Страница 3 из 9
Да, во всем скрыт глубокий смысл, размышлял Женьшень в такси по дороге к невесте, откуда большая черная машина должна была доставить их с пузом непосредственно к месту кольцевания. Глубокий смысл, да, чтобы не сказать — глубинный. Иной раз сразу и не выудишь. Взять хотя бы сегодняшнюю ночь. Зачем он провел ее с Алатырцевой? Когда-то они закончили один факультет. Других поводов не было, если не считать звонка их общей подруги. У Алены был семилетний сын, которого она родила без мужа, и вот это обстоятельство сыграло с ним злую шутку. Почему Алатырцева решила последовать примеру подружки и с какого боку возник он, Женьшень, в роли сеятеля, он так и не понял. «Ты ж за ней ухлестывал на втором курсе!» — «Кто?» — изумился он в трубку. «Неважно. Что, есть проблемы?» Вообще-то у меня свадьба, хотел он ответить, но почему-то промолчал. «Встретитесь у меня. Приезжай завтра часам к десяти, она тебя будет ждать. Учти, ни грамма алкоголя».
Последний день его холостяцкой жизни выдался насыщенным: новые туфли, ресторанное меню, гости, родственники, невеста, подарок Женечке-первокласснице, обед у Светланы, цветы Насте с запиской, что уезжает на месяц, а еще надо было срочно раздобыть денег в долг, рублей пятьсот, но удалось собрать только триста пятьдесят, и на том спасибо. Ну а потом была Алатырцева. Ни грамма алкоголя? Ну уж, дудки! Армянский коньяк в момент зачатия еще никому не повредил. Надо напряжение снять. И дернул же его черт согласиться! Безотказность его погубит. Ну да ладно. Вместо мальчишника. Хлопнуть дверью напоследок. Он нажал на кнопку звонка с легким сердцебиением. Какая она стала? Все-таки двенадцать лет! В памяти осталось что-то такое курносое, в кудряшках. Недотрога. Вот-вот, а теперь он накануне своей брачной ночи должен заниматься спасательными работами! Ему открыла уверенная в себе молодая женщина с короткой модной стрижкой. Она вовсе не смутилась и от коньяка, между прочим, не отказалась. Вспоминали тех и этих, у Алатырцевой обнаружился острый язычок, и чем раскованнее она шутила, тем неувереннее чувствовал себя Женьшень. Он настраивался на другое: замороженное существо, которое оттает от одного его прикосновения. Он мысленно видел, как она тянется к выключателю, — «ну пожалуйста, мне так легче!», — и теперь не знал, куда спрятаться от этого прямого насмешливого взгляда. Извинившись, он выходил на кухню и, набрав номер, дул в трубку — пусть кое-кто думает, что у него барахлит домашний телефон. По дороге заглядывал в ванную, искал признаки несокрушимого желания и не находил. А в спальне с золотистыми шторами, с ночником, цинично приглашавшим в уже разобранную постель, под легкой простынкой, закинув руки за голову, ждала его Немезида. «Не встанет», — с тоской подумал Женьшень и как в воду глядел. Вспоминать эту ночь не хотелось, но сейчас, въезжая во двор, где уже стояла заказная «Чайка» (просил же, никаких кукол в гинекологической позе!), он вдруг постиг глубинный смысл своей неудачи. Ну конечно! Он не осквернил чужого ложа, сохранил себя для возвышенных чувств. Все-таки есть, есть Бог.
Возвращение в строй
Вы правы. Попытка устроить этот мир как образцовый воинский гарнизон не удалась, но не будем все валить на Каптерщика. Добра у него в избытке, в том числе на складе энской части Забайкальского военного округа, но ведь если хватать, что плохо лежит, то можно и без штанов остаться. А много ли человеку надо? Была бы честь, да голова на плечах, да курево в кармане. И все это у Ивана Ильича было. А еще была у него фамилия, Стрельцов, тугая, звонкая, под такую на плацу печатать шаг. И как он его печатал! Носок оттянут, нога в струнку. И-и-и — раз! Голова направо, подбородочек вверх, руки по швам. А за спиной его орлы, такие же подтянутые, с иголочки, любо-дорого смотреть! А все же до командира им тянуться и тянуться. Выправка потомственного офицера — это вам не два пальца, сами понимаете. Да что парады! Когда Иван Ильич шел по городку, даже замужние женщины ставили ножку как-то так, что и описать затруднительно. Зря ставили — это был Измаил, Шевардинский редут. Иван Ильич держал путь домой, где его ждала Маруся с шестимесячным животом, и никакая вражья сила не могла сбить его с линеечки.
А все же раз в месяц капитан Стрельцов отклонялся от маршрута. Но мы не упрекнем его за эту слабость. Лучше мы отметим беспримерную чистоплотность нашего героя, даже, не в упрек ему будь сказано, педантизм сродни самому строгому уставу. Дома, еще не повесив фуражку, он машинально проводил пальцем по подзеркальнику, и если на пальце оставался след, он без лишнего упрека протирал лакированную поверхность фланелькой, нарочно висевшей для такого случая. А затем он совершал то, что сам в шутку называл купанием красного коня: весь намыливался и жесткой скребницей сладострастно тер бока и спину, а также непоименованные места, обихаживая каждую клеточку и слабо постанывая от удовольствия. Из ванной он выходил багрового цвета, выпивал две рюмки водки, за жену и будущего наследника, и только после этого садился ужинать. Ну а что до вышеупомянутого «зигзага», то это пустяк, простительная слабость: раз в месяц Иван Ильич ходил в парикмахерскую. Стриг и брил его всегда один мастер, Гриша Вайсман, с голым черепом и волосатыми руками мясника, которые обращались с клиентом, как с бараном на заклании: вертели им так и сяк, закидывали назад голову, и отточенная на ремне бритва хищно примеривалась к намыленному кадыку. Это был тоже смертельный номер, вроде самоистязания под душем, и капитан садился в кресло с легким замиранием сердца, знающего об опасности и принимающего вызов.
День, представляющий для нас определенный интерес, выдался не просто жаркий, это была баня. Новенькая, по фигуре приталенная рубашка на Стрельцове противно липла к телу, и темные круги под мышками расползались, несмотря на принятые меры. В казарме стоял тяжелый запах солдатского пота. После полевых занятий портянки можно было выжимать. Иван Ильич, всегда выдержанный, чихвостил подчиненных в хвост и в гриву. Из расположения части он ушел раньше обычного, даже не заглянув в офицерский буфет, где у Верочки всегда было припасено для него охлажденное «Жигулевское», и зашагал домой, мечтая только об одном. Как вдруг вспомнил: сегодня день бритвы и помазка!
Другой бы махнул рукой, но не Иван Ильич. Сорвав большой лопух, он принялся чистить ржавые от красной пыли голенища, когда над ухом раздался незнакомый женский голос:
— Этим не удобнее?
Он поднял глаза на миловидное существо в соломенной шляпке, протягивавшее ему носовой платок.
— Спасибо. — Он хотел сказать, что у него есть платок, вернее не платок, а то, во что он превратился, но вместо этого еще раз вежливо поблагодарил: — Вы очень любезны.
— Берите, берите, — она почти насильно всучила ему что-то такое надушенное, кружевное, с синей каемочкой.
— Но как я вам его верну?
— Было бы желание, — улыбнулась она, показав крепкие белые зубы, какими хорошо орехи щелкать. — Я здесь в общем-то случайно, а живу я в городе.
С этими словами незнакомка двинулась дальше, уверенно демонстрируя части тела, подчеркнутые отсутствием лифчика и ненавязчивым присутствием бикини. Стряхнув наваждение, капитан внимательнее разглядел галантерейное изделие и запоздало протянул: а-а-а. До кощунства дело не дошло: платочек был сохранен в девственной чистоте, а сапоги худо-бедно вычищены. В парикмахерской Стрельцова ждал сюрприз. Вайсман не на шутку простудился — о, эти коварные летние сквозняки! — и сегодня за двоих работала Марина Сергеевна, некрасивая молчаливая женщина лет сорока, с которой за все эти годы он перекинулся, дай бог, десятком слов. Видимо, на его лице изобразилось разочарование, потому что она снова раскрыла отложенный было модный журнал. Стрельцов, человек действия, решительно сел в кресло. Голубая пелеринка, белый воротничок на липучке. Он любил этот ритуал, возвращавший его в детство, которого он, в сущности, не помнил. Но до чего приятно было подставить запрокинутую голову под теплую струю, чувствуя, как материнские пальцы перебирают мыльные пряди. Тут он ощутил странное оживление в области живота. Прислушался к себе. Показалось. Нет, не показалось. Еще как не показалось! Капитан похолодел. Голубая пелеринка едва прикрывала ремешок от брюк, а это означало, что о скрытном выдвижении на огневой рубеж не могло быть и речи. Стрельцов хотел было прикрыться могучей пятерней, но, представив, как это будет выглядеть со стороны, отказался от своего намерения. Тогда он сделал попытку закинуть ногу на ногу, но получил твердый материнский отпор.