Страница 9 из 100
…Очнулась я в своем щербатом кресле с вечно отлетающим подлокотником. Один из ночных визитеров обмахивал меня вчерашним номером «Правды», другой шуровал на кухне.
— Ну как, пришли в себя, Валентина Васильевна? — участливо осведомился незваный гость, прекратив наконец махать у моего носа органом ЦК КПСС. — Ну и слава Богу! Вы что такая нервная, а?
— Вашей бы жене двух чекистов в полтретьего, — вяло огрызнулась я.
— Ну, его жене это вряд ли грозит… — в комнату вошел второй, судя по интонации, старший в паре. Он окинул картину взглядом завхоза оборонного предприятия и скосил глаза на часы:
— Нам пора.
— Спокойной ночи, — без всякой надежды в голосе пожелала я.
— Нам пора вместе с вами.
— Вы меня арестовываете?
— Мы приглашаем вас на небольшую беседу. Один товарищ горит желанием встретиться с известной журналисткой.
— В три часа ночи я хожу только на интимные встречи.
— Можете не беспокоиться, гражданка Мальцева, встреча будет весьма и весьма интимной…
Сидя в самых обычных «Жигулях» (вместо воспетой моими более профессиональными коллегами черной «Волги» с форсированным движком и светонепроницаемыми шторками), я лихорадочно размышляла. Что произошло? Понятно, что содержание моего разговора с Сенкевичем стало известно КГБ. От кого? От Сенкевича? Или мой телефон прослушивается? Или его?.. Ну допустим, прослушивается, что дальше? Что я такого противозаконного сделала? Сдала врагам парижскую сеть КГБ? Я даже не называла себя сотрудницей Комитета… Подумаешь! Наш фотокор Саша своей ненаглядной по телефону и не такое отмачивает, но его же не волокут в «контору» в третьем часу ночи… А, ерунда все! Обычная профилактика! Слышали звон…
— Приехали.
Я вздрогнула и огляделась. Внутренний двор громадного здания, несколько машин, четыре высокие стены с темными глазницами окон…
Сначала мы шли по лестнице, потом вдоль длинного коридора, устланного красной ковровой дорожкой с сиреневыми полосками. Двери по обе стороны коридора были одного цвета — темно-коричневого, без табличек, с идеально начищенными медными ручками.
Еще один поворот, затем еще, стеклянная раздвижная дверь, типичный «предбанник» с массивным письменным столом, селектором и горшком герани, поворот направо, пухлая дерматиновая дверь, глухой тамбур, еще одна дверь, все!..
За гигантским письменным столом сидел Он. Честно говоря, чего-то подобного я и ждала. Сама не знаю почему, но ждала, чувствовала, что все не так просто, как представлялось в моих дилетантских рассуждениях.
Он смотрел на меня в упор, тяжелым, чуть отстраненным взором государственного мужа, однако удивительное дело, страха я не ощущала. В те годы о нем ходили легенды, правда, совершенно не похожие на жуткие, леденящие кровь истории о ночных вызовах к Ежову, Берии или Шелепину. Не могу сказать, что легенды о нем были более светлыми или добрыми. Скорее — таинственными, волнующими воображение, вызывающими тревожный интерес к личности этого интеллигентного на вид партбосса в профессорских очках и с тонкими пальцами пианиста на пенсии.
— Юрий Владимирович, Валентина Васильевна Мальцева, заведующая отделом литературы и искусства газеты…
— Спасибо, Виктор Ильич… — Андропов вяло махнул рукой и встал. — Добрый вечер или, правильнее будет сказать, доброе утро, так?
Андропов вежливо улыбнулся, его бледное, одутловатое лицо разгладилось, еще немного — и можно будет подумать, что действие разворачивается не в кабинете всемогущего председателя КГБ СССР, а в гостиной стареющего бонвивана, пригласившего модную журналистку для легкого, ни к чему не обязывающего флирта: максимум интеллекта и обаяния, минимум эротики, шампанское…
— Вы садитесь, Валентина Васильевна, — прервал мои фантазии властный голос Андропова. — Разговор у нас будет, в зависимости от обстоятельств, либо очень коротким, либо таким долгим, что вы попросту рискуете состариться в ожидании последней точки…
Минуты полторы, давясь, я переваривала витиеватую фразу.
— Простите… — я вдруг почувствовала, что осипла. — Водички можно?..
Андропов пожевал губами, сунул руку куда-то под стол, вытащил бутылку «Байкала» и, наполнив до краев тонкий хрустальный стакан, протянул его мне.
— Пейте.
Пока я пила, он вынул из папки лист с машинописным текстом, взглянул на него и поднял голову:
— Итак, по моему личному поручению вы собирались встретиться с гражданином Сенкевичем Юрием Александровичем. Позволительно ли узнать, в чем, собственно, состояло мое поручение? Я, извините, запамятовал…
— Видите ли…
— Извините! — твердо повторил Андропов и сделал уже знакомый жест, словно отмахиваясь от моего «видите ли». — У меня очень мало времени. Вы говорите правду, отказываетесь от импровизаций, и мы здесь же, в этом кабинете, решаем, как нам действовать дальше. Договорились?
— Договорились… — я залпом, словно водку пила, осушила стакан и осторожно поставила его на зеркальную поверхность стола. — Мне нужен был Сенкевич, чтобы попытаться выяснить, действительно ли он является сотрудником КГБ или, скажем так, человеком, выполняющим определенные функции в вашей организации.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем вам это было нужно? — Андропов, как мне показалось, совершенно искренне удивился. — Допустим, выполняет, как, впрочем, миллионы других. И что из того?
— Можно ответить на ваш вопрос вопросом?
— Пожалуйста.
— А зачем вы помогли Любимову? Без вас «Борис Годунов» не вышел бы, об этом вся Москва знает.
— Мне нравится театр на Таганке, — медленно, подбирая слова, сказал Андропов. — Они талантливые люди, почему бы им не помочь?
— А мне нравится Сенкевич! — выпалила я. — И Семенов, и Стуруа, и Осипов… Простите за откровенность, но я уже взрослая женщина, немало повидавшая к тому же, и коль скоро вы завели этот разговор, то скажу: мне неприятна сама мысль, что все эти люди работают у вас…
Выпалив эту непростительную ересь, я ужаснулась. «Одно слово — корова!» — с тоской подумала я о себе, о своей судьбе и карьере.
Андропов сидел безмолвно, словно статуя фараона. На его гладком лице ничего нельзя было прочесть. Как на экране телевизора, выпущенного в конце четвертого квартала без лучевой трубки.
— Кажется, я вас понял, — сказал он наконец, аккуратно поправив очки. — И хочу успокоить ваше воображение: люди, которых вы только что упомянули, никогда на нас не работали. Вас устраивает такой ответ?
— А вас?
— Вряд ли я именно тот человек, который способен оценить вашу дерзость и чувство юмора… — голос председателя стал чуть тоньше. — Особенно в четвертом часу ночи.
— Но ведь вы сами меня пригласили в столь позднее время.
— Да, и с вполне определенной целью: объясните мне, почему вы преспокойно жили двадцать восемь лет, работали в редакции, писали свои рецензии — и вдруг столь живо начали интересоваться принадлежностью известных всей стране людей к органам госбезопасности? Что произошло? От кого вы получили информацию?
Я молчала. Честно ответить на его вопрос я не могла, врать было глупо. И потому пребывала в совершенно не свойственном мне состоянии — молчала как рыба.
Молчал и Андропов, не сводя с меня своего немигающего взгляда. Часы где-то за спиной пробили четыре раза.
— Сейчас вас отвезут домой, — услышала я голос, звучавший словно из-под ватного одеяла. — Вы выспитесь, отдохнете, подумаете. В редакцию лучше не ходить: скажете, что плохо себя чувствовали. Я думаю, редактор не влепит за этот прогул строгий выговор…
Я, кажется, покраснела.
— В семь часов вечера, — словно не замечая моего смущения, продолжал Андропов, — за вами заедет дама, которая представится Ксенией Николаевной. Поедете с ней в гости…
— К кому?
— Ко мне. Доброе утро, Валентина Васильевна…
8
Цюрих. «Ситизен-банк»
26 ноября 1977 года
Тридцатишести летняя Кло Катценбах, шеф отдела валютных операций цюрихского «Ситизен-банка», родилась, по мнению людей, знавших ее достаточно близко, в вышитой ночной сорочке, с серебряной ложкой во рту, с бриллиантовой подвеской в ухе и с целым клоком белых волос редкой счастливицы на округлившейся с годами, как силуэт виолончели, попе.