Приключения Жихаря

В наступившей тишине двухголовый взял у царя липкий комок. Рука его долго колебалась, в какой изо ртов отправить вар, но одна из голов победила, а вторая только напрасно щелкнула зубами. Заиграли желваки на скулах удачливой головы, и скоро варом ей накрепко склеило зубы. Голова мучительно замычала, и тут по знаку царя Будимир лихо взлетел вверх и давай долбить онемевшую голову в самое темечко.

Другая, свободная от вара голова заорала от лютой боли. Царь жестом велел петуху прекратить и спросил:

– Все видели? Все слышали? Больно только одной голове, а кричит совсем–совсем другая! Это о чем нам говорит? Это нам говорит о том, что головы целых две, а душа таки одна! И доля на эту душу тоже полагается одна.

– Верно! Верно! – закричали сторонники Лутони.

– А ведь верно! – отозвались бывшие приверженцы Богодула–Зимогора.

И бросились друг на друга – только не с пинками и зуботычинами, а с объятиями и поздравлениями.

Поклеванная голова кое–как выковыряла вар из зубов, и обе завопили в два голоса:

– Нечестно! Калеку обидели! Царь Соломон поспешил утешить:

– Зато я с вас и судебные издержки как с одного и того же человека взыщу!

И назвал пеню – такую, что головы Зимогора–Богодула с горя стали колотиться друг о дружку.

Решил внести свою лепту и Принц Яр–Тур:

– Ежели сэры Зимогор и Богодул договорятся промежду собою братски и полюбовно, я мог бы снести лишнюю голову, нимало не повредив другую…

Таким образом в это утро торжище на площади превратилось в судилище, а судилище в свою очередь – в гульбище, но никак не в побоище, чего боялся староста.

На площади уже накрывали столы, и Жихарь надеялся, что золотой ложке будет нынче большое заделье. Староста предложил наперед сводить гостей в баню, а уж потом, намывшись и напарившись, приступить к торжеству. Долго думали, как быть в этом случае с Китоврасом, но Соломон припомнил, что один из владык славной западной державы своей волей ввел не то что кентавроса, а натурального коня, и не то что в баню, а в государственный совет. Это всех убедило.

Принц Яр–Тур воспитывался в тех краях, где моются лишь по великим праздникам в медном котле с горячей водой, а у Соломона во дворце было сразу несколько бассейнов, в том числе и с розовым маслом; ни про какие веники они отродясь не слыхали.

Баня была скатана из могучих бревен, полы старательно отскоблены добела.

Сильно запросился в баню и Будимир. Ему толковали, что там станет он не гордый кочет, но мокрая курица. Он все равно лез, махал крыльями – видно, не хотел оставаться один. Решили посадить его в предбаннике стеречь одежду и оружие. Старостины домочадцы пообещали свежее белье.

Жихарь плескал золотой ложкой на каменку, Яр–Тур шарахался от клубов пара, Китоврас распаривал копыта в четырех лоханях, а царь Соломон наглядно объяснял приятелям, что такое обрезание и какая от него великая польза.

Дошел черед и до веников. Принц поначалу счел действия Жихаря за позорное наказание розгами и полез было в драку.

– Гляди! – кричал богатырь, орудуя двумя вениками зараз. – Царю не зазорно, а тебе, вишь, зазорно! Это же лечение!

Временами выходили охладиться в предбанник. Будимир вел себя как–то.

неспокойно, бегал по углам, тосковал. «Хватит тебе, дурной!» – утешал Жихарь. Париться новичкам понравилось всем, особенно Китоврасу – здоровье–то у него было лошадиное. А вот царь начал хвататься за сердце.

– Душно мне, – сказал он и принюхался. Тут и Жихарь увидел, что сквозь щели ползет потихоньку сизый дымок.

– Это что еще такое? – возмутился он и торкнулся в дверь. Она не поддавалась.

– Сэр Джихар, – обратился к нему Яр–Тур, – вы не заметили, что за пища была на праздничных столах, за которыми нас якобы ждут?

– Пища как пища, – ответил Жихарь, ударяя в дверь плечом. Дым становился гуще.

– Вы видели миски с кашей из белого сарацинского пшена с изюмом? Мне как–то довелось отведать этого кушанья на тризне степного витязя Одихмантия…

– Ах, так они уже и поминки по нам готовят?! – заорал Жихарь, с разбегу врезался в дверь и еще раз заорал.

– Воистине, лучше пойти в дом плача, чем пойти в дом пира, – сказал царь Соломон. – Никому верить нельзя, особенно людям.

Китоврас отстранил Жихаря и стал выбивать дверь задними копытами – с тем же успехом.

– Бревнами заложили, – прошептал Жихарь. – За что?

Вместе с дымом в баню проникли и тонкие язычки пламени. Дышать сделалось трудно.

– Что творите, изверги! – крикнул Жихарь, а больше кричать ничего не стал:

если уж так постарались завалить дверь, значит, намерения у хозяев самые серьезные и ни на какие крики они обращать внимания не собираются.

Царь Соломон опустился на лавку, надел золотой венец и, кое–как отмахиваясь ладонями от дыма, вещал:

– Порвется серебряный шнур, и расколется золотая чаша, и разобьется кувшин у ключа, и сломается ворот у колодца…

Принц Яр–Тур молча рубил дверь мечом. Он понимал, что старания бесполезны, но сидеть без дела не мог.

– Вот и сходили в баньку, – кашляя, подытожил богатырь.

Будимир вышел на середину и стал крыльями показывать людям, чтобы разошлись по сторонам. У Жихаря появилась надежда.

– Слушайтесь его, слушайтесь, – сказал он. – Петух дело свое знает.

Будимир растопырил крылья и стал кричать – только не по–петушиному. Тотчас же изо всех щелей потянулись, потекли тонкие струи пламени, они входили в красные крылья, и крылья становились золотыми. Сделалось жарко. Петушиные перья заискрились, заиграли всеми оттенками огня. За стенами трещало.

«Хворостом обложили», – догадался богатырь. Трещало и за дверью.

– Славны коварством своим обитатели града, – сурово молвил Китоврас. – Гостя зажарить живьем – в этом ли доблести суть?

Царь Соломон продолжал рассуждать про печальную участь скотов и человеков.

Пламя перестало бить из щелей, но, судя по жару, вокруг них бушевало вовсю.

Дым, подчиняясь движениям петушиных крыльев, убирался обратно на улицу.

Всякий огонек, проникающий было внутрь, Будимир шугал назад, клевал, костил лапами. И огонь явно его слушался.

Загудело и над крышей. Жихарь потрогал потолочную балку – она была теплая, но не горячая. Жихарь сел прямо на пол и обхватил мокрую голову руками.

Наконец треск прекратился. Будимир подбежал к двери и стал долбить дубовые доски клювом. Китоврас взял своего недавнего седока на руки, развернулся и еще раз попробовал ударить копытами. Дверь вылетела разом, за ней взметнулся сноп искр. Петух выбежал первым, и там, где он взмахивал крылом, почерневшие, истончившиеся бревна, подпиравшие дверь, покорно гасли. Воздух шел в баню горячий, но чистый.

Кое–как оделись, натянув доспехи на отсыревшее белье, и побежали к дому старосты. Будимир выразительно размахивал косой.

Дверь в Старостин дом Жихарь выбил кистенем. Староста в горнице стоял на коленях и бил поклоны деревянному идолу с настоящими костяными зубами. На шум он даже не обернулся.

Жихарь пнул старосту так, что тот полетел вперед, сшиб с ног идола и получил еще чурбаном по голове.

– Жарко топишь, хозяин, – сказал Жихарь. – Чего с легким паром не поздравляешь?

Староста опрокинулся на спину. Идол оказался у него лежащим поперек груди, словно бы защищал своего молельщика.

– Надлежит иметь уважение к седине, – заявил Принц Яр–Тур. – Позвольте, сэр Джихар, я попросту рассеку его надвое.

– Мягкосердечен ты, братка! – восхитился богатырь.

– Если бы в каком–нибудь из моих городов с гостями вот так поступили, – сказал царь, – то я устроил бы там веселое местечко вроде Содома и Гоморры.

Поминай, дедушка, отца моего, царя Давида, и всю кротость его!

Принц выхватил меч и рассек надвое – только не старосту, а идола. Будимир же набросился на половинки и когтями стал расщеплять их на тонкую лучину.

«Видно, соперник ему», – подумал Жихарь и сказал:

– Что это за бога ты себе, милый человек, завел? У добрых людей такого не водится.