (все равно бесперспективного, по ее словам) и норковой шубки. Станиславу было приятно, что она хотя бы «зря валандалась с ним три месяца». Он с ужасом стал перебирать моменты их свиданий и вспоминал все больше и больше нехорошего, меркантильного. Решил поделиться с другом, но друг только посмеялся:

— Ты что, не знаешь, что у большей части нынешних баб в глазах баксы щелкают? Будет тебе теперь полезный опыт и прививка от бриллиантов, нуждающихся в оправе. Дешево отделался. Мой брательник, например, одной гадюке машину успел купить.

Станислав тоже посмеялся и стал настороженно относиться к женщинам вообще и к меркантильным женщинам в частности. Хотя богатым не был, но зарабатывал неплохо и начал выбирать девушек среди начальниц — чтобы зарплата была сравнима с его зарплатой и корыстный интерес отсутствовал. Увы, девушки-начальницы имели такой же плотный график, как и сам Станислав, их тоже неожиданно срывали на переговоры или отвлекали важными звонками, они часто ездили в командировки и не стремились подчиняться мужчине. С ними было тяжело и неудобно встречаться, а жить вместе еще тяжелее. Станислав иногда даже думал, не стоит ли ему лет в тридцать пять банально заплатить какой-нибудь простой и здоровой деревенской бабе, чтобы та родила ему ребенка и написала отказ, а он найдет ребенку хорошую гувернантку и станет воспитывать один. Потому что ни с одной женщиной явно не уживется.

Иветта ему нравилась — в принципе и как девушка тоже, не только как отличный старательный работник. Но старая история с несчастной беременной Дашей (Станиславу она приходилась двоюродной сестрой), у которой начались первые схватки (в первых родах, и она боялась панически), а мужа нет рядом, и не отвечает ни один телефон, и никто не знает, где его искать, муж же наслаждается жизнью в объятиях Иветты, — эта старая история не позволяла попробовать поухаживать за Ви.

Зарплата у Иветты выросла почти втрое по сравнению со временем прихода на фирму. Станислав действительно не был жадным — он охотно пробивал у начальства дополнительные бонусы успешным работникам, премии для превысивших план, гонорары и возможность подработать, — в общем, те кто старались, не жаловались. Иветта втянулась в веселую, бурную, всегда немного нервную атмосферу журнала, научилась пользоваться купонами в кофейнях, скидками в ресторанах, спецпредложениями в клубах, а еще аккредитацией от издания и с удовольствием водила Диму, а порой и Марию Викторовну «тусоваться в злачные места». У них даже появилась поговорка — «Ну что, пойдем по злакам?» Мария Викторовна неожиданно приохотилась к посещениям ресторанов и выставок, в клубы, конечно, Иветта звать старую женщину не рисковала, у нее даже появились какие-то свои связи в театрах, в общем, полная светская жизнь.

У Наташи и отца Иветты родился мальчишка, его назвали почему-то Матвеем (имя выбрал Александр Алексеевич), Иветта очень полюбила братика. Она приезжала помогать Наташе и даже жалела, что в свое время не сняли квартиру поближе.

Родственники окончательно помирились с Иветтой, простили ей Дашкины страдания, начали снова приглашать Иветту на юбилеи и свадьбы и усиленно подталкивали к браку с Димой. Дима всем нравился, даже с мамой в виде приложения. Маме, кстати, товарки по розничной торговле напели о важности прописки и жилплощади, и она стала намного лучше относиться к Иветте (до Алсу сойдет и она, даже весьма сойдет, тем более еще и не на шее сидит, а деньги зарабатывает!).

В общем, жизнь наладилась во всех отношениях. Иветта уже сама начала подумывать насчет свадьбы, понимала, что родственники все равно не дадут провернуть тихую регистрацию и будут настаивать на традиционном «три баяна изорвали». Девушка даже поймала себя на мысли, что в ресторанах смотрит на цену банкетов, а на свадьбах знакомых выходит ловить букет невесты. Значит, пора. Иветта твердо решила — как только Дима поднимет разговор о свадьбе, она сразу согласится — будут считать деньги, собирать нужную сумму и жениться.

Как-то собрались «пойти по злакам» — на фестиваль фуа-гра, куда Иветта сумела аккредитоваться от журнала, дабы сэкономить. Мария Викторовна предварительно отправилась делать укладку, Дима должен был подъехать уже в ресторан после вечерних занятий, а Иветта слегка опаздывала (зачиталась) и быстро-быстро заканчивала макияж, когда зазвонил телефон.

Она вздрогнула от резкого звука, мазнула тушью по веку, досадливо поморщилась и схватила трубку.

— Алло-о, — протянула девушка, не скрывая недовольства. Наверняка это мама — у нее удивительный талант звонить не вовремя.

— Ивушка, это ты? Здравствуй, Ивушка! Я так рад тебя слышать. Ивушка…

Иветта медленно отняла трубку от уха, посмотрела на нее стеклянными глазами, выдернула телефон из розетки, села на пол и закрыла лицо руками. Она не знала, что делать дальше.

Либо у нее начались галлюцинации, либо ей позвонил Саша. Саша, который погиб семь лет назад.

Он единственный в мире называл ее Ивушкой. Никому другому это не было позволено — к счастью, никто и не пытался. Иветта успела забыть его голос, но ласковое «Ивушка» сразу всколыхнуло воспоминания.

Иветта сидела на полу, плакала и никуда не могла пойти. Она догадывалась, что Мария Викторовна, придя в ресторан, начнет волноваться, потом приедет Дима, и они вместе сильно удивятся, может быть, даже серьезно занервничают, но не чувствовала ног. Как будто прошлое вернулось — те страшные ночи, попытки самоубийства, ощущение, что жизнь кончена, грязь с чужими нелюбимыми мужчинами в постели. Все, о чем Иветта мечтала забыть, от чего ее вылечили Переславль, старая учительница и Дима, — снова сжимало сердце.

Через некоторое время в дверь позвонили. Иветта уже знала, кого увидит на пороге. Она медленно-медленно дошла до двери и, не заглядывая в глазок, распахнула ее.

Саша очень изменился за семь лет. Поправился, стал грузноватым. У него выгорели волосы, появились морщинки вокруг глаз. Саша был загорелый, по-прежнему очень привлекательный и какой-то чужой. Когда он заговорил, Иветте показалось, что он давно не говорил по-русски.

«Интересно, там, у покойников, не в ходу русский язык? А на каком говорят в раю? Или он был в аду?»

— Ивушка, я так рад тебя видеть, дорогая.

«Раньше он никогда не называл меня дорогой».

— Я только что прибыл — и сразу к тебе.

«И фразы строит то ли как американец, то ли как другой нерусский товарищ».

— Ты рада меня видеть?

— Не знаю.

— Ивушка, ты рада меня видеть?

— Я не знаю.

— Давай с тобой пойдем в ресторан и выпьем за нашу долгожданную встречу. Мы столько лет не виделись. Кстати, ты отлично выглядишь. Как дела?

Иветта захохотала. Она смеялась, смеялась и была не в силах остановиться. Саша смотрел на нее со странным выражением лица, а она смеялась, перегибаясь пополам и похрюкивая. Она считала свою жизнь законченной, резала вены, мечтала броситься под поезд, чтобы через семь лет услышать от ожившего покойника, что она отлично выглядит, и ответить ему на милый вопросик «как дела»? А как у нее дела? Пока не родила. Что тут еще скажешь. Была бы американкой, сказала бы fine. Зашибись дела. Куда уж лучше, если к тебе возвращаются покойники. Вероятно, надо вызывать психиатра. Может, это две подготовки к свадьбе так наложились одна на другую, что вызвали галлюцинации?

— Ивушка, успокойся, не надо нервничать.

«Я не нервничаю, — перегибалась от хохота Иветта, — я совершенно спокойна. Каждый день ко мне возвращаются погибшие люди».