Григорий Сковорода

Как бы курский монах теперь не обиделся на него! Вздорный, скажет, строптивый старикан, и куда полез в самое болото? А может, и не обиделся, принял это исчезновение спокойно: ушел человек — значит, так нужно ему. Значит, так написано у него на роду — вдруг появляться, вдруг исчезать.

Кто его любит и знает, те не обидятся. Ведь случалось, на год, на два, на пять мог он исчезнуть из жизни милых ему людей, раствориться в горячей пыли степных дорог, в безмолвном мареве малороссийского полдня, а потом объявится снова все тем же загорелым, словоохотливым и любвеобильным гостем, — и так было уже не раз, не два и не пять. Кажется, нет его больше на свете, пропал, сгинул, весь вышел Сковорода, рассохлась и память о нем. Но нет, молва о нем шелестит, как шелестит под ветром сухой цветок бессмертник. А пока молва жива, жив и сам старчик.

Вот идет он по дороге, как не узнать его! Высокий и тощий, с длинной морщинистой шеей; быстрый взгляд, тонкий византийский нос, плотно сжатые губы, крепкий бритый подбородок — до старости сохранил Григорий Саввич верность облику киевского «академика», безусого и безбородого, с головою, подстриженной в кружок. Таким видели его сотни людей, таким изобразил его незадолго до кончины харьковский художник на том единственном прижизненном портрете, с которого впоследствии сделано было великое множество масляных копий и гравированных изображений: в руке у Сковороды его любимое творение — «Алфавит, или букварь мира», а за вязаный цветной пояс заткнута дудочка. (К сожалению, на некоторых из копий прошлого века он стал почти неузнаваем: лицо округлилось, рот маленький и капризный, мечтательный взгляд и неопределенный возраст.)

…Стояла вторая половина сентября — обратная дорога заняла у Сковороды почти месяц, — когда возвратился он в Ивановку, в одноэтажный дом с ампирными колоннами, в котором жил Андрей Иванович Ковалевский и в котором гостю была предоставлена небольшая комнатка с окном в парк.

Четыре года назад, когда он впервые посетил Ивановку, село это своим местоположением удивительно напомнило ему родные Чернухи. «Земелька его есть нагорная. Лесами, садами, холмами, источниками распещренна. На таком месте я родился возле Лубен».

Ивановка действительно очень красивое село, одно из живописнейших на Харьковщине. Помещичий дом стоит на склоне балки, ниже его парк, спускающийся к пруду. Среди деревьев тут возвышается громадный дуб, в тени которого старчик часто сиживал. Пруд через греблю сообщается с другим, еще большим, за которым — лес. Противоположный берег крутой, там за вершину балки каждый день опускается солнце.

Долго шел Григорий Саввич, шел под ливнями и в метели, видел смерч и радугу; вот и добрел, наконец к самому краю земли, за которым — уже неизвестно что. Боялся ли он смерти? Страх смерти, говорил он недавно Михаилу, сильнее всего нападает на человека к старости его. Нужно заблаговременно вооружиться против этого врага, не умствованием, потому что оно тут не помощник, а мирным расположением своей воли к тому, что рано или поздно должно произойти с каждым. Этот душевный мир приготовляется в человеке постепенно; тихо и тайно растет и усиливается в сердце особое чувство — чувство того, что он исполнил обращенный к нему завет матери-природы: «Сие чувство есть венец жизни и дверь бессмертия».

Однажды — так повествует предание — больной уже старец вышел из своей комнаты, и его долго не могли найти, пока хозяин дома не обнаружил Сковороду в отдаленном углу парка за непонятным занятием: тот копал землю заступом. «Что это, друг Григорий, чем это ты занят?..» — «Пора, друг, кончить странствие!» — ответил Сковорода.

Он ходил и прощался со всем. В последний раз опускалось перед ним усталое земное светило; шелестела вокруг листва, прах и пепел. И ветряк, словно образ мимоидущего людского времени, в последний раз махал ему деревянными руками.

За несколько дней до кончины он попросил, чтобы над его могилой сделали надпись: «Мир ловил меня, но не поймал». 29 октября 1794 года по старому стилю утром, на рассвете, исполнив все «по уставу обрядному», Григорий Саввич Сковорода тихо и спокойно расстался со своим старым «тельником».

Косная материя приняла человеческую персть в свой глухонемой круг. Что ж, всему есть предел — жизни, книге, песне. Только у души человеческой нет предела.

И потому скажем, вспоминая своего Григория Саввича:

Радуйся, смерть презревший и жизни вечной вкусивший!

Радуйся и ты с ним и с нами, черная земля, щедрая земля, дорога бесконечная, Родина древняя!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

февраля 1795 года в своем деревенском уединении Михаил Ковалинский дописал последнюю строку биографии покойного учителя. После этого он недолго прожил в Хотетове. Возвратившись в столицу, вскоре получил назначение губернатором в Рязань, а в начале нового века мы встречаем его фамилию в списке кураторов Московского университета. Рукописи Сковороды Ковалинский постоянно возил с собой. Размножаясь в копиях, они постепенпо становились достоянием столичных читателей. Большие рукописные коллекции стихотворений и диалогов Сковороды в это же время складываются и на Слобожанщине.

В 1798 году в Петербурге издательством Академии наук была выпущена в свет небольшого формата киша под названием «Библиотека духовная, содержащая в себе дружеский беседы о познании самого себя». Среди сочинений иных лиц здесь впервые опубликованы большие фрагменты из диалога Сковороды «Наркисс», хотя не указано ни название сочинения, ни имя автора.

Почти тридцать лёт спустя в Москве было издано сразу несколько сочинений Сковороды: «Басни Харьковский», «Беседа двое», «Дружеский разговор о душевном мире», «Убогий жайворонок» и «Брань архистратига Михаила со сатаною». Первый сборник сочинений народного философа, очень неполный по составу и в то же время включающий в себя некоторые тексты, не принадлежащие Сковороде, опубликован в 1861 году в Петербурге.

К столетию со дня кончины мыслителя, в 1894 году, в Харькове под редакцией крупнейшего дореволюционного исследователя творчества Сковороды профессора Дмитрия Багалея был выпущен в свет однотомник сочинений мыслителя, который можно назвать первым научным изданием его трудов.

Эта дата является как бы порубежной: отныне наследие философа, не прекращая окончательно своего фольклорного бытования, перестает быть достоянием узкого круга библиофилов и любителей-коллекционеров и делается объектом пристального внимания со стороны писательской, культурной и научной общественности Украины и России.

Одним из первых на выход в свет юбилейного издания откликнулся Иван Франко, назвавший Сковороду самым крупным профессиональным поэтом в старорусской и украинской литературе на громадном историческом пространстве — от «Слова о полку Игореве» до Котляревского и Шевченко. В эти же годы высокую оценку творениям Сковороды дали Лев Толстой, Максим Горький и Михаил Коцюбинский.

Незадолго до революции изучением личности и творчества украинского мыслителя занялся В. Бонч-Бруевич, предпринявший новое, расширенное издание философских работ Сковороды (вышел только первый том).

В советский период на Украине началась широкая пропаганда творческого наследия мыслителя, вышло большое количество популярных статей и брошюр с подчеркнутым вниманием к народным истокам его мировоззрения. Одновременно продолжалась настойчивая работа по разысканию и публикации рукописей Сковороды и документов, содержащих новые биографические сведения о философе и его современниках. Эта исследовательская работа в 1961 году завершилась выходом в свет академического двухтомного собрания сочинений Г. С. Сковороды под редакцией А. Белецкого, Д. Острянина и Н. Попова. В двухтомнике впервые увидели свет все известные к тому времени произведения философа, издание отличалось не только полнотой охвата творческого наследия мыслителя, но и скрупулезной выверенностыо текстов, обилием справочно-вспомогательных материалов.

Однако и сегодня еще нельзя сказать, что работа над разысканием тех сочинений Сковороды, которые прежде считались утерянными, полностью завершена; в 1971 году в киевском журнале «Філософська думка» были опубликованы два новонайденных его диалога, обнародование которых стало не только крупным событием в научном мире, но и подтвердило необходимость дальнейших поисков, возможность новых интересных находок.