Страница 72 из 97
Сабрина устало зевнула и прикрыла лицо веером, чтобы окружающие не заметили, как ей скучно. Оркестранты настраивали инструменты, и диссонирующие разрозненные звуки действовали на нервы. «Ничего, надо потерпеть, — убеждала себя больная. — Ничего страшного, всего-навсего еще один бал в доме Бельмонтов. Переживу и это, как пережила бесконечные домашние театральные представления, чтение стихов после званого обеда и томительные вечера, когда тетушка Онора звала гостей поиграть в карты, а меня выставляли напоказ возлежащей на диване, чтобы лондонские светские дамы могли выражать соболезнования и сочувственно шмыгать носами».
Сабрина положила веер на колени и задумалась. Не хотелось признаваться, что она начала испытывать извращенное наслаждение, внимая жалостливым вздохам тетушкиных гостей.
Под шелест аплодисментов на лестнице показались дядюшка Вилли и тетушка Онора, ее мелкие кудряшки подрагивали, как сосиски на сковороде. Все члены семьи Бельмонт слегка смахивали на непропеченные сдобные булки. Глядя на приближающегося к ней дядюшку, больная лишний раз подивилась тому, что ее стройная, всегда подтянутая матушка приходится родной сестрой этому тучному, расплывшемуся мужчине.
— Ну-с, как поживает моя любимая племянница? Как ты себя сегодня чувствуешь? — осведомился Вилли, приподняв голову больной за подбородок. — Надеюсь, приятно проводишь время?
— Я ваша единственная племянница, дядя, и мне было бы совсем приятно, если бы только не болела голова. Она у меня просто раскалывается, и я…
— Ничего, ничего, дорогая, все пройдет. Извини, но я вижу, что прибыл герцог Девонширский. Надо его поприветствовать. — Отечески подмигнув, дядюшка поспешил удалиться.
Снова оставшись в одиночестве, Сабрина грустно вздохнула и огляделась. У высокого окна раскрасневшаяся от удовольствия Энид принимала ухаживания своего бывшего жениха. На фоне траурного темно-серого платья ее кожа светилась, как нежный персик. В этот момент лакей начал выкликать имена прибывающих гостей.
С лестницы, пританцовывая, спустился брат Энид, Стивен, менее полный и значительно более грациозный, чем его сестра. Он склонился над больной и нежно поцеловал в щеку.
— Привет, красавица. Как я посмотрю, ты по-прежнему успешно усмиряешь назойливых кавалеров.
— Стараюсь, — откликнулась Сабрина, удержав кузена за руку. — Но мне кажется, здесь немного сквозит. Боюсь подхватить насморк. Если тебя не затруднит, принеси, пожалуйста, шаль.
— Слушаю и повинуюсь, принцесса, — пробормотал Стивен, которому явно не хотелось возвращаться назад.
— Шерстяную не надо! — крикнула ему вслед Сабрина. — Принеси кашемировую шаль. Смотри не перепутай. От шерсти я начинаю чихать. — И сразу же чихнула от одной мысли, что может оказаться под шерстяной шалью.
К тому времени, когда Стивен вернулся с шалью, огромный бальный зал заполнила шумная толпа, а возле дивана, на котором лежала больная, сгрудились молодые люди, наперебой выражавшие соболезнования и сочувствие. Сабрина командовала поклонниками, как опытный полководец, отправив одного из них за бокалом шампанского, а другому повелев найти и ликвидировать источник сквозняка. В качестве единственного оставшегося в ее распоряжении оружия она использовала грустную улыбку и время от времени кокетливо взмахивала пушистыми ресницами, что неизменно приводило к желаемым результатам.
Ее поведение живо обсуждали и резко осуждали две довольно невзрачные девицы, стоявшие у стены; обе выглядели карлицами из-за неимоверно высоких причесок из чужих волос. Наблюдая, как вокруг Сабрины увиваются молодые люди, дурнушки переглядывались и недоуменно вздымали выщипанные бровки. Дамы говорили на пониженных тонах, но Сабрина их слышала, несмотря на гул голосов и перезвон бокалов.
— Ты погляди, как флиртует эта бедняжка, как старается! Оно и понятно, что ей осталось? Пользуется своей немощью, чтобы хоть как-то привлечь мужчин.
Сабрина прилагала все усилия, чтобы с ее лица не сошла улыбка, мысленно возблагодарив небо за то, что под толстым слоем белил не было видно залившего щеки гневного румянца.
— Говорят, она просто какая-то припадочная. Недавно лакей Бельмонтов рассказал нашей кухарке, что эта… — Девица перешла на шепот.
Ее подруга хихикнула:
— Она ведет себя как ребенок, потому что от нее осталась только половина женщины. И ухаживать за ней может только тот, кто лишь наполовину мужчина.
Обе девицы временами посматривали на неподвижные ноги Сабрины, и ее охватил гнев, захотелось сбросить на пол плед и продемонстрировать сплетницам такое уродство, чтобы они завопили и бросились вон из зала.
— Мисс Камерон, вот ваше шампанское, — прозвучало над головой, появилось вежливо улыбающееся юношеское лицо, и в дрожащей руке Сабрины оказался прохладный бокал.
Прежде чем она успела поблагодарить своего благодетеля, заиграл оркестр. Один за другим поклонники откланивались и отправлялись танцевать. Одну из дам, только что говоривших о больной с такой злобой, пригласил на танец юноша с изуродованным оспой лицом во фраке явно с чужого плеча, и она не могла отказать себе в удовольствии бросить на Сабрину торжествующий взгляд.
Музыка нахлынула волной, затопила, у Сабрины учащенно забилось сердце и быстрее побежала кровь по жилам. Непроизвольно она начала отстукивать пальцами ритм танца, наблюдая за тем, как кружится Энид в объятиях Филипа Маркхема. Вспыхнуло чувство зависти к тем, кто способен бездумно веселиться, галантно раскланиваться, полностью отдаваться плавным звукам чарующей мелодии. И тут же вспомнилась Ив, к которой Сабрина теперь испытывала почти родственное чувство, хорошо понимая, как та страдала, находясь в обществе здоровых и бездушных людей. Горянка всегда оставалась на обочине жизни, ее приглашали на банкет, но никогда не разрешали сидеть за столом наравне со всеми.
Сабрина поднесла к губам бокал шампанского, сделала глоток и чуть поморщилась, ощутив легкую горечь бодрящего напитка. Если бы события сложились иначе и Макдоннеллы отказались прийти на банкет к Камеронам, вполне возможно, Сабрина сейчас танцевала бы вместе со всеми. Она стала внимательно разглядывать лица мужчин, пытаясь представить, могла ли бы она влюбиться в кого-нибудь из них. Но все они казались ей сейчас глупцами и пустышками, способными только болтать и кривляться, переходя с одного бала на другой, от карточного стола — в театр, и так до бесконечности. Их мягкие и вялые руки никогда не знали работы и трудовых мозолей. Их надушенная кожа не может пахнуть солнцем и потом после дня честного труда.
Разве хоть одному из них доводилось охотиться, чтобы обеспечить семью едой? Разве кто-либо из них рисковал жизнью ради спасения своих сородичей? Разве кто-то из них отважился бы брести по колено в снегу милю за милей, чтобы вытащить из полыньи заблудившуюся овечку?
Трудно поверить, что подобные создания способны довести женщину до экстаза и она станет повторять имя возлюбленного в порыве страсти. Не может быть, чтобы эти лица под напудренными париками когда-либо искажала гримаса пылкой страсти. Сердце учащенно забилось при воспоминании, как крепко сжимал ее в своих объятиях белокурый великан, и Сабрина прикрыла глаза.
Оркестр перестал играть, она открыла глаза и увидела, что ее беглые поклонники, оставив партнерш, спешат обратно к ней с виноватым видом, словно им вдруг стало стыдно, что они посмели веселиться, пока Сабрина скучала, прикованная к дивану. Больная тяжко вздохнула. Сейчас, пожалуй, ей было бы гораздо лучше, если бы ее просто оставили в покое.
В это время лакей на лестнице звучно прокашлялся, и торжественно объявил:
— Граф Монтгаррский!
«Только этого не хватало для успеха бала, — ядовито подумала Сабрина, отпивая шампанского. — Еще одна титулованная особа, навевающая смертельную тоску».
Наступила странная тишина. Гости восторженно таращились на лестницу, сбившись в кучу, как стадо овец. Их необычное поведение заинтриговало Сабрину, она приподняла голову, желая рассмотреть того, кто сумел привлечь внимание людей, которые давно разучились удивляться.