Страница 12 из 14
Так был закреплён духовный союз претендентов на престол. Именно об этом до сих пор беспокоился Государь. Мария Фёдоровна тоже разделяла мнение царствующего сына, что наследником Царского Престола должен был стать не добрый и, по-сути, бесхарактерный Константин, а его жёсткий и принципиальный брат Николай.
После литургии митрополит Серафим пригласил царское семейство в трапезную залу, дабы откушать и отметить закреплённый союз. Александр, улучив минутку, отвёл владыку Серафима в сторону и шепнул:
– Ваше святейшество, извольте на Индикт устроить мне панихиду с первыми петухами. Только не надо светло-торжественного облачения.
– Господь с вами, Ваше Величество, – принялся креститься митрополит. – Что вы такое говорите?! По живому царю – отпевание?!
– Je vous le dis tout cru.[20] Я по отъезде куда-либо, обыкновенно приношу молитву в Казанском соборе, но настоящее моё путешествие не похоже на прежние, – возразил император. – Ведь так? Теперь же я отъезжаю в Таганрог. За мной также поедет императрица Елизавета Алексеевна. Но это будет не простая поездка. Я это чувствую. Поэтому велю исполнить, как я просил. К тому же здесь почивают мои малолетние дочери. Да будет мой путь под кровом этих ангелов. И на прощанье хочу перемолвиться со старцем Алексием. Надеюсь, он не ушёл в затвор?
– Никак нет, Ваше Величество, – склонился перед ним митрополит. – Давеча схимник Алексий сам вас поминал.
– Вот и ладно, – удовлетворённо кивнул государь. – Значит, произойдёт то, что я чувствую и жду с нетерпением…
Несколько дней, по виду таких же размеренных и чинных, как остальные дни надвигающейся осени прокатились быстро. Только митрополит Серафим не находил себе покоя. Шутка ли! Ему предстоит по живому царю совершать отпевание! Что это вздумалось императору прощаться с миром, хотя едет только в Таганрог, а не на поле битвы.
Тем не менее, просьба императора была в точности выполнена, и в четыре часа утра настоятель Лавры Александра Невского митрополит Серафим готов был исполнить обряд отпевания. Правда, настоятель изволил ослушаться Государя и облачился в саккос рытого малинового бархата по золотому грунту. Два архимандрита и братия тоже почли должным облачиться не на простой чин отпевания. Царь не заставил себя ждать и прибыл почти в точности к четырём утра с четвертью. Только он вошёл в помещение собора, служба началась. Император сначала стоял в левом церковном приделе возле раки с мощами Благоверного Князя Александра, но затем подошёл к митрополиту и встал на колени. А когда тот принялся читать большую Ектенью, за которой должно было начаться чтение Евангелия, то царь попросил держать Евангелие у него над головой. Настоятель Серафим так и сделал, но заметил, что по лицу Александра катились крупные слёзы. Сам император не скрывал этого и не пытался промокнуть лицо платочком.
Митрополит не стал прерывать службы, да и незачем было: ведь слёзы человеку приносят радость и очищают его грешную душу. Видимо, недаром император попросил об отпевании – он что-то чувствовал, только не мог выразить этого в словах, да и не пробовал. Иногда и слова бывают не нужны.
Настоятель Лавры благословил раба Божьего Александра и пожелал помощи в делах грядущих, дабы отвратить императора от смертных дум. Тот встал с колен и выразил желание повидаться со схимником Алексием. Келейник отца Алексия провёл императора в спальный корпус Лавры, остановился у одной из дверей и постучал в неё со словами:
– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, молитвами Отец наших и всех святых да будет воля твоя…
Из-за двери после непродолжительного молчания послышался голос старца:
– Аминь!
– Входите, Ваше Величество, – поклонился келейник императору. – Старец Алексий ждёт вас.
Дверь перед государём открылась, и он увидел в полутёмной тесной монашеской келье самого старца, который все свои дни проводил в молитве и редко с кем соглашался разговаривать. Стены кельи наполовину были обиты чёрным сукном. У северной стены были низкие нары, на которых стоял пустой гроб. У восточной стояло большое деревянное распятие и возле Креста Господня виднелись нарисованные на холсте предстоящие Дева Мария, евангелист Иоанн и Мария Магдалина. Император перекрестился и отвесил земной поклон Кресту Господню.
– Входи, Александр, я давно ждал тебя, – старец обернулся к императору и показал ему рукой на деревянные нары, единственное место в келье, где можно было сесть, но на которых стоял свежесколоченный некрашеный гроб. – Я раньше ждал тебя, после того, как ты ездил к Серафиму в Дивееву пустынь, но человек предполагает, а Бог – располагает. Видать, тебе не с руки было. А просто так к молитвенникам приходить не след.
– Что верно, то верно, – согласился император. – Только откуда тебе известно моё путешествие к отцу Серафиму Саровскому?
– Сорока на хвосте принесла, – улыбнулся старец. – Да ты присядь, Государь, гроб нам не помешает. Скоро предстоит мне ответ держать перед Высшим Судом, вот и сплю в гробу, обживаю свою последнюю постелю.
Старец подошёл к нарам, отодвинул гроб чуть в сторону, посадил на краешек нар императора и присел сам.
– Знаю, что не только к отцу Серафиму ездил, – продолжил старец. – Так ведь?
– Так, – подтвердил император. – Я пять лет назад ездил на Валаам. Поехал один, запретив кому-либо сопровождать меня хоть издали. Вместе с братией я простаивал долгие монастырские службы и ничуть не уставал! Однажды на раннюю литургию явился слепой старец, живущий в одном из скитов на острове. До монастыря слепец дошёл сам, но войдя в храм, случайно оказался возле. Старец поднял меня с колен и руками ощупал лицо. Видимо, он почувствовал, что я чужой в монастыре, поэтому спросил:
– Кто ты?
– Раб Божий, – ответил я.
Но слепец ещё раз провёл рукой по моему лицу и чуть слышно произнёс:
– Все мы рабы Господа нашего. Только когда будешь жить в скиту, в утреннее и вечернее правило включай тропарь Богородице: «Царице моя преблагая…».
Я ничего не смог ответить тогда, – Александр на секунду замолчал. Потом продолжил:
– Не смог ответить потому, что при смятении чувств не способен был что-то произнести.
– Оно и правильно, что не поблазнело, – согласно кивнул старец. – Однако же, намедни наш настоятель после литургии великим князьям Константину и Николаю пакибытие[21] учинил. Небось, всё по завету императора Александра?
– Вестимо так, отче, – склонил голову император. – За державу нашу болею. А Николай будет истинным императором. Супротив него Константину претензий ставить не надобно. Я и завещание прежде составил. А теперь оба благословение Божие получили.
– Вот и ладно, значит, так Богу угодно, – согласился схимник Алексий. – Токмо не хочешь ли ты, мил человек, поведать как в Дивеево ездил?
– И то верно, – вздохнул Александр. – Исповедаться перед дорогой надо.
В то утро отец Серафим не находил себе места. Сразу после утреннего Богослужения, он принялся подметать келью, крыльцо, а потом принялся убирать и двор. Келейником у старца был пономарь Егор. И когда он увидел, что старец собственноручно принялся за уборку, то хотел было сделать всё сам, но старец Серафим воспротивился:
– Ты, Егорушка, займись своим делом, аки устав требует. Я же должен ко встрече великого гостя подготовиться.
Егор подивился речам старца, потому как никто из именитых гостей не сообщал о желании посетить Дивееву пустынь. Однако возражать не стал и отправился к себе в пономарню. Но не успел Егорушка сделать двух шагов, как услышал, что по дороге к монастырю мчится коляска. Так и вышло. От ближайшего перелеска показалась коляска, запряжённая тройкой породистых гнедых. Рысаки мчались во весь опор, и вскоре ко двору монастыря подкатила знатная коляска, но странно – кучера в ней не было, конями управлял сам гость. Это могло показаться малость чудным, только кто в Дивееву пустынь не захаживал! Так что желание приезжего посетить старца Серафима без сопровождающих выглядело нормально. В этот раз прибыл к отцу Серафиму всего лишь один гость, но старец поспешил навстречу к приезжему, поклонился тому в ноги и молвил:
20
Je vous le dis tout cru (франц.) – говорю прямо.
21
Пакибытие (ст. слав.) – возрождение, новая жизнь.