Наемник

Внезапно Слиггер остановился так резко, что я чуть не сшиб его с ног, указал куда-то вперед и объявил:

— Почти пришли. Вот она, Старая Церковь.

Да, внушительно выглядит, несмотря на то, что почти разрушена — стрельчатые окна ослепли, рамы из всех повыдернуты, кой-где даже кладку разобрали — надо ж из чего-то строить, — и торчат голые стропила громадного купола, как ребра какого-то вымершего исполина… Упадок и разрушение. С тех пор, как Орден все под себя подгреб, религия не в почете, но церковь сохранилась, а ее деятели шестерят на Магистров. Хотя у местных отношение к религии, в общем-то, здравое — кто ни поп, тот и батька…

Основное здание Старой Церкви, облупившееся, в белесых потеках, мы миновали, и Слиггер постучался в ставню какой-то боковой пристроечки — три удара, пауза, два, пауза. Пауза получилась долгой, потом из-за ставень послышалось невнятное бормотанье, и низенькая дверца распахнулась с протяжным царапающим скрипом, а потом, словно продолжение этого скрипа, раздался старческий дребезжащий голос:

— Кого это ты приволок, Слиггер? Опять какие-то ханурики спрятаться от стражи хотят?

— Это к Изе, от Хромого, — торопливо пояснил Слиггер. При свете свечки, которую старикашка держал в руке, я разглядел, что он основательно побледнел, даже против прежнего. А так же разглядел и самого старикашку. Ну и рожа! Абсолютно голый череп, причем кожа на черепе, кажется, этому типу на пару размеров великовата — свисает складками, где только можно, плотно обтянуты только непомерно широкие скулы да остренький, крысиный какой-то нос. И все это бы еще не столь отталкивающе выглядело, если б не костюм этого деда — сейчас уже трудно предположить, чем это было раньше, такие невообразимые лохмотья! Похоже, старикан его от своего дедушки унаследовал, а тот отбил в честном бою у старьевщика… Но в глазенках у этого типа сразу вспыхнул характерный огонек мелкого хищника, и он заскрипел, обращаясь к нашей группе, явно издевательски:

— Ого, какие важные господа пожаловали! Рыцари пришли грехи замолить?

— Хальзорг, это к Изе, от Хромого, — снова попытался объяснить Слиггер, но старикашка, судя по всему, отзывающийся на имя Хальзорг, его проигнорировал:

— Ну-ка, ну-ка, племя конокрадов, подойдите-ка поближе, чтоб я на вас посмотрел! Всякой швали я на своем веку навидался…

— А ты, никак, в этой церкви святой отец-настоятель, — нежно пробормотал Малыш, приподнимая старика за шиворот с явной опасностью для исторического костюма.

— Но ты, полумеч без рукояти! — завизжал тот. — А ну-ка, клешни убери, а то пройдешься до канавы на широком коне!

Малыш поставил его на землю, глядя на маленького и щупленького старичка словно на редкостную букашку:

— Да ты, никак, законник, прыщ жаберный? — и тут же без всякого перехода осведомился: — Сколько?

— Четыре веселых.

— Что-о?! — Малыш на глазах раздулся чуть не вдвое, нависая над Хальзоргом, как башня. — Да вся твоя часовня на круг по четыре веселых не повиснет! Паршей тебе воронить за четыре веселых, гурко и с храпом! — и миролюбиво предложил: — Две рыбешки.

Мы со Старым недоуменно переглянулись, слушая эту галиматью, Роджер и Слиггер заухмылялись, а Хальзорг — тот так и взвился:

— На глаза тебе их положат! Сейчас морганы прикатят, так тебе пять футов за кружку пройдут! Да кто ты такой?!

Малыш принялся громовым голосом объяснять почему-то не кто он такой, а кто такой Хальзорг, пользуясь все тем же невообразимым языком, старикашка визгливо отвечал ему. По тому, что время от времени в их дуэте мелькали цифры, я догадался: Малыш торгуется. Наконец, они с Хальзоргом пришли к какому-то соглашению, и Малыш вручил ему золотую монету. Слиггер тут же поспешил испариться, а Хальзорг сделал нам приглашающий жест и повел через здание церкви, явно уверенный, что имеет дело с шайкой самых крутых громил от Южных отрогов до побережья.

А внутри все так же ободрано, как и снаружи — громадная и пустая каменная коробка с обломками колонн, каменные плиты на полу разъехались, засыпаны какой-то дрянью, но все равно каждый шаг отдается гулко. В лунном свете, проникающем через разрушенный купол, я разглядел только громадный рельеф на стене, на высоте метров десяти — лицо какого-то древнего святого или бога. Мне даже немного не по себе стало — лицо это, смотрящее сверху вниз, казалось, пристально изучает нас — с какой-то отстраненной жалостью… Но долго любоваться им не пришлось, мы завернули за кучу каменного крошева и вслед за Хальзоргом по очереди протиснулись в какой-то узкий лаз. Я, улучив момент, придвинулся поближе к Малышу:

— Слушай, где ты этой фене научился?

Малыш только подмигнул и вслед за Хальзоргом полез в узкий сырой ход с земляными стенами — настоящая нора.

Оказавшись под землей, я первым делом запалил факел и передал его Малышу. Стало не то что бы светлее, но по крайней мере не так мерзко, хотя и воняло тут — дай боже. Несколько раз Хальзорг, ставший после получения платы почти предупредительным, сообщал что-то наподобие: «Рой капы», что очевидно обозначало что-то вроде: «Смотри под ноги» — это я понял, когда вляпался в пересекающий нору ручей. Впрочем, второе предупреждение меня так же не спасло, я промочил обе ноги и теперь ругался про себя последними словами.

Не знаю, сколько мы топали по этой норе, уходящей все вниз и вниз — наверно, долго. Знаю только, что стены у нее оказались покрытыми жутко липучей грязью — когда приходится протискиваться боком или задевать головой свод, это очень ощутимо. Потом мы свернули в более широкий поход, а когда впереди замаячил низкий каменный туннель с круглым сводом, нас наконец окликнули. Собеседников я не видел, но судя по тону, они сначала намеревались пристрелить нас — разговор велся все на том же непонятном арго. Но Малыш тут же вступил в яростный торг и в конце концов вышел победителем — из темноты вынырнула четверка мрачных личностей, трое занялись Хапльзоргом — похоже, старому козлу придется-таки поделиться полученной выручкой! — а один, заросший до глаз детинушка наружности явно криминальной, в потасканной матросской робе и новеньких офицерских сапогах, вызвался нас проводить. По пути нас еще несколько раз окликали, верзила, идущий впереди, отвечал что-то неразборчивое, и продолжали идти мы без всяких помех. Мы миновали еще один каменный коридор, на сей раз пошире и повыше, но прошли по нему совсем уже недолго — за следующим поворотом перед нами открылся зал величиной со среднюю базарную площадь.

Хотите знать, как выглядит изнутри преисподняя — загляните на досуге в Нижний город… В воздухе висит застоявшийся чад от множества костров (интересно, а основной дым куда выходит?), вокруг них расположились кучки самых разнообразных личностей. Все, что их объединяет — они жутко грязные и копченые. У одного костра жрут, у другого собралась толпа — там режутся в кости, у третьего, яростно рыча на посторонних, делят добычу… Такой мелочью, как клеймо на лбу или отрезанные уши, тут, по-моему, удивить кого-то сложно. Тут же шарятся бабы, все как на подбор толстые, грязные, пьяные, в рванье, почти утратившие сходство с женщинами — но местных этим не остановишь, то одну хватают, то другую, тащат куда-то в темноту… К своему удивлению я заметил в этой сутолоке даже нескольких детей, совсем пацанят.

Если б у меня оставалась душа, это зрелище, безусловно, навсегда б ее травмировало. К моему облегчению, «общий зал» мы миновали довольно быстро, на нас никто даже внимания не обратил. Через пару поворотов мы снова попали в большое помещение, где собиралась публика почище (по уголовным меркам, естественно). Там шла великая пьянка, но нас все же попытались тормознуть, на что провожатый наш на сей раз ответил просто и понятно: «К Изе от Хромого». Посреди зала, ни на кого не обращая внимания, стоял, гордо вскинув голову, молодой человек с бледным, изможденным пьянством лицом, похожий на Слиггера как родной брат (а может, он им и был). Прижав к подбородку странный инструмент, напоминающий скрипку, он выводил на нем (я ушам своим не поверил!) нечто, до жути смахивающее на «Сороковую» Моцарта. Я было раскрыл пасть и развесил уши, но приходилось поспевать за Малышом, а сзади подталкивал Роджер. Ладно, если представится случай, я с этим музыкантом еще побеседую…