Страница 1 из 111
СОНАТА ДЬЯВОЛА
Малая французская проза XVIII–XX веков в переводах А. Андрес
ВЕК ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
Аиссе
Письма к госпоже Каландрини
Подлинные эти письма, опубликованные через много лет после смерти их отправителя и адресата, — «маленький шедевр» французской прозы XVIII века. Они не только воссоздают яркую картину придворной жизни Франции первой четверти восемнадцатого столетия, быта и нравов эпохи Регентства, но и являют собой волнующий человеческий документ, правдивую, искреннюю исповедь тонкой, самоотверженной женской души. И один из первых образцов французского эпистолярного жанра.
Необычна и романтична судьба автора этих писем, «прекрасной черкешенки», — сама жизнь словно начертала этот поистине романтический сюжет, с которым не сравнится ни один вымысел. В 1698 году французский дипломат Шарль де Ферриоль, граф д’Аржанталь (1647–1722) случайно купил в Стамбуле на невольничьем рынке за сто пятьдесят ливров приглянувшуюся ему четырехлетнюю девочку, привез во Францию и отдал в семью своего младшего брата Огюстена де Ферриоля. В этом доме и выросла вместе с сыновьями хозяев, Полем де Велем и д’Аржанталем, привезенная с Востока девочка, превратилась в «прекрасную черкешенку», славящуюся своей оригинальной красотой и небывалой по тем временам неприступностью; в этом доме Аиссе, как стали называть девочку во Франции, провела в сущности всю свою жизнь на положении полноправного члена семьи, социально и материально находясь в зависимости от «благодетелей», вынужденная постоянно таить от них и от многочисленных светских знакомых свои горести и печали. Сам Шарль де Ферриоль, граф д’Аржанталь в 1699 году вновь отправился в Стамбул и лишь в 1709 году вернулся на родину в состоянии сильного душевного расстройства и, получив титул маркиза и поселившись в Париже в доме брата, потребовал от юной Аиссе расплаты за то, что некогда «вырвал ее из рук неверных», и кроткая черкешенка в течение десяти лет оставалась при «турке», сначала в качестве наложницы, потом — сиделкой, ухаживая за совсем выжившим из ума стариком.
Адресат писем мадемуазель Аиссе госпожа Каландрини (1668–1758) — жена именитого и состоятельного женевского гражданина Жана Луи Каландрини, родственница лорда Болингброка, с семьей которого была связана дружескими узами семья Ферриолей; Аиссе познакомилась с нею в 1726 году в Париже и сразу же прониклась величайшим доверием к этой строгой пожилой даме — протестантке, чей образ жизни, образ мыслей, швейцарские друзья — все являло резкий контраст с распущенными нравами среды, окружавшей Аиссе. Именно к ней потянулась Аиссе, ей раскрыла ту сторону своей жизни, которую много лет от всех скрывала, все более убеждаясь под влиянием корреспондентки в греховности своей жизни и все более страстно стремясь к нравственному совершенству. Тайна мадемуазель Аиссе заключалась в ее связи с шевалье д’Эди (ок. 1692–1761), с которым она встретилась в 1720 году; связь эта продолжалась до самой смерти Аиссе, а дочь, девочка по имени Селини, тайно воспитывалась в монастыре как сирота. Блез-Мари д’Эди — рыцарь Мальтийского ордена (члены ордена давали обет безбрачия!); участвовал во многих военных кампаниях.
Таковы главные сведения, необходимые для понимания писем Аиссе, которые писались на протяжении ряда лет из Парижа в Женеву. В настоящем издании письма печатаются с некоторыми купюрами; опущенные места отмечены отточиями.
Из Парижа, октябрь 1726
Я не отваживалась писать вам ранее, с грустью предвидя, что у вас все равно не будет возможности читать мои письма; вот я и решила повременить, пока уляжется суета первых дней после вашего возвращения. А теперь подайте мне весточку о себе, сударыня. Оправились ли вы уже после утомительного путешествия? Я так горячо желала вам благоприятной погоды, что, право, самый страстный любовник не мог бы желать вам этого сильнее и, уж конечно, не был бы столь опечален вашим отъездом и так поглощен мыслями о вас. Солнце, дождь, ветер — все это в моем воображении претворялось в лесные пожары, в наводнения, в ураганы, и я только тогда вздохнула с облегчением, когда наступил наконец благословенный для друзей и родных ваших день вашего с ними воссоединения. Пожалуйста, напишите мне подробно, как вас там встретили: я чувствую себя как бы причастной ко всем знакам внимания, которые вам оказываются. Ах, я не могу проехать мимо дома, где вы останавливались, без того чтобы у меня не сжалось сердце и слезы не навернулись мне на глаза.
Я только что воротилась из Аблона, где провела несколько дней вдвоем с госпожой де Ферриоль. Я непрестанно думала там о вас, и вот однажды утром говорю ей, что сожалею, что вам так и не пришлось побывать в этом загородном домике, и в эту самую минуту в гостиную вдруг входит ваша дочь. Вообразите себе мою радость. Она завернула к нам по пути в Жакиньер, была здесь где-то по соседству. Почтенная наша дама как раз пила кофе; она хотела подняться навстречу гостье, дочь ваша бросилась к ней, чтобы этому помешать, и тут наша черная собачонка, довольно дурно воспитанная, вдруг тявкает, прыгает на чашку и опрокидывает ее на свою хозяйку — та в отчаянии: косынка испачкана, светлое платье в кофейных пятнах. Представляете себе положение госпожи де Рие? Она рада была бы оказаться за сто лье отсюда. Меня же, признаюсь, разбирал смех, и ваша дочь понемногу успокоилась. А после этих первых минут неловкости ей был оказан наилюбезнейший прием. Она нашла, что госпожа де Ферриоль превосходно выглядит, да та и в самом деле была хороша, несмотря на свой неприбранный вид.
Я то и дело завожу разговор насчет поездки в Пон-де-Вель, которая доставит мне счастливую возможность вас навестить. Надеюсь, что такими разговорами все же подвигну их в конце концов на это путешествие. Все мысли мои заняты только им; люди не могут жить без каких-либо желаний. До сих пор я почитала себя маленьким философом; но, видно, никогда не научусь я рассудительно относиться к тому, что касается до чувств.
…Легран на днях давал здесь комедию, которая провалилась с таким треском, какого я и не упомню. Совсем иначе прошла опера, сочиненная двумя скрипачами на сюжет о Пираме и Тисбе; там была красивая декорация; им много аплодировали.
Я провожу время, охотясь на мелкую дичь, и это мне весьма полезно. Телесные упражнения и рассеяние мыслей — превосходное лекарство от ипохондрии и всякого рода горестей; после этих прогулок у меня прекрасный аппетит и хороший сон. Во время охоты волей-неволей приходится много двигаться, и хотя возвращаюсь я с разбитыми ногами, но мне приятна легкая испарина, которая появляется после ходьбы. Загорела я, как галка, вы испугались бы, увидев меня сейчас, но я согласна была бы и на это. Какое бы это для меня было счастье, сударыня, не расставаться с вами! Признайтесь, ведь и вы тоже не прочь были бы еще погостить в Париже? А уж я-то отдала бы пинту собственной крови, чтобы только вновь оказаться подле вас, — я бы о многом вам порассказала, я была бы счастлива, что вижу вас. А вместо этого счастья — одни воспоминания. Какая огромная разница!
Шевалье сейчас в Перигоре, где, как мне кажется, он скучает; здоровье его по-прежнему слабо, а сердцем он все более нежен. Я с удовольствием послала бы вам копии с его писем; впрочем, нет, там попадаются места, которые могут вам не понравиться, мне стыдно, чтобы вы это читали. Несколько дней назад аббат{1} встретил у меня госпожу де Рие и влюбился с первого взгляда. Назавтра он снова появился у нас в Аблоне; он мне сказал, что никогда в жизни не видел женщины прекраснее, никакие розы и лилии не могут-де даже сравниться с ней. Скромный и кроткий ее вид до того пленил беднягу, что теперь стоит ему только меня увидеть, как он сразу же заводит о ней разговор. А ведь он был предупрежден. Когда о ней доложили, я шепнула ему: «Сейчас вы увидите одну из самых красивых женщин Парижа». И тем не менее он был поражен.