Наемник

Потом осока и камыши поредели, зато пошли мшистые ходуны, а потом — водяные окна, заросшие ряской. Некоторые из них пришлось пересекать вброд — там вода поднималась почти до пояса, при каждом шаге на поверхности шоколадно-бурой жижи появлялись радужные пузыри, маслянистая пленка прилипала к одежде, каждый раз все трудней было выдирать ноги из сплетения корней.

Пекло немилосердно, раскаляло голову, солнце слепило глаза, отражаясь от поверхности воды, мешок, вроде бы довольно легкий вначале, с каждым шагом тяжелел, кожа под лямками зудела, болотная жижа, высыхая на одежде, делала ее жесткой, как накрахмаленная. Но все б ничего, если б в этой паскудной болотине не водилось такого количества всевозможных насекомых — от почти незаметных, забивающихся в нос, в уши, в глаза, под одежду, особенно в рукава, до здоровенных, чуть ли не с большой палец, рыжих и нахальных слепней. Воздух вокруг нас гудел, как высоковольтный трансформатор, разок, пробиваясь через переплетение осоки, мы вспугнули целую тучу глянцевито-коричневых мелких стрекоз и на какое-то время ослепли в живом пронзительно стрекочущем облаке…

За временем я не следил, просто у меня уже вошло в привычку отмечать его по Камню, так что с момента нашего выхода прошло часа четыре, когда мы выбрались на относительно сухое место, где росли даже какие-то чахлые ивы, и Старый объявил привал, после чего первым растянулся на земле, сбросив с плеч мешок. Мы с радостью последовали его примеру и тут же принялись ожесточенно чесаться — мошкара в покое не оставляла ни на минуту. Не знаю уж как у меня, но у остальных вид был достаточно жалкий — мокрые, исцарапанные…

Мы выпили по глотку воды из фляжек и тут же, не сговариваясь, принялись набивать трубки. Дым помог мало — жужжащая туча продолжала колыхаться над нами. Малыш, ожесточенно, с каким-то мазохистским наслаждением, хлопая себя по шее, высказался:

— Гомосекомые, — а потом прибавил еще парочку словечек покрепче, мы ржанули. Старый, яростно расчесывая предплечье. оскалился:

— Черт бы этот Институт подрал! Шлют сюда все, от шнапса и презервативов до автоматов, а простого репеллента прислать не додумались.

— Тут, наверно, и змеи водятся? — Ларико с тревогой поглядывала на покрытую ряской гладь и островки камыша.

— Водятся, — успокоил Старый, потом рассмеялся, заметив, как у нас вытянулись рожи. — Да нет, сейчас их только дальше к западу встретить можно. А вот в августе…

Малыш встрепенулся:

— Ты что — хочешь сказать, мы тут до августа проторчим?

— Можно вообще подождать, пока все замерзнет, — предложил я. — А что — и дальше такая же дрянь? В смысле, болота эти далеко тянутся?

— Не расстраивайся, — поддел Старый. — Это еще цветочки были, а дальше-то и начнется самое интересное.

И есть еще одно обстоятельство, которое меня несколько нервирует:

— Ночевать хоть здесь не придется?

— Боюсь, придется. А что?

— А тебе уже приходилось в болотах ночевать?

— Да нет как-то. Говорят, всякое случиться может.

— Точно подмечено, — мрачно подтвердил я. Уж с болотной-то нежитью я с свое время столкнулся — мало не показалось… Так что я на некоторое время ушел в себя, соображая, как в случае чего отбиваться. Из раздумий меня вывел голос Старого:

— Досюда нас проследить — элементарно. Вот дальше им посложней будет — мы отсюда в любую сторону двинуться можем.

— И в какую двинемся? — Малыш, кряхтя, поднялся, забросил на спину мешок.

— Есть одно место… Авось подумают, что мы потерялись.

— Как бы и в самом деле не потеряться… — вздохнул я.

— Тоже может быть, — на полном серьезе кивнул Старый.

Да, что и говорить, первый этап нашего перехода через топи по сравнению со вторым был просто веселенькой прогулкой, а теперь от нас потребовалось напряжение всех сил. Ноги то увязали в чем-то густом и вязком, то скользили на переплетении корней, когда мы продирались через заросли сизоватых, жестких, как проволока, хвощей, вода периодически поднималась по грудь, воздух стал сырым и тяжелым от испарений. Кое-где мелькали ярко-зеленые островки травы — по словам Старого, одна из главных ловушек.

Раза четыре мы сбивались с направления, один из них чуть не стоил мне жизни — зыбун, по которому прошел Старый, не выдержал моего веса и резко ушел из-под ног, я окунулся с головой и от неожиданности вдосталь нахлебался болотной воды — смрадной и теплой. После этого меня долго и мучительно рвало, а Малыш, явно претендуя на остроумие, советовал мне отфильтровывать головастиков.

Ларико пришлось тяжелей нашего — насколько я помню, она никогда не была любительницей долгих пеших переходов, особенно по трясине. Разок она оступилась, соскользнула с тропы и плашмя повалилась в маслянистую жижу, если б Малыш не подоспел и не обрезал лямки рюкзака — все, поминай как звали… Помнится, то же было и на Югране — Роберт утопил рюкзак с пеленгатором и потом дико матерился. Только там, на Югране, еще и стреляли… Еще Германа зацепило, Раковски пер его на себе…

Стоп, Мик. Югран… Где же это? Болота. Знаю, что там были болота. Но припомнить ничего не могу, кроме этого внезапно всплывшего названия. И еще — того, что там, на Югране, я был в составе группы из пяти человек, и командовал этой группой Дэн. А вот что я там делал? Не помню. Только название — Югран…

Солнце уже садилось, когда мы добрались до места, где нам предстояло заночевать — островка твердой земли. Правда, и там было порядком сыро, но зато вместо хвощей и осоки наше пристанище поросло густым слоем мха, там даже торчало десятка два преждевременно состарившихся узловатых сосенок. На сушу мы вылезали в буквальном смысле на четвереньках, а вылезши — растянулись на земле, не в силах даже пальцем пошевелить. У меня все тело болело, ноги, кажется, разбухли вдвое от этой воды… Зато стало попрохладней, над болотом потянулся туман с явным запахом чего-то наподобие тропической лихорадки — болото отдавало накопленное за день тепло.

Прошло не меньше получаса, прежде чем мы снова обрели способность двигаться. Не слишком-то мы сейчас похожи на Пришлых — да и на людей, если уж на то пошло: четыре чучела, насквозь провонявшие болотиной, грязные, как неизвестно что, искусанные насекомыми… Даже огненная шевелюра Малыша приобрела цвет какой-то подозрительной ржавчины.

Больше всего на свете всем нам хотелось обсушиться, но Старый категорически возражал против костра, уверяя, что он выдаст нас. От липкого тумана промокло и то немногое, что еще оставалось сухим. Мы молча перекусили размокшими в болотной воде сухарями, сыром с привкусом болота и пахнущим болотом вяленым мясом. Хорошо, хоть фляжки оказались плотно закрыты, так что болотную воду пить не пришлось. К тому же во фляжке Старого оказалась не вода, а остатки вчерашней самогонки, и мы пустили ее по кругу. В желудке сразу потеплело, рана стала болеть куда меньше и мне, наконец, перестало казаться, что я сейчас сдохну.

Ларико скорчилась, привалившись к сосне и обхватив себя за плечи обеими руками. Старый глянул на нее, усмехнулся углом рта:

— Вот тебе и целая куча романтики. Можешь наслаждаться.

Я длинно выругался в том смысле, что от такой романтики надо бы подальше держаться, Малыш никак не отреагировал — он был слишком занят. Расстелив на земле какую-то тряпицу, он пытался просушить на ней бесценное сокровище — пригоршню табаку. Ларико тоже явно хотела сказать что-то ругательное, но передумала и вместо этого спросила:

— И долго нам еще по этим болотам переть?

Старый пожал плечами:

— А это зависит от того, куда мы пойдем.

Теперь интерес к разговору проявил и Малыш:

— А куда мы пойдем?

— А сейчас сообразим. Можно свернуть к северо-западу, в Ториан, а можно и к северо-востоку, в Империю.

— Не знаю как вы, а мне надо в Столицу попасть, — сообщил я. — Желательно не позднее, чем через четыре дня.

— Что значит — «не знаю как вы»? — вскинула голову Ларико. Старый нахмурился:

— Ты что — отделиться хочешь?