Страница 13 из 14
Глава 8
Я отвезла Зака к «Шератону» на углу Кэмпбелл и Спидвей, помогла разместиться в номере 174, заказала в номер стейк «Сэлсберри» с пюре и заняла разговорами, пока не принесли еду. Я сидела на стуле у стола, а он — на краешке ближайшей ко мне кровати. Хотела незаметно подбросить ему таблеточку валиума, который держу в своей сумке, но передумала: увидела, как он заинтересовался алкогольными напитками в меню обслуживания номера. Зак, похоже, не горел желанием рассказывать о своей работе в лаборатории судмедэкспертизы и заверил меня, что ничего с ним не случится. Просто хочет побыть один. Я ему не поверила, но что оставалось? Он взрослый человек.
— И все же не стоило тебе ходить туда, — вновь повторила я, желая одновременно и потянуть время, и уйти, как последний друг на поминках.
— Нет, я должен был. Это как… дойти до самого дна.
Ему не было нужды пояснять насчет дна. Я поняла и знала, что не могла последовать туда за ним.
— Я сама позабочусь о приготовлениях для тела Джессики. Ты будешь забирать ее в Мичиган?
— Нет, Мичиган никогда не был ее домом. Наверное, она привыкла к этим местам. Пусть остается.
Я могла бы упомянуть, что мой муж — бывший священник и может помочь в поминальной службе, но ни Зак, ни я уже давно не верили в Бога.
— Когда планируешь лететь?
— Обратный билет пока не брал. — В костлявых плечах Зака сохранялась та же сутулость, что я заметила при встрече в аэропорту. Однако в глазах почудилось подобие тревожного блеска. — Бриджид, просто оставь сейчас меня одного, хорошо?
— Но ты же не сделаешь какой-нибудь глупости?
— Ты о самоубийстве? Самое опасное в этом номере — нож для масла, что принесли с заказанной едой. — Он почти улыбнулся. — Мы вместе пуд соли съели, верно? Ты знаешь меня лучше всех на этом свете.
Верно. Я знала Зака достаточно долго, чтобы не пытаться говорить банальности вроде «Господь никогда не шлет испытаний, которые будут нам не по плечу». Вместо этого я сказала почти такую же глупость:
— Поспишь?
— Нет. — Захария улыбнулся абсурдности вопроса. Оттолкнулся от кровати, встал и пошел к окну. Мужчина отдернул штору, посмотрел на парковку и, не поворачиваясь, заговорил: — Бриджид?
— Да, Зак.
— Линч выпросил сделку?
Это было единственным, о чем я ему не сообщила, и мне следовало знать, что он заметит упущение. Я не ответила.
— Его я тоже хочу видеть, — бросил он.
— Нет, Зак. — На этот раз тон мой был безапелляционен. — Я обещаю позвонить тебе, когда мы получим дату вынесения приговора, ты сможешь зачитать свое заявление в суде.
Зак мог ответить, что будет держаться стойко. Но, когда отвернулся от окна, смотрел на меня так, будто в этот момент увидел перед собой свою дочь.
— Столько лет утекло, а ты отлично выглядишь. Грусть по-прежнему живет в твоей душе, но влюбленность осветила тебя. И климат пустыни к тебе милостив.
— Может, и так, зато стоимость увлажняющего крема меня просто убивает, — отшутилась я. Частенько шучу, когда испытываю неловкость.
— Тебе, наверное, пора, — заметил он.
— Вообще-то, нет. — Я подошла к столу, на котором оставили поднос. — Давай налью тебе кофе. Ты пьешь черный с заменителем сахара?
Зак покачал головой, не в силах скрыть легкого раздражения моей заботливостью.
— Раз уж ты не уходишь, я тебе кое-что покажу.
Он заковылял — бог ты мой, заковылял, а ведь ему только пятьдесят три! — назад к кровати, на которую бросил свою черную сумку. Дернув молнию бокового кармана, вытащил фотографию Джессики и протянул мне.
Девушка была запечатлена рядом с пестрой штукой неясной формы, занимавшей две трети снимка, оставляя треть ее фигурке с краю.
— Это последний ее снимок, сделанный на фестивале воздушных шаров в Альбукерке. Не лучшая, конечно, фотография, но самая ее последняя.
Я внимательно рассматривала портрет шестнадцать на двадцать сантиметров, аккуратно ламинированный, не забирая из его рук, не зная, что сказать. Говорят, женщины всегда находят нужные слова в такие моменты, но я к подобному типу особ, наверное, не принадлежу. Спустя несколько секунд он, кажется, осознал, что больше ничего не будет сделано или сказано, и прислонил ее к лампе у изголовья кровати.
Показалось, что это все, но Зак залез в тот же карман и вытащил десяток открыток. На этот раз я все поняла еще до того, как он начал говорить. С момента исчезновения Джессики Зак все эти месяцы и годы периодически получал открытки. Четыре из них я помнила очень хорошо: фотография улыбающегося аллигатора из Флориды, одинокий трубач в Новом Орлеане, «Привет» из Карлсбадских пещер и макроснимок скорпиона. И каждая из них хранила одно и то же послание: «Замечательно провожу время с моим новым другом. Жаль, тебя нет рядом. С любовью, Джессика».
Я помнила те часы, что мы потеряли на лабораторные анализы и исследование документов. Поиски отпечатков пальцев, надежды на ДНК на почтовых марках открыток, всякий раз тонких и на совесть приклеенных. Мы вычисляли почтовые отделения, опрашивали их персонал, бросались сломя голову в места отправления, указанные на открытках. Текст и адрес были распечатаны с компьютера и прилеплены к открытке прозрачным скотчем. Да, мы проверяли обе стороны скотча на предмет отпечатков.
По роду службы мне приходилось сталкиваться с законченными ублюдками, но тот, кто слал эти открытки после смерти Джессики Робертсон, худший, кого я знала. Мало ему было замучить, изнасиловать и убить ее. Этот выродок, может оттого, что жертва была агентом ФБР, продлевал ужас, издеваясь и мучая еще и родных.
Я вспомнила о мужчине, с которым познакомилась вчера, — с тем, что сознался в двух преступлениях. Попробовала представить его за подобным занятием и возненавидела его еще сильнее.
— Ты по-прежнему получаешь их? — глупо спросила я, держа открытки в руке и не пытаясь рассмотреть каждую в отдельности.
— Наверное, мне следовало переправлять вам их сразу же по получении. Но толку от них было мало, ведь так?
— Так. Ничего у нас не вышло.
— А когда Елена ушла от меня и некому стало плакать, я начал ловить себя на том, что жду их. — Зак смотрел на меня, словно спрашивая, понимаю ли я, что он чувствует. Я сказала, что понимаю, ответ как будто подбодрил его. — Так я и пристрастился думать, что они на самом деле от Джессики.
— Когда пришла последняя?
Он потасовал открытки и вытянул одну, показав мне почтовую марку:
— Пару месяцев назад — вот эта.
— Они… — Я замолчала, высчитывая хронологию передвижений Флойда Линча: отправлена более чем за месяц до того, как его взяли.
Зак мягко шикнул на меня.
— Бриджид, я тебя люблю, — произнес он.
— И я тебя, Зак, — отозвалась я.
Это был один из тех рефлекторных моментов, когда тебе говорят эти слова, и ты говоришь такие же в ответ, и никто не знает, что сказанное на самом деле значит. Но оно не вредит никому.
— А теперь проваливай к чертям и оставь меня одного, — скомандовал он тоном крутого парня, протягивая руку за открытками.
Заметив, что пюре на подносе выглядит очень аппетитно, я пообещала ему позвонить утром, а еще — позаботиться о документах, которые потребуются, чтобы забрать Джессику у судебного патологоанатома. И спросила, не будет ли он против, если я заберу открытки.
Наверное, после увиденного тела дочери они потеряли для него свою ценность, и он отдал их. Я убрала открытки в боковой карман сумки с таким почтением, будто они и в самом деле от Джессики.
Я не люблю одиночества, но предстать перед Карло прямо сейчас не могла, не было сил притворяться. По пути из отеля позвонила Зигмунду на мобильный, чтобы сходил со мной выпить. Я поведаю ему, каково это — встретиться с Заком и Джессикой спустя столько лет, а сама послушаю о том, как идут тесты на невменяемость.
— Никак они не идут, — ответил Зигмунд, когда я поинтересовалась. — Моррисон сказал, в этом нет необходимости, невменяемость даже не обсуждается, и если все-таки оценки понадобятся, он пригласит кого-нибудь из местных. Извинился за недопонимание.