Счастье жить

— А мне неинтересно, — призналась Лиза.

— Вот. Не зря ты мне сразу понравилась. Признаюсь честно, недолюбливаю людей, которые любят сплетни о звездах. И упоенно обсуждают, сколько пластических операций сделала одна певица, и на сколько лет моложе любовник у другой, и правда ли, что третья на самом деле мужчина, удачно сменивший пол еще в школе. Не могу объяснить, но это отдает какой-то нечистоплотностью. Как будто своей жизни и своих ошибок и побед не хватает и нужно цепляться за чужие. Ты как думаешь?

— Если честно, я никогда об этом не думала.

— А меня на эти мысли навела одна газета, не буду называть, чтобы тоже не сплетничать. Она составлена из писем читателей, поэтому ее массово обожают, особенно в провинции. Есть в ней две полосы о знаменитостях. Одна полоса — биография кого-то уже умершего, вторая — биография одного из современных светил, часто в форме интервью. Авторы разные. Некоторые делают стандартный вариант, некоторые более захватывающий, мелодраматичный, а есть одна дамочка — ее чаще всего печатают, — так про нее наш главный редактор сказал, что подобное г…о нельзя на километр подпускать к журналистике. В общем, она оценивает своих героев. Не факты перечисляет или описывает, а прямо пишет: «Новодворская, этот монстр нашего времени, чудовищный Франкенштейн». Или: «На юношеских фотографиях Моргунов ничем не напоминает того толстого дебила, которого все видели на экранах». Представляешь?

— Так и написано?!

— Да! Никому не известная журналистка в газетенке берет на себя право навешивать на известных людей такие вот ярлыки. Хотя они, монстры или дебилы, явно побольше ее сделали в этой жизни, и явно не таким, как она, оценивать их вклад. Но и это не все. Дамочка добралась до классиков. Я прочла ее статью о Гоголе и обнаружила, что Гоголь был идиот, не умеющий себя вести в гостях, абсолютно неконтактный, постоянно ковырявший в носу и катавший шарики из хлеба. Прочла статью о Чайковском и узнала, что он был истерик, слабак, злобный невротик и сдвинут на гомосексуальной почве. Эти статьи пользуются бешеным успехом у обывателя, как я проследила на сайте газеты. Знаешь, почему?

— Почему? — Лизе было безумно интересно общаться с Жанной.

— Потому что обыватель получает удовольствие от ощущения превосходства над Гоголем и Чайковским — дескать, вот я-то не катаю шарики из хлеба, не ковыряю в носу, к тому же я не гомосексуалист — значит, я лучше. Как-то забывается, что Гоголь вообще-то великий писатель, а Чайковский — великий композитор. И когда обыватель сгниет в могиле, Гоголя будут все так же читать, а музыку Чайковского все так же слушать. В этой области почему-то никто себя с ними не сравнивает. А вот насчет ковыряния в носу — всегда пожалуйста, посмаковать интересно. Оказывается, королева Виктория была толстая и страшная — эх, как повезло обывателям, что они красивые и худые. Скотство.

Неожиданно для Лизы Жанна вдруг спросила:

— Ну что, пойдешь на пробы? А то меня куда-то понесло не в ту степь.

— Какие пробы? — не поняла Лиза.

— На собеседование. Это я так пошутила — про пробы. Говорю же, нам нужен секретарь, но не пустоголовая девчонка, которая перебирает бумажки и отправляет факсы, а помощник редактора. Человек, который разберется во всех этих съемках и заказчиках, будет договариваться, извиняться, планировать, перетасовывать график, учиться делать что-то из текстов, а параллельно станет соведущим моей программы.

— Соведущим?

— Да. Программу мы вели вместе с коллегой, но она уходит на федеральный канал, и ей нужна замена. Мне кажется, что ты идеально подойдешь — и внешне, и голос у тебя отличный. Первое время я тебе помогу писать тексты, искать информацию, а потом сама научишься. Захочешь — перейдешь из секретарей в корреспонденты, у нас это не проблема.

— Я не подойду.

— Кто тебе сказал? Я, как работник кабельного телевидения со стажем, говорю, что ты просто супер. Если то же самое скажет наш генеральный — а он лично проводит собеседования, — тогда можешь не сомневаться, так и есть. Но я не ошиблась.

Совершенно потрясенная, Лиза согласилась прийти на студию и поговорить с генеральным директором. Жанна обрадовалась:

— Вот видишь, я же говорила, что все будет замечательно. Я уже чувствую, что мы с тобой сработаемся. И в плане передачи, и в плане вообще. Наша последняя секретарша была настолько тупая, что путала управу с муниципалитетом, могла назначить три съемки на одно и то же время и вечно теряла важные бумаги. Мы так радовались, когда ее наконец-то уволили! Она была чья-то дочка или внучка, поэтому продержалась целых три месяца до конца испытательного срока — генеральный надеялся, что девица научится. Но она была безнадежно бестолкова.

…Вот так в Лизиной жизни начались очередные перемены. Папа и мама Аня идею работать на телевидении приняли на ура, генеральному директору Лиза понравилась. Павел Петрович хоть и обещал вырвать от горя все волосы, но отпустил помощницу, и вскоре Лиза воцарилась в стеклянной будке. Будку делили на троих с главным редактором и архивариусом, двумя уже немолодыми женщинами. Вокруг будки кипела телевизионная жизнь — в монтажных постоянно спорили, в студию провожали гостей, на стене у графика съемок толпились съемочные группы, архивариус бегала туда-сюда, разнося кассеты, редактор судорожно строчила и правила тексты, а две корреспондентские располагались в конце коридора — вот там было затишье. График работы корреспондентам придумал генеральный директор, и девочки уверяли, что он идиот. Первая смена работала с 8.00 до 17.00, а вторая — с 13.00 до 21.00. Если даже у корреспондента не было назначено ни одной съемки, сданы предыдущие тексты и не находилось в работе передачи, все равно приходилось отсиживать на месте от и до.

— Наш генеральный — бывший исполкомовец, — объяснила Лизе Жанна, — он привык в своем исполкоме дрыхнуть с девяти до восемнадцати ноль-ноль. Что такое «работа на результат», он не понимает. Зато понимает, что такое «отсидеть от и до».

Девочки-корреспонденты полировали ногти, красились, вязали, раскладывали пасьянс «Косынка», лениво просматривали журналы мод и сплетничали. Интернет жестко фиксировался, за книжки штрафовали, поэтому набор занятий ограничивался вышеперечисленными, а когда начальство было на месте — исключительно сплетнями, чтобы не застукали на месте преступления с тушью или спицами в руках. Долго и вдохновенно перемывали кости актрисам, певицам, общим знакомым, друг другу — это не мешало сохранять некое подобие приятельских отношений.

— Я где-то слышала, что телевидение — это страшный гадючник, — призналась Лиза, — но здесь ничего такого не замечаю.

— Правильно, мы ведь кабельное. На федеральном есть что делить, потому что там есть крутые передачи, огромные зарплаты и интриги. А у нас все корреспонденты работают одинаково — в две смены, у всех одни и те же съемки, и каждый может взять себе передачу, дабы подработать, или выйти в выходной день. Единственное: есть более приятные съемки, а есть менее приятные, есть суперответственные, есть необязательные. В этом — разница. Но это уже умение подлизаться к главному редактору, не всем оно интересно. Мне вот совершенно не интересно — куда пошлют, туда и поеду, а унижаться не стану.

— А мне нравится Соня, она очень приятная.

Жанна засмеялась:

— Не бойся, не настучу. Главредша — она очень приятная, особенно в первые дни и особенно если снять с нее половину обязанностей. А если ты корреспондент и она может тебя гонять, она не утерпит, но власть покажет. В каждой мелочи покажет. Сонька — она себе на уме, но вообще неплохая.

Вместе с новой работой Жанна подарила Лизе дружбу. Лиза долго не хотела в это верить, но потом оказалась перед фактом — из вежливости не станут так старательно приглашать попить кофе, приходить общаться в перерывах, рассказывать о себе, расспрашивать — даже самый вежливый человек на это не способен.

Как-то Жанна пригласила Лизу на день рождения.

— Мне завтра будет — ужас сколько — двадцать четыре года. В субботу отмечаю. Приходи, пожалуйста.