Страница 1 из 11

Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Книга вторая

Бердников Лев

Лев Бердников

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Шуты, шутовство

Смиренный Аникита. Никита Зотов

Дьяк Челобитного приказа Никита Моисеевич Зотов (ок.1644–1718) был с младых ногтей беззаветно предан Дому Романовых. Ему доверяли ответственные задания самого деликатного свойства. “Тишайший” царь Алексей Михайлович поручил ему расследование злоупотреблений и казнокрадства боярина Ивана Хитрово, служившего на Дону. При царе Федоре Алексеевиче Зотов был отправлен в Крым для переговоров о мире со спесивым крымским ханом Мурад-Гиреем, что потребовало от московита немалого самообладания и изворотливости. А сколько немыслимых унижений пришлось пережить Зотову (вкупе с другими эмиссарами царя) за долгие десять месяцев крымского плена! Басурмане не думали церемониться с русскими и отвели им весьма убогое помещение, скорее напоминавшее загон для скота. “Воистину объявляем, – писали заложники в Белокаменную, – что псам и свиньям в Московском государстве далеко покойнее и теплее, нежели там нам, посланникам царского величества, а лошадям не только никаких конюшен нет, и привязать не за что; кормов нам и лошадям ничего не давали, а купить с великою нуждою хлеба, и ячменя, и соломы добывали, и то самою высокою ценою”. Истый государственник и патриот, Зотов, несмотря на все угрозы крымцев (а ему угрожали смертью), отчаянно отстаивал интересы России. Бахчисарайский договор с Мурад-Гиреем был, в конце концов, заключен, но на не слишком выгодных для России условиях. В этом-то “оскорбительном” для русских договоре обвинили как раз Зотова, забыв о том, что если бы не он, перемирия вообще бы не состоялось.

Вернувшись из крымского плена в Первопрестольную, Никита Моисеевич попал, что называется, из огня да в полымя. Он подвергся жестокой опале и был посажен под домашний арест. От Зотова шарахались в буквальном смысле как от чумы – запрещали видеться с друзьями и передавать другим личные вещи, опасаясь, что тот привез из Крыма моровое поветрие. Однажды его посетил пристав и приказал Зотову немедленно покинуть столицу и отбыть в свою деревню. Но Никита не сразу покорился: интуиция подсказывала ему, что именно здесь, в Москве, он вскоре будет востребован и оценен. Он тянул время, обставляя свой предполагаемый отъезд все новыми и новыми препятствиями; говорил, к примеру, что без письменного царского указа боится трогаться с места, “чтоб ему того в побег не поставили”. Отправиться в свое захудалое имение Донашево, что под Коломной, ему все-таки пришлось, но жительствовать там довелось недолго: очень скоро туда прибыл специально отряженный вестовой с приказанием мчать Зотову в Москву и предстать пред царские очи.

Прибыв во дворец, Никита и ведать не ведал, отчего удостоился монаршего внимания. Не знал, что много лестных слов насказал о нем царю Федору Алексеевичу боярин Федор Соковнин – он-де, Зотов, муж и трезвый, и кроткий, и смиренный, и всяких добродетелей исполнен, и в грамоте и писании искусен. Все это было сказано боярином в нужном месте и в нужное время, ибо царь озаботился тогда образованием своего малолетнего брата и крестника, царевича Петра (будущего императора Петра Великого), и как раз искал для него подходящего учителя и наставника. Все сошлось на Зотове: “Его кандидатура удовлетворяла всех, – отмечает исследователь Ирина Грачева, – и окружение царевны Софьи, озабоченно следившее за подраставшим Петром, и царя Федора Алексеевича, проявлявшего заботу о своем крестнике, и мать Петра, не доверявшую Милославским”.

Когда придворный спальник объявил Никите, что государь требует его к себе, тот “пришел в страх и беспамятство, так что не мог сдвинуться с места… Постояв немного и отдышавшись, сотворил он крестное знамение и истово, тихими стопами пошел со спальником во внутренние покои к царскому величеству”. Федор Алексеевич принял его ласково, пожаловал к руке и подверг испытанию: известный ученый-архиерей и стихотворец Симеон Полоцкий проверял знания Никиты и в чтении, и в письме, и в Священном Писании. Полоцкий остался доволен экзаменуемым и доложил царю: “Яко право то писание и глагол чтения”. Мать Петра, Наталья Кирилловна, стала напутствовать оробевшего Зотова: “Вручаю тебе единородного сына моего, – объяснила она, наконец, причину его вызова в царевы палаты. – Прими его и прилежи к научению божественной мудрости и страху Божию и благочинному житию и писанию”. Тут только Зотов понял, в чем дело, и, “весь облияся слезами”, упал к ногам царицы со словами “несмь достоен прияти в хранилище мое толикое сокровище”, сиречь Петра. Та ободрила дьяка и повелела завтра же приступить к занятиям с царевичем.

На другой день Никита Моисеевич явился во дворец уже в качестве учителя. Патриарх отслужил по сему случаю молебен, окропил Петра освященною водою, благословил его и вручил Зотову. Новоиспеченный ментор был сразу же осыпан щедрыми дарами: патриарх пожаловал его ста рублями, Федор Алексеевич – двором в Москве, Наталья Кирилловна – двумя парами богатого одеяния.

Чему же обучал Зотов венценосного отрока? Прежде всего, старинному русскому школьному знанию XVII века, включавшему в себя традиционные букварь, часослов, Евангелие, Псалтирь и Деяния апостольские. Никита Моисеевич дополнил, однако, эти премудрости сведениями из истории, рассказывая юному Петру о прославленных российских и иноземных государях и героях прошлого. Педагогом Зотов оказался замечательным, ибо блестяще использовал в своем преподавании способ наглядного обучения. Воспользовавшись свойственным всем детям жадным вниманием к книжкам с картинками, он, по словам биографа Петра I Ивана Голикова, “велел изобразить красками и расписать всю российскую историю в лицах…, а притом и знатные европейские города, великолепные здания, корабли и прочее; и сии рисунки расположил по разным покоям, в которые, приводя его [Петра – Л.Б.], изъяснял ему оные и нечувствительно давал ему разуметь, что без знания истории невозможно государю достойно царствовать”. К тому же Никита Моисеевич привлекал весьма распространенные с конца XVII века так называемые русские лубочные листы с картинами светского содержания (их специально покупали для царевича в Овощном ряду в Москве). На гравюре того времени изображен бородатый Зотов, показывающий своему царственному ученику “потешные и учительные” картинки. Любопытно, что, став императором, Петр будет всячески поощрять лубочное производство, полагая, что такие картинки станут наглядной энциклопедией различных знаний и сведений.

Зотовскую науку Петр постиг довольно быстро: читал наизусть Евангелие и “Апостол”, сносно писал, знал обряды церковной службы и даже пел на клиросе “по крюкам”. И хотя потом Петр, с высоты своего универсального самообразования, отзывался о своем начальном обучении не вполне лестно, следует признать: уроки Никиты Моисеевича пробудили в нем ту удивительную любознательность и жажду нового, что впоследствии столь резко выделяло этого преобразователя России из общего ряда правителей.

В русской исторической романистике Зотов, особенно на раннем этапе, предстает истым христианином, благочестивым и скромным, строго соблюдавшим все православные обряды. Он рьяно служил делу Петра, с которым уже не расставался до конца своих дней. Рабскую покорность своему бывшему ученику Никита Моисеевич проявлял еще будучи думным дьяком, то есть с 1683 года. Есть свидетельства, что юный царь даровал ему за службу то денежные суммы, то лисий и песцовый мех на кафтан, то сукно кармазин, то китайскую камку, то плетеную золотую нашивку и галун. Зотов неизменно сопровождал Петра в загородных и богомольных походах. И в знаменитой “потешной” Кожуховской баталии 1694 года он тоже был рядом со своим воспитанником.