Центровая

– Сам не можешь без этого и сына учишь.

Отец взлохматил волосы, снова вздохнул. Бабушка все говорила правильно, он с ней соглашался, но пить не бросал.

– Ладно, пойду я, – сказал он, поднимаясь.

Сорок семь лет ему. Он и сейчас видный мужчина, высокий, статный, только седой и лоб весь в морщинах. Порода в нем чувствуется, а ее не пропьешь.

– Куда тебя понесло? – Бабушка всплеснула руками.

– Так работа у меня.

– Отгул у тебя! – Она осуждающе покачала головой.

– Нет, силовую установку в третьем цеху посмотреть надо. Я скоро. Давай, сынок, не скучай!.. Или со мной пойдешь? Я тебе фабрику покажу.

– Собутыльников он твоих не видел! – Бабушка с горечью посмотрела на него.

– Да какие собутыльники, – вяло возразил отец и махнул рукой.

Бабушка проводила его до двери, вернулась на кухню, села за стол, немного подумала и налила мне и себе по рюмочке.

– Тебе можно, ты с дороги. Но не увлекайся! – Она посмотрела на меня вроде бы строго, но с мольбой.

Я покачал головой. Нет, пьянство в моих планах на будущее не значилось. Их вообще пока не имелось, но алканить я не собирался. Работать буду, потом, когда судимость снимут, в институте восстановлюсь. Если откажут, дальше буду пахать где-нибудь на шабашках. Если, если!.. Теперь вся моя жизнь будет состоять из этих самых «если». На мне социальная проказа, черное пятно, и я должен с этим смириться. Как бы и в самом деле не поставить на себе крест, не скатиться к стакану!

– Пойду прогуляюсь, – сказал я.

Погода сегодня неплохая, дождя нет, солнце из-за туч выбивается.

– Куда пойдешь? – Бабушка подозрительно покосилась на меня.

– На барахолку схожу, – ответил я и пожал плечами.

В Ярославле я влез в свой старый джинсовый костюм, который еще четыре года пищал в унисон с последней модой. Сейчас штаны-бананы из вареной джинсы не носят, а донашивают. Это делают те, кому надеть нечего. Сейчас в почете джинсы-трубы, нейлоновые спортивные костюмы, кожаные куртки.

Денег у меня немного, на обновку их не хватит, но хоть по рынку похожу, посмотрю, что там почем. Заодно и развеюсь. Может, пивка выпью, если найду. Да и девчонку неплохо бы снять.

Планов у меня громадье, но все они какие-то смутные. Такое ощущение, будто я находился в подвешенном состоянии. Куда ни пойду, все буду перебирать ногами впустую, без движения.

Я оделся, спустился в подъезд. Дверь в подвал была настежь распахнута, рядом с ней – никого. В лестничной шахте горел свет, запах карбида стоял как после газосварочных работ. Может, ироды трубу сломали, как того боялась бабушка, вот и пришлось вызывать слесарей?

Я и сам не понял, как спустился по лестнице и оказался в большом квадратном отсеке, где вдоль стен тянулись трубы, как упакованные в утеплитель, так и водопроводные, меньшего диаметра, запорные вентили, краны.

Здесь тускло светила лампочка, а в следующем царила темнота. Но все-таки я продолжил путь, в глубине подвала заметил огонек, на него и пошел, переступая через высокие пороги в проходных проемах. Бетонный пол под ногами, воздух затхлый, но не сырой. Меня манил свет в конце тоннеля, и я заинтригованно шел на него.

Юная шатенка не выходила у меня из головы. Желание увидеть ее пересиливало страх перед блондином и рыжим. Вернее, даже не страх, а опасение. Как можно было бояться каких-то щеглов, пусть они хоть сто раз буйные? Уж кто-кто, а я знал, почем фунт лиха, и кулаками махать умел. Еще у меня в кармане лежал выкидной нож. Лезвие там тонкое, гибкое, чтобы нож не проходил как холодное оружие, но под него лучше не попадать.

Про нож я вспомнил, когда входил в освещенный отсек, но хвататься за него не стал. Там никого не оказалось. Обстановка здесь была типичная для подобных мест – два старых продавленных дивана, кресло без подушек, стол с обугленной ножкой, дырявый ковер на бетонном полу. Рядом с ним засаленная циновка, порванные картины на стенах, торшер без абажура, который и освещал эти подземные апартаменты. С потолка свисал провод, к нему была прикручена вилка от сломанного торшера.

За этим отсеком был другой, но темный. Может, там стояла кровать, а на ней шатенка в обнимку со своим блондином? Свет включить можно, но это слишком. Невозможно вторгаться в чужую личную жизнь. Я и без того чересчур много себе позволил. Уходить отсюда нужно, причем как можно скорей.

Но только я повернул назад, как услышал мягкие, легкие шаги. Уж не таинственная ли это незнакомка идет в мою сторону?

Диван был совсем убитый. Я боялся напороться задом на острую пружину, но все-таки сел, даже забросил ногу на ногу, раскинул руки по спинке.

Я не ошибся, в отсек зашла моя шатенка. Та же короткая стрижка, старая болоньевая куртка, разбитые сапоги. Только сама она изменилась, стала еще красивей. Это была игра света, или же я в силу своих чувств перестал замечать в ней изъяны?

– Какого ляда? – возмущенно протянула она, увидев меня.

– Тебя увидеть захотел, – сказал я, совершенно серьезно глядя на нее.

– Зачем? – спросила девчонка, выискивая подвох в моих глазах.

– А вдруг я в тебя влюбился?

– Влюбился?! – Она заметно опешила.

Я многозначительно молчал, подтверждая такую возможность. В конце концов, я мужчина, а она женщина. То естественное, что могло произойти между нами, вовсе не безобразно.

– Ты идиот? – выпучив глаза, с язвительной насмешкой спросила она.

– А в тебя может влюбиться только идиот? – Я изобразил искренне удивление.

– Ты чмо!.. Я видела, как ты перед Медяком струхнул! Самоед на тебя наехал, а ты за бабушкой своей спрятался, да? Ну и кто ты после этого?

– Слава меня зовут.

– Не слава ты, а позор ходячий!

– Ты не так все поняла, – стараясь держать себя в руках, сказал я.

– Что я не так поняла?

– Мне бы с Медяком поговорить, да и с Самоедом. Потом и с тобой познакомиться можно будет.

– Я с таким дерьмом знакомиться не хочу!

Я смотрел на нее и не знал, как поступить. Будь она парнем, я бы дал волю эмоциям и кулакам, но разве можно поднять руку на девчонку, тем более на такую?

Группа поддержки в лице Медяка и Самоеда должна была бы пугать меня. Их двое, я один. Если вдруг что, никто мне на помощь не придет, но страха перед ними не было. Когда они вдруг появились, я даже вздохнул с облегчением.

Сначала в помещение ввалился рыжий Медяк, за ним неспешно, небрежной походкой зашел светловолосый Самоед. Это было еще не все. Пока они в недоумении пялились на меня, в подвале появились еще четыре парня, два из которых производили гнетущее впечатление своей комплекцией. Вроде бы юные, но навалять явно могли любому, и молодому, и старому.

– Марго, откуда он взялся? – изобразив отвращение ко мне, спросил блондин.

– Да вот влюбился! – отозвалась шатенка.

За небрежной ухмылкой она прятала восторг, в котором держало ее мое полупризнание.

– В кого, в Медяка? – Самоед оскалился.

Парни, стоявшие за ним, самодовольно ощерились. Рыжий глумливо хохотнул, приложив ладонь к животу.

– С Медяком разобраться надо, – сказал я.

– Оба-на! – кровожадно взвыл рыжий.

– Я за этим и пришел. Если вы пацаны с понятиями, то махаться будем один на один. – Левой ладонью я провел по правому предплечью, будто закатывал рукава.

– Да мы-то с понятиями, а ты кто такой? – осведомился Самоед.

– Бабушкин сыночек! – ляпнула Марго.

Я на нее даже не глянул. Симпатична она мне или не очень, но сейчас не до нее. Хотя эта девчонка и подняла меня на смех.

Громче всех в толпе смеялся Медяк. Этот парень ничуть не сомневался в том, что размажет меня по стенке. Но я понял, что боец он неважный. Мощный, но медлительный и неумелый.

– Ну так что, один на один? – спросил я, когда оскорбительный смех стих.

– Может, ты думаешь, что Медяк махаться не умеет? – пристально, с едкой насмешкой глядя на меня, спросил Самоед. – Так это ты зря. Медяк тебя порвет.

– Чему быть, того не миновать. – Я пожал плечами.