Сестренки

Первый урок, физика. Совершеннейшая глупость, все делают какие-то идиотские упражнения, из которых ничего не следует. Принцесса решает пару заданий, потом прикрывает глаза и уплывает в ничто. О чем-то она забыла? Но о чем? Ну да, в шалаше оставила вымачивающуюся в рассоле ветчину. Нужно поехать туда и закоптить. Это же сколько она лежала в рассоле? Три дня. Ладно, хватит. Так… на лугу рос уже засохший куст можжевельника. Годится…

Последующие занятия прошли для нее как во сне. Во время большого перерыва выскочила в лавку и купила себе литр йогурта. Девушка чувствует, что еще не до конца избавилась от яда… Ну вот, конец занятий. Она прощается с Крушевскими и уматывает.

В воздухе висит сырость. Буквально только что шел дождь. Моника пристегивает роликовые коньки. Уже через мгновение она несется по Плянтам, объезжая самые крупные лужи и жадно дыша прохладным, сырым воздухом. После шести часов, проведенных в школе, он ей очень нужен. Нагрелась она хорошенько, теперь же будет здорово почувствовать на лице прикосновение влажного ветра. Возле Барбакана сидят две цыганки. Как правило, они гадают прохожим, только вот сейчас дождь распугал потенциальных клиентов. Принцесса мчится мимо, бросая на них всего лишь один безразличный взгляд. Но на мгновение в ее зрачках загораются красные огоньки. Этого хватает. Обе женщины размашисто крестятся. Цыгане — это народ все еще очень дикий. Они еще не пропитались цивилизацией настолько, чтобы утратить способность замечать определенные явления, на которые мы давным-давно не обращаем внимания. Зато они прекрасно знают, что мы не одни на планете.

— Она нас увидела, — шепчет старшая, проводя светловолосую девушку взглядом.

— Может ничего еще с этого и не будет? — зубы младшей щелкают и явно не от холода.

— Не будем рисковать. Через полчаса поезд на Варшаву.

— Не наша территория.

— Знаю. Только я предпочту опасность получить нож в живот, чем еще раз встретить это нечто…

На автобусе Моника добирается до конечной остановки с разворотом. Потом идет через луг. Лошадей уже нет, их выпас прекращен. До самой весны будут они стоять в теплых конюшнях, меланхолично пережевывая сено, и только время от времени их выведут во двор размять кости. Принцесса бредет по вялой от холода траве, переходит мостик, добирается до домика-шалаша. Здесь ничего не изменилось с того времени, как выбралась отсюда в последний раз. Моника чувствует себя так, словно бы вернулась домой… Ну ладно, ветчина напитала соли достаточно, теперь нужно браться за ее копчение. Лучше всего «на лесах»…

Саперной лопаткой она быстро выкапывает яму глубиной около метра. Рядом другую, чуть помельче. Обе соединены идущим под углом каналом. Песок немного осыпается, но с этим как раз Моника ничего поделать не может. Мелкую яму она накрывает решеткой, сплетенной из ореховых прутьев. К ней снизу подвешивает мясо. В яме поглубже разжигает огонь. Под самой стенкой «Телефонии» валяется сваленный ветром бук. Девушка быстро обрубает тонкие ветки, выбирая те, которые хорошо высохли. Тем временем, над ямкой появляется первая, пока еще робкая струйка дыма. Окорок можно коптить либо в холодном дыму, либо в горячем. У Моники выбора нет — холодное копчение заняло бы у нее, как минимум, двадцать четыре часа. В горячем дело идет быстрее: часов шесть, иногда восемь… Пламя, подпитываемое новой веткой, не жаркое, скорее — ленивое. Моника села рядом с огнем, накинула на плечи овечью шкуру из домика. Холода она не чувствует, хотя это ведь уже ноябрь. В ее глазах отражаются багровые угли. Сейчас она надела наушники и случает очередную книжку. Окорок начинает выделять искушающий запах. Эх, вегетарианцы, не знаете вы, чего теряете…

— У меня уже нет никаких идей, как его искать, — признается Катаржина. — Мы даже не знаем, находится ли он в Кракове.

— Думаешь, он мог уехать после того, как расправился с Димитрием?

— Именно. Слушай, а куда это подевался наш маленький вампир…

— Отправилась к себе в шалаш, коптить мясо. Можем заскочить к ней. Поддержим компанию…

Метеорит найти нелегко. Даже в таком месте, где они должны валяться кучами, словно грибы после дождя. Но ведь прошло больше ста тридцати лет. Землю неоднократно перепахивали. Не раз и не два через остров перекатывались волны наводнений. Да и местные мужики — они ведь не дураки, умеют отличить шмат космического мусора от валунов, притащенных еще ледником. Коллекционеры же дают за метеориты приличные деньги.

Алхимик разложил подстилку, вытащил толстое одеяло из поляра. Ночь по всем прогнозам должна быть холодной, но спать под чистым небом он привык. Отыскал местечко в роще у воды, поставил наклонный навес, чтобы защитить спальное место от капель росы. Комаров в это время года можно уже не бояться. Сендзивой расщепил длинное бревно, легким топориков выдолбил внутренности, потом зажег. Верхнюю часть выставил на клиньях и накрыл удлиненный костер. Теперь он будет тлеть много часов, грея постель. Этому он научился очень давно, в Сибири, когда в тяжелые годы гражданской войны охотился в лесах на большевистских разведчиков.

Алхимик глядел в багровый жар и вспоминал…

Три молодые девицы сидят на обрезках досок, глядя в угли, гаснущие на дне ямы. Земля была сыроватая, над ней стоит столб пара и, естественно, дыма. Царит тишина, на небе появляются осенние созвездия… Пиво, согретое в медном котелке, подвешенном рядом с окороком, приятно разогревает изнутри. Пиво закусили кусками хлеба со смальцем. Мысли текут лениво-лениво.

Шесть утра, начинается очередной осенний день. Алхимик поднимается со своей постели. Он немного замерз, но решил огня больше не разводить. Вынимает саперную лопатку и засыпает бревно сырым песком. Неожиданно под лезвием лопатки что-то скрежещет. Камень? Камень, но вовсе даже и не обычный. Черная поверхность, на которой остались как будто бы отпечатки кошачьих лапок, слегка поблескивает словно горелая пластмасса. Слабый удар лезвием ножа вскрывает внутреннюю «начинку». В сером тесте скальной породы словно светлячки поблескивают крупинки космического железа.

Над Краковом встает бледный осенний рассвет. Моника вытаскивает окорок из ямы. Шкурка полностью почернела и слегка блестит. Станислава отрезает три толстых, сочных куска. Катаржина возвращается из ближайшего поселка, неся пахучую, еще горячую буханку…

— В субботу пиво уже должно быть готово, — говорит Станислава.

— Попробуем… — усмехается Катаржина. — Осталось всего несколько деньков…

Разработанный девицами план опирается на крайне шатких предпосылках. Они предположили, что Сендзивой все еще в Кракове. Еще они предположили, что ему захочется выпить пива, именно такого, какое варили во времена его молодости. Они же предположили, что он бывает на Рынке и читает газеты, и что информация про организуемую в одной из пивных вечеринку в старинном польском стиле его заинтересует… Предположений много, а ведь достаточно того, чтобы хотя бы одно из них оказалось неверным… и весь план рассыплется, словно карточный домик.

Вечеринка в старопольском стиле не возбудила всеобщего любопытства ни жителей Кракова, ни туристов. Тем не менее, собралось около пяти десятков человек, достаточное количество, чтобы заведение не оказалось в убытке… В принципе, нигде и не говорилось о том, что необходимо соответственным образом переодеться, но участники это поняли и сами по себе. И прекрасно. Моника с Катаржиной заняли места у бара. На них замечательные платья: целых два дня они пришивали кружева и чего-то там доделывали. Станислава не слишком могла им помочь. Да, в молодости она лечила нервы вышиванием, но ни в крое, ни в шитье не разбирается… Тем не менее, результат превзошел любые ожидания. Девчонки выглядят превосходно.

Место у стойки самое подходящее. Отсюда видны все входящие и выходящие. Станислава, тоже одетая по моде XVII века, кружит по залу, собирая пустые кружки. Стоящий за стойкой агент Бюро переоделся исключительно живописно: черный халат и накладные пейсы здесь как доктор прописал… В течение первого получаса окрики «Эй, жид[141], подавай меду!» несколько его смущали, а потом как-то привык, тем более, что шляхта заказывает всегда много.

141

Ничего оскорбительного для евреев здесь нет. В польском (а еще и в чешском, словацком) языке слово «Żyd» (именно с большой буквы, как и все национальности) обозначает всего лишь национальность. И «ничего личного» © Масса импортных книг и фильмов… Так что непонятно, почему агент Бюро так реагировал… — Прим. перевод.