Страница 2 из 158
Б. — Кто участвовал в прорыве?
Ч. — Все находившиеся на тот момент в строю. Шестопалов был тяжело ранен осколками мины, и его несли на носилках. При прорыве наша группа попала в огневой мешок, и я был тяжело контужен близким разрывом снаряда. Будучи в бессознательном состоянии, попал в плен.
Б. — Почему вы оказались в лагере так далеко от места попадания в плен к противнику?
Ч. — Не знаю. Возможно, кто-то из бойцов вынес меня на себе. Очнулся я уже на сборном пункте в Пабраде. Во время этапирования в сторону Вильнюса мне и еще нескольким бойцам удалось обмануть бдительность охраны и ночью бежать.
Б. — Сколько человек участвовало в побеге? И когда он состоялся?
Ч. — 7 человек. Бежали мы 30 июня. Потом мы решили пробиваться на соединение с нашими войсками. Поскольку обстановки мы не знали, то решили идти в сторону Минска, рассчитывая выйти к занимающим УР войскам. Первое время идти было очень трудно — сельское население настроено к нам очень враждебно было.
28 июля в районе Воложина при выходе к шоссе столкнулись с подразделением противника, во время отхода наша группа разделилась — со мной остались сержант Вольский и младший лейтенант Семипятов.
Вечером того же дня мы заночевали в стогу у какого-то хутора и были захвачены местным кулацким элементом. В дальнейшем нас этапировали в сортировочный лагерь под Слуцком.
Б. — Расскажите про побег из этого лагеря.
Ч. — Шестого или седьмого августа в лагерь доставили старшего лейтенанта госбезопасности Окунева. Дату я помню приблизительно, календарей, как вы сами понимаете, у нас не было.
Б. — Вы сразу узнали его имя и звание? Его что же, так в форме и доставили?
Ч. — Нет, имя и звание я узнал потом, а тогда он был в красноармейской форме без знаков различия. Доставили его местные полицейские в бессознательном состоянии после контузии.
Б. — Как вы узнали, что он был контужен?
Ч. — Среди нас находился военврач Приходько Семен, он и поставил диагноз. Да и по внешнему виду мне стало понятно, что Окунев под разрыв снаряда или мины попал — весь в земле, форма растрепана. Я с таким к тому моменту уже сталкивался.
Б. — Продолжайте.
Ч. — Он, старший лейтенант то есть, практически сразу сцепился с несколькими…
Б. — Что вы подразумеваете под словом «сцепился»?
Ч. — Ну, у нас там были суки, которые еду у ослабших отбирали, с фашистами сотрудничали и вообще… Так они как новенького заприметят, да еще если ранен там или ослаб от голода — так обязательно прицепятся. Кормили очень плохо — брюкву или свеклу сырую на день, иногда — суп жидкий из конины давали, если готовить не лень было. А Окунев, как я уже вам говорил, гражданин следователь, контужен был. В себя на второй только день пришел. Слышал плохо, на ногах еле держался, ну эти двое и решили у него еду отобрать. А он, хоть и слабый, от них отбился, да еще как! Инвалидами их сделал.
Б. — Вы сами это видели?
Ч. — Нет, мне Миша Соколов рассказал. Был у нас там танкист один. Мехвод. Мы с ним сдружились даже. Он парень здоровый очень, и мы там что-то вроде боевой дружины сделали — от тварей всяких защищаться, помогать друг другу, и к побегу еще готовились. Вот он как раз и видел, как Окунев этих отделал, да еще и помог ему. Я как рассказ услышал, стал старшего лейтенанта к нам в дружину агитировать, но тот отказался. А на следующий день нас уже освободили.
Б. — Расскажите, как это произошло.
Ч. — Немцы очередную экзекуцию затеяли — они почти каждый день над нами издевались. Иногда расстреливали просто так, а уж били — практически каждый день. Палками, плетками, стеками. Иногда просто так — кулаками и ногами. Или, к примеру, соревнование какое-нибудь между нами устроят, а проигравших бьют. В тот раз они вообще распоясались — впрягли часть наших бойцов в телеги и гонки устроили. А там еще какое-то начальство их приехало, то ли из гестапо, то ли еще откуда-то… Это мы тогда так думали… Ну и комендант еще придумал, чтобы пленные между собой дрались и с немцами. В охране унтер-офицер один был — руки любил распускать, а сам здоровый, как бык. Тут он совсем разошелся, дубинку с гвоздями взял и начал бойцов наших калечить и убивать. А те и ответить толком не могут — сил-то у нас уже немного оставалось, при такой-то кормежке, да и раненых хватало. Так старший лейтенант сам в круг пошел — с немцем драться.
Б. — Расскажите подробнее, что произошло дальше?
Ч. — Окунев немца побил. Точнее — убил. Обычным командирским ремнем. И тут же началась атака на лагерь.
Б. — Кто атаковал? Какими силами?
Ч. — Те гестаповцы оказались замаскированной группой из вашего ведомства.
Б. — Из нашего — это из какого? Как вы определили, откуда они?
Ч. — Из НКВД. В группе было около 10 человек. Что меня удивило: на уничтожение всей охраны лагеря, а это, гражданин следователь, не меньше взвода, они потратили минут 10, самое большее — 15.
А принадлежность я установил просто — сразу после окончания боя они разыскали Окунева, и он переоделся. В форму старшего лейтенанта госбезопасности. Потом один из них мне попробовал прямо в лагере допрос учинить. Капитан госбезопасности, как оказалось, но тогда он в немецкой форме был.
Б. — Вы уверены, что он был капитаном?
Ч. — Вполне. Во-первых, остальные его так называли, а во-вторых, мне по роду моей предыдущей службы с представителями органов много контактировать приходилось, гражданин следователь. И опытного сотрудника вашего наркомата я легко от самозванца отличить могу.
Б. — Что произошло после захвата этими людьми лагеря?
Ч. — Первым делом они пустили в расход тех, кто запятнал себя сотрудничеством с немцами. Что интересно, гражданин следователь, когда я для проверки попросил старшего лейтенанта Окунева замотивировать свои действия, он сделал это довольно грамотно. Исполняй я в тот момент обязанности председателя военного трибунала — ВМСЗ[2] выписал бы моментом. Потом освободители наши немного посовещались и, к моему большому удивлению, построили нас в колонну и скорым маршем повели прочь.
Б. — Что именно вызвало ваше удивление?
Ч. — Изначально у меня сложилось впечатление, что все нападение было проведено с целью освободить Окунева из плена. А нас они решили вывести уже потом.
Б. — Перечислите других членов этой группы. И, если можно, о каждом расскажите подробнее.
Ч. — Командир — майор госбезопасности Куропаткин Александр Викторович. Кадровый командир. Оперативно и тактически очень грамотен. Поощряет инициативу подчиненных, но последнее слово всегда за ним. В общении с личным составом корректен, хотя похоже, что с большинством других членов группы у него дружеские отношения. Очевидно, что они служат вместе много лет. Знаете, как это в гарнизонах бывает?
Б. — Почему вы решили, что он кадровый командир?
Ч. — По выправке, лексикону — да по множеству признаков. В конце концов, я скоро два десятка лет в строю!
Б. — Я верю вашему опыту, гражданин Чернявский, но уточнить обязан. Рассказывайте про других.
Ч. — Ответственный за оперативную работу у них был капитан, фамилию которого я не знаю. Только псевдоним и имя с отчеством. Бродяга — у него прозвище, а так называли Александром Сергеевичем. Самый старый из всех — по некоторым обмолвкам, ему за пятьдесят, воевал еще в Гражданскую. На вид, правда, столько я бы ему не дал — выглядит моложе. Мне показалось, что он совсем недавно носил усы. Характерным таким жестом верхнюю губу поглаживал иногда.
Штабной работой у них еще один командир заведовал. Я его только по псевдониму знаю — Тотен. Довольно молодой человек — лет тридцать с небольшим ему. Он в группе за переводчика. По-немецки как природный немец говорит.
2
Высшая мера социальной защиты — смертная казнь.