Страница 69 из 100
— Яблонского? Но я каждый вечер играю с ним в шахматы!
— Он сообразителен, на редкость нагл и неплохо знает нравы русских, — невозмутимо продолжал Розен. — Мы предложим сыграть ему партию в более крупной игре.
— Вы получите и шляхтича, полковник, — с нотками недовольства в голосе ответил Левенгаупт. — Надеюсь, это все, что от меня требовалось?
— Да, генерал.
— Тогда у меня будет к вам два вопроса; Первый: что удалось узнать от захваченного в трактире лазутчика?
— Ничего: он попросту молчит. Однако я уверен, что он прибыл к кому-то из казаков полковника Тетери.
— Надеюсь, вы показали его сердюкам? Они могли бы опознать лазутчика и указать тех, к кому он мог явиться.
— Я не сделал этого. Показав его казакам, я предупредил бы сообщников задержанного о его поимке. А это заставило бы их действовать более осмотрительно. Пусть лучше будут в неведении о его судьбе. Возможно, это послужит причиной совершения ими какой-либо ошибки. К тому же я не теряю надежды, что мои люди все-таки развяжут лазутчику язык.
— Будем надеяться. А каковы успехи прибывших от графа Пипера капитанов-перебежчиков? Тех, что обещали ему захватить в плен царя и Меншикова?
— Они уже трижды выезжали на охоту, но… Казаки Голоты не только ведут разведку, но и прикрывают русские войска на марше. Отряд Саксе уже имел с ними встречу, и лишь самообладание капитана и знание им языка неприятеля спасли наших людей от разоблачения и гибели. Если вы разрешите, генерал, я создам еще два-три подобных отряда-оборотня из сердюков полковника Тетери. Под видом казаков батьки Голоты им будет гораздо легче и безопасней осуществить задуманный графом план.
— Я подумаю над этим. Но не раньше чем мы очутимся на противоположном берегу Днепра. Сейчас же меня интересует только одно — беспрепятственный бросок через реку.
— Молись, сын мой, — громко проговорил священник, протягивая казаку распятие.
Тот поцеловал крест, стрельнул глазами в обе стороны пустынной деревенской улицы. Просунул голову под навес поповской телеги.
— Отче, шведы готовят переправу у Шклова, — торопливо заговорил он. — Оцепили целую версту леса у берега, никого из местных даже близко к нему не подпускают, начали свозить туда бревна и камни. Мыслю, что уже завтра генерал может приступить к переправе. А потому и нам нельзя медлить.
— А что же Копысь и Орша?
— Ничего. Шведы попросту желают отвлечь внимание россиян от истинной переправы.
— Хлопцам Злови-Витра об этом сообщил?
Казак виновато опустил глаза.
— Не смог. Шведы забирают с собой жителей всех местечек и хуторов, мимо которых проходят. По лесам и болотам шныряют кирасирские дозоры, тропы перекрыты секретами. Солдаты открывают стрельбу по всему живому, что появляется у дорог. Я дважды посылал к Злови-Витру своих хлопцев, пытался пробраться к нему сам, однако все без толку. Не будь мы сердюками, валялись бы сейчас мертвыми по болотам або висели на дыбе перед полковником Розеном.
Казак сделал паузу, с надеждой посмотрел на священника.
— Отче, вы не простой человек, на вас лежит сан и небесная благодать. На слугу божьего не поднимется рука ни у одного христианина, даже если он швед. Может…
Сердюк не договорил, но священник все понял. Задумавшись, он некоторое время молчал, затем тихо спросил:
— Куда и к кому идти?
— В Лишняны, к батюшке Лариону. Он тоже знает, где сыскать хлопцев Злови-Витра.
По улице местечка впереди десятка сердюков ехали конь о конь оба Недоли. Поравнявшись с шинком, старший из братьев придержал скакуна:
— Поговорил бы с тобой еще, братчику, да недосуг — генеральская служба к себе кличет. Бувай…
Есаул с сердюками поехали дальше, а Дмитро, соскочив с коня, вошел в шинок. Тотчас подле него очутился хозяин.
— Вечер добрый, пан сотник! Ах, ах, ваша ясновельможность вся в снегу! Не желаете оковитой, дабы не захворать?
Дмитро решительно отстранил хозяйскую руку с чаркой.
— Геть! Казак — не винная бочка!
Однако шинкарь не отставал.
— Пан сотник, не обижайте старика, — плаксиво затянул он, хватая запорожца за полы кунтуша. — Ведь вы для меня, что сын родной. Разве я могу смотреть спокойно, что ваша ясновельможность с головы до ног мокрая и от ветра вся посинела. Так и занедужить немудрено, а такого лыцаря, как пан сотник, впереди ждут геройские дела. Выпейте оковитой для обогрева души и тела.
— Тьфу ты, леший побери! — в сердцах сплюнул под ноги Дмитро. — Пристал как репях! Давай свою горилку!
Он залпом опрокинул в рот содержимое вместительной чарки, бросил взгляд по сторонам. В шинке было пусто, в углу печка пылала жаром. От выпитой оковитой неожиданно быстро зашумело в голове и стали наливаться усталостью ноги. Дмитро взял одну из лавок, поставил ее под окном.
— Я заночую у тебя, шинкарь, — сказал он, снимая с себя кунтуш и шапку. — Разбудишь, когда рассветет.
Запорожец улегся на лавке, пристроил под голову шапку, сунул под нее пистолеты. Когда под окном раздался храп, шинкарь поманил к себе жену.
— Помнишь три жемчужины, что спрятала недавно? Я получил их от казака, который спит сейчас у нас. Не думаю, что те жемчужины были у него последними.
Шинкарка, хорошо знающая своего мужа, насторожилась. В ее глазах появился и застыл жадный блеск.
— Что ты задумал, Абрамчик?
— Этот запорожский сотник совсем недавно возвратился из удачного морского набега на турок. К нам он явился потому, что задумал жениться. Уверен, что при нем еще имеются драгоценности, и немалые.
— Ну и что? Ему не обязательно носить их в кармане.
— Ты не знаешь казаков, мамочка. Все, что они имеют, обычно на них самих и на коне. Смотри, этот запорожец даже во сне боится расстаться со своей шапкой. Сунул ее под голову и еще обхватил руками. Клянусь, что именно в ней спрятаны драгоценности. А зачем они ему? Пропить и прогулять?
— Но шапка под его головой. А рядом пистолеты…
— Ну и что? Я подмешал в его оковитую сонное зелье, поэтому он сейчас спит как убитый. А когда проснется и придет в себя, вряд ли вспомнит, где был ночью и что делал. Почему его не могли разбудить дружки-сердюки, с которыми он затеял гулянку? После моего зелья человек не помнит ничего.
Шинкарка испуганно воздела к потолку руки.
— Подумай обо мне и своих детях! А если все-таки проснется? Он же убьет тебя.
— Тише! — замахал на нее руками шинкарь. — Я не такой дурень, чтобы идти за шапкой сам. Разве ты не знаешь, что казаки никогда не обижают детей? Поняла? То-то… Сыночек! — приглушенно крикнул он в сторону печи.
Когда с лежанки сполз сынишка, шинкарь ласково погладил его по голове.
— Сыночек, видишь того казака с красным бантом на сабле?
— Да, папочка.
— А шапку со шлыком, что у него под головой?
— Да, папочка.
— Сможешь принести ее мне, не разбудив казака? По-лучишь за это десять злотых.
Полусонное лицо сынишки вмиг оживилось.
— Двадцать.
— Ладно, двадцать, — согласился шинкарь. — Неси скорей шапку и получай деньги.
— Вначале злотые, потом шапка, — решительно заявил сынишка, протягивая к отцу ладонь.
У шинкаря от негодования перехватило дыхание, он закатил глаза под лоб.
— Мамочка, посмотри, что делается! Твой сыночек хочет делать гешефт на своем родном папочке.
— Ты сам учил, что вначале деньги, а потом все остальное, — невозмутимо произнес мальчуган. — Хочешь шашку — давай злотые. И быстрей, пока не проснулся казак. — Показывая, что разговор на эту тему окончен, сынишка отвернулся в сторону и принялся ковыряться в носу.
— Получай, — прохрипел шинкарь, доставая из-за пояса горсть монет и отдавая их сыну.
Тот пересчитал их, снова протянул к отцу руку.
— Еще два злотых.
— Мамочка, твой сыночек грабит своего папочку, — взвизгнул шинкарь, вновь запуская пальцы за пояс.
Завязав деньги в лоскут, мальчуган спрятал его за пазуху, повернулся к матери.