Сестренки

Катаржина Крушевская сидит за письменным столом. Ученики стучат по клавишам компьютеров. Новая ученица тоже усердно работает. У нее все идет медленнее по сравнению с остальными, похоже, это из-за проблем с языком. Говорит по-польски она хорошо, но вот достаточной беглости еще нет. Некоторые программы ей известны, но их новых версий она не освоила. Только это и так настоящее чудо, в разрушено войной стране у нее не могло быть достаточно возможностей для учебы… Иногда что-то идет не так. Когда девочка поднимает голову, ища взглядом помощи, Катаржина подходит и терпеливо показывает, что и как… В отношении остальных учениц она как-то не может проявить столько понимания. Быть может потому, что молоденькой сербке достаточно показать только раз, чтобы та все запомнила, а вот полькам можно талдычить раз десять, а они так ничего и не поймут…

Учительница исподлобья наблюдает за классом. Моника Степанкович оделась, как обычно, в джинсы и полотняную мужскую рубашку военного покроя с карманами. Рубашка удобная, зато прекрасно стирает очертания ее фигуры. Одежда совершенно не подходит девушке. Волосы она связала кусочком ремешка. Катаржина пытается представить девушку в другой одежде. Синее платьице, подчеркивающее золотистый цвет волос и ассоциирующееся с цветом глаз, а к этому — еще и диадема на лбу… А ведь девчонка выглядит словно принцесса из сказки. Ей всего лишь нужно по-другому одеться. Наверняка у нее туго с деньгами. Можно было бы ей чего-нибудь прикупить, вот только как? Обидится же…

Краем глаза Моника глядит на учительницу. Катаржина вспоминает о своей кузине. Та безошибочно применяет психологию. К каждой ученице относится иначе. Она знает, когда достаточно лишь грозно глянуть, а когда и куском мела бросить. Знает, что и на кого действует лучше. Катаржина и сама справляется, но ей этому пришлось учиться, в то время, как у Станиславы эти знания просто врожденные. По-своему обе преподавательницы в этом плане похожи, и в то же самое время — сильно различаются. Преподавательница языков явно не вписывается в эпоху, зато информатичка современна до боли.

Учительская не самая большая. Здесь запрещено курить, а вот запах кофе буквально пропитал стенки. Мебель здесь новая и солидная, но чего-то неуловимого ей не хватает. Да, глядеть на нее приятно, но восхищения нет.

— Думаешь, это она? — общение с агентами ЦСБ вызвало, что у Катаржины крайне аналитический подход к действительности.

— А кто другой? — хотя прошел час, Стася все еще оживлена. Адреналиновый удар, как и обычно, пошел на пользу. — Или допустим, что одна из наших дурочек не сделала домашнего задания, вот и решила в связи с этим ликвидировать причину своих хлопот, убивая любимую учительницу.

— Бредишь, подруга…

— Знаю. Но она… А ты знаешь, что она может сделать пятьдесят отжиманий?

— Есть такая римская поговорка, говорящая, что виновен тот, кто из всего случившегося получил выгоду…

— Is fecit, cui prodest, — услужливо подсказала Станислава.

Что тут скажешь, она росла в те времена, когда знание латыни было практически всеобщим… Станислава же всегда старательно заботилась о своем образовании.

— Вот именно, — вернулась ее кузина к сути дела. — Какая у нее должна быть цель? Она ведь не сумасшедшая… Я бы узнала, занятия по психологии у нас были.

— Ее наслали.

Ответом были возведенные к потолку глаза.

— Дорогуша, у тебя резкий приступ паранойи. Допустим, что и вправду появился какой-то новый Орден Святого Освобождения, или как там он еще назывался. Поначалу им нужно было тебя локализовать. А как только уже выследили, где ты скрываешься, под душик послали бы не сербскую девчонку шестнадцати лет с ножом, а стукнули бы тебя топором по голове, когда ты шла бы через подворотню или переехали бы машиной. А что более вероятно, обездвижили бы тебя каким-нибудь паралитическим газом и отвезли бы в какую-нибудь шикарно обставленную лабораторию для вивисекции….

Станислава успокаивается, остывает. Адреналин уже не мешает ей думать.

— Так кто же на меня напал?

— Она. Но вот вопрос ты поставила совершенно бессмысленный.

— И все же.

Катаржина стучит кузину по плечу.

— Соберись. Ты принимала душ. Все остальные девчонки давным-давно переоделись и убрались к черту. По крайней мере, ты так считала.

— Ну да. Не стану же я при ученицах светить голым задом…

— Нужно было взять купальник. Твои подопечные, похоже, ими пользуются. Иногда стоит чего-нибудь подсмотреть и у последующих поколений.

— Быть может, ты и права.

Станислава приходит к выводу, что это и правда неплохая идея. Но почему это ей самой не пришло в голову?

— Ну вот, сидишь ты на темную, плещешься под струями водички. И тут в душевую заходит Моника. Похоже, она тоже не любит светить голой попкой, или у нее попросту нет купальника? Вот она и подождала, пока остальные не уйдут. В темноте вы сталкиваетесь. Ты хватаешься за нож, она хватается за нож. Чудо, что одна другой кровь не пустили…

— Хммм… быть может для тебя и нет ничего удивительного в том, что шестнадцатилетняя девчонка идет под душ с косарем в зубах?

— Не хочу показывать пальцем на училку двадцати с лишним лет, которая плещется голышом. Ой, простите, не обнаженной, ведь закрепленные на щиколотке ножны это уже элемент купального костюма…

— Я — это я, — сдавленное фыркание. — Меня жизнь научила.

— Знаю. — Катаржина гладит косу, в сплетениях которой спрятан двадцатисантиметровый клинок. — Норов у каждой из нас свой. Ты живешь долго и сделалась преувеличенно осторожной, у меня же была интересная работа, в ходе которой я прошла, скажем, курс охраны труда. Нашей же дорогой Монике повезло жить в Косово. Если ты не знаешь, это такое местечко, где сначала сербы резали албанцев, а потом карта легла наоборот, и их всех самих вырезали. Так что меня ну никак не удивило бы, если бы это дитя ходило пописать в кустики с автоматом конструкции инженера Калашникова через плечико… А факты таковы, что ты пыталась прирезать ученицу, и по счастливому стечению обстоятельств тебе не удалось… Желтая пресса в штаны бы наделала от счастья. Голая учительница в школьном душе разделывает ножом голую шестнадцатилетнюю девицу. Из этого, дорогуша, ты бы не вывернулась.

Станислава закусила губу. Кузина попала в самую точку.

Очередной урок, польский язык. Преподаватель — юный энтузиаст, только-только после университета. Моника уселась на третьем ряду, но тот высмотрел ее сразу же.

— Сейчас мы перерабатываем литературу древней Греции, — обратился он к ней. — Что-нибудь на эту тему тебе известно?

Перерабатываем? На что, интересно?!

— Ну, я много чего читала, — скромно улыбается Моника.

В то же самое время она чувствует легкую панику. Существуют произведения, в которые она не заглядывала лет с тысячу, содержание их позабыла, так что, если заставит ее отвечать, хана…

Филолог вздрогнул, услыхав странный акцент, похоже, никто его не предупредил, что будет обучать иностранку.

— Пока что мы оговаривали «Илиаду» и «Одиссею». Ты эти произведения знаешь?

— Да, — облегченно вздохнула она.

— Ты можешь сказать нам, как начинается «Илиада»?

— начала декламировать Моника по-гречески.

Похоже, он имел в виду что-то другое[43]. Последующие полчаса девушка провела довольно-таки мило. Учитель спросил еще двух учениц, затем продиктовал тему урока и начал обсуждать греческий театр. Моника слушала его одним ухом, задумчиво перелистывая учебник. Его писал какой-то идиот. Понятное дело, что программа лицея не может включать абсолютно всего, но пропуски очевидны. Имеется обширная глава, посвященная древнегреческой литературе, зато о древнеримской — лишь упоминание. Этрусская литература для автора — это сплошная terra incognita — хотя ведь хоть какие-то произведения известны по латинским разборам. Об Александрии автор знал лишь то, что там имелась библиотека, но вот где литература птолемеевского и римского Египта?! Этот писака, похоже, совершенно не понимает того, что после упадка Рима в Византии еще тысячелетие продолжалась славная литературная традиция Империи! Хммм, или здесь историю делят на какие-то другие периоды?

43

Преподаватель хотел услышать всего лишь: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»